========== 5 ==========

Следующая лекция о повадках нежити началась одновременно с появлением краешка солнца над белоснежной пеленой недостижимо далеких пустошей. Георг мялся, кривился и ощущал себя грязным, как если бы шел под городскими балконами, и какая-то сердобольная хозяйка по недосмотру шваркнула ему на темя ночные радости из помойного ведра — но покорно плелся по тусклому утреннему коридору, пока Говард соловьем разливался о своих профессиональных навыках.

— Если нежить охотится после восхода луны, — болтал рыцарь, не выпуская, впрочем, из ладони железную рукоять, — значит, после восхода солнца она предпочитает спать. Как воин Этвизы, я обязан обнаружить ее логово.

— Помню, — тоскливо отвечал Георг. Он надеялся, что после ухода нежити Говард велит ему караулить зал, а сам наконец-то ляжет спать, но Говарда слишком потрясло шарканье подошв и тихие ноты девичьего смеха, чтобы забраться под одеяло и доверить свою жизнь спутнику.

Говард не сомневался: надо искать подвал. Вся, абсолютно вся известная рыцарю нежить обитала под землей, и ночная гостья наверняка не была исключением из этого правила.

Он обошел кухонные помещения, кладовку, спустился в небольшой винный погреб и с восторгом переместил содержимое двух бутылок в свои походные фляги. Третью открыл на месте, отхлебнул, предложил Георгу — тот скривился и покачал ноющей от недосыпа головой, спасибо, мол, не буду.

Необходимая Говарду лестница обнаружилась неподалеку от спален слуг, и Говард с энтузиазмом по ней умчался, обнажив меч и едва ли не насвистывая от азарта. Его-то страх полностью прошел, и он придумал несколько методов борьбы с невидимой тварью — в кухнях набрал в пергаментную упаковку три стакана чудом уцелевшей муки, а с полки в одной из кладовых снял баночку льняного масла и небрежно сунул в карман.

Идти за спутником Георгу хотелось меньше всего, но стоило ему преодолеть половину пролета, как снизу донеслось полное обиды:

— Эта паршивая створка не открывается! — и на душе немного посветлело.

Лестница привела Георга в маленькую комнату — от стены до стены два шага, — к добротной деревянной двери с углами, обшитыми сталью. Говