— И? — напряженно повторил юноша. — Что она сделала?

— Она удивилась. «Зачем ты позволяешь какой-то слабой девчонке управлять собой, зачем ты позволяешь ей себя оскорблять? Убей, убей ее, убей ее для меня, ну же, не стой на месте»…

Голос некроманта оборвался, и в комнате воцарилась тишина. Сэр Говард потрясенно уставился на всколоченный льняной затылок, где нижняя часть прядей была мокрой от пота, а верхняя забавно топорщилась.

— И ты…

— Я не хотел, — простонал гость. — Я не хотел ее убивать. Но смерти… смерти было плохо, она исчезала, она не могла быть со мной там, где была жива та… та девушка. А если бы исчезла смерть, от меня бы ни черта не осталось, я бы рассыпался на кусочки, как снеговик, едва проходят морозы. И я…

Уильям побледнел, но не бросил Эльву одного.

— Это было так легко, — продолжал некромант, и юноше показалось, что сейчас, наконец-то рассказав о своей беде хоть кому-то, он уже не откажется от нее, не бросит, мол: извиняйте, а на этом надо бы и закончить. — Смерть не ошиблась, эта девушка была такой слабой… но все же не умерла. Она до сих пор истекает кровью в моих снах, умоляет пощадить ее, воскресить, потому что некроманты способны пользоваться ритуалом воскрешения. Она лежит на плоской поверхности, похожей на стекло, а под ней парят, как звезды, сотни и сотни золотых огоньков. Ее кровь прожигает крохотные дыры в этой преграде, и огоньки постепенно багровеют, обрастают шипами, начинают биться у меня под ногами, надеются разорвать, стекло темнеет, и по нему бегут размашистые трещины, а потом…

Он задумчиво погладил края шрама.

— Тебя убивают, — пробормотал Эс.

— Да, — неожиданно спокойно подтвердил гость. — Меня убивают. К утру, если у меня получается уснуть, девушка говорит: «Ты никогда больше не достигнешь покоя. Ты никогда не скроешься от меня, потому что я — Бог, и ты посмел ударить Бога, обречь на страдания, завладеть его миром, как жалкий, наглый, подлый преступник, и я тебя не прощу, пока сами Врата Верности не погибнут, а они будут стоять долгие, долгие тысячелетия. Ты никогда не скроешься, никогда не получишь ни крупицы истинного счастья, ты не познаешь любви, не почувствуешь тепла, и все живое в тебе сделается мертвым, настолько мертвым, что и сама смерть не отберет у тебя этого. Никакой сон больше не принесет тебе отдыха, ты будешь умирать, едва закроешь глаза, умирать вечно, так, чтобы я наблюдала за каждым твоим падением, чтобы я пила твою кровь, пока она не переполнит мое тело. И однажды она исцелит все мои раны, и я встану, и я отберу у тебя все то, что ты украл».

— И как много крови она уже выпила? — опасливо уточнил дракон.

Эльва пожал плечами:

— С тех пор, как я ее ранил, прошло три года.

— Три?!

— Три, но мои шрамы толком не кровоточат. Я сомневаюсь, что Богине удалось накопить достаточно алой жидкости, чтобы заставить себя подняться.

Некромант мягко освободился из-под руки Уильяма, поглядел на него с явной благодарностью и сказал:

— И ее угрозы пока что не сбылись. Я жду, пропадет ли из моей жизни истинное счастье, пропадет ли из нее вообще хоть что-нибудь, но она течет по прежнему руслу, если не считать бессонницы. Я сутками не сплю, лишь бы не сталкиваться с Богиней зря. Терять сознание от усталости — приятнее, чем быть мишенью.

Он двинулся к выходу из спальни, на ходу затягивая ворот, и напоследок ввернул:

— Это секрет. Я могу рассчитывать, что вы нигде о нем не обмолвитесь?

***

Подробная карта Этвизы черными линиями горела на столе — разноцветные фигурки бросали тень на город Сельма, обнесенный каменной стеной в три человеческих роста и уже готовый к обороне.

Господин Кьян бил по уголку пергамента грифелем карандаша, и мысли у него были весьма далекие от войны. Его не заботило, проиграет или выиграет армия эделе. Он вспоминал, как господин Язу — известный благодаря своим отважным поступкам, — стоя не берегу, обернулся к туманному горизонту, а там сквозь густую серую дымку пробивались одинокие багровые вспышки. Что горело — Дьярра или скопление дорог, ведущих к воинскому форту Кадар? Почему шаман смеялся, а не хмурился, как его товарищи? Что прошептал ему на ухо посыльный?

Военачальник ударил кулаком по столу так, что фигурки покатились прочь, а карта свернулась в трубочку. Он понятия не имел, что происходит на уме у врага, но врагом определенно был Язу, а не беспомощные рыцари.

Штурмовать хорошо вооруженный город, вдобавок — оснащенный магическими амулетами, штука безрассудная. Копейщики, лучники, арбалетчики, мечники и прочие бесполезны под высокими стенами, откуда защитники со злорадным смехом начнут бросаться камнями или, хуже того, лить раскаленную смолу. Значит, вперед надо отправить шаманов — и заодно лелеять в себе надежду, что кто-нибудь из рыцарей или магов Тринны случайно отрубит (откусит, раздавит, нежно взорвет) рыжую хитрую башку господина Язу.

— Милорд, — в походный шатер, расположенный в центре лагеря, заглянул Мальтри. — Я собрал господ командиров. Пускай заходят, или вы пока еще заняты?

— Пускай, — коротко ответил Кьян, отпихивая фигурки ногой так, чтобы они закатились под лежанку и пропали в тени.

Над лежанкой кто-то из немногочисленных слуг зачем-то повесил новенькое зеркало, такое блестящее, что и сияние желтых свеч в канделябре, отразившись, на миг ослепило военачальника. Затем он мрачно подумал, что немного похож на верховного шамана — такая же лиса, но цвет волос немного светлее, как расплавленное золото, а небесно-голубые глаза не сощурены с неизменным желанием забраться в душу собеседника и выудить из нее все, что после окажется полезным.

— Добрый вечер, мой господин, — приподняв тяжелый полог шатра, внутрь шагнул Сури. За ним осторожно двинулся Милайн, командир лучников, арбалетчиков и тех, кто бегал со стрелами от одного колчана к другому и обратно — к телеге с вооружением. Командир копейщиков, близкий приятель господина Милайна, вежливо поклонился Кьяну, а последним к собранию присоединился Язу, и военачальнику тут же остро захотелось вырвать ему кишки.

Небольшая компания столпилась над картой, помеченной крестиками там, где должна была пройти армия.

— Шаманы пойдут вперед, — сообщил Кьян, — и снесут ворота. Охранять их будут ваши стрелки, господин Милайн, и ваши мечники, господин Сури. Они проследят, чтобы никто из подчиненных господина Язу не пострадал, а, собственно, его защиту я возьму на себя.

— Я не нуждаюсь в твоей защите, — ядовито бросил верховный шаман. — И мои товарищи не будут острием твоей чертовой армии, как ни проси. Мы — важная и, увы, незаменимая сила, в отличие от рядовых солдат. Вполне естественно, что они платят своими жизнями за то, чтобы продлить наши.

Брови господина Милайна выразительно поползли вверх.

— Естественно? — повторил он, растягивая слоги. — Естественно. Значит, вы, господин Язу, считаете моих бойцов неодушевленным мясом?

Шаман брезгливо поморщился.

— Нет. Я ценю жизни, отобранные этой войной, но рядовые солдаты не владеют магией. И рядовые солдаты, как любезно донес до каждого из нас господин Кьян, не сломают ворота Сельмы, а Сельма укреплена хорошо, гораздо лучше, чем павший под нашим натиском Шакс. Ее защитники в состоянии держать оборону хоть вечно, если мы проявим настойчивость и перезимуем у стен.

— Поэтому ты, — военачальник наклонился и посмотрел на господина Язу так, что у того побежали мурашки по спине, — возьмешь своих чертовых драгоценных колдунов, принудишь их надеть кольчуги и пойдешь к городу первым. И я тебя об этом не прошу. Я даю приказ, и если ты его не выполнишь, моя армия сочтет тебя дезертиром и покарает согласно законам королевской династии.

— Ты не посмеешь! — вспыхнул верховный шаман, и его ладонь сжалась на рукояти меча — магия, конечно, хороша, но иногда на заклятия просто не хватает времени.

— Еще как посмею, — отрезал господин Кьян. — Не ты, а я — военачальник Первой Центральной Армии, и мне без разницы, насколько драгоценным созданием ты себя мнишь. Если судьбе и великим Богам угодно, чтобы ты умер — значит, ты умрешь. Но если это не так, ты поможешь воинам Ее Величества захватить второй крупный город Этвизы, и мы наконец-то отправим вестника домой.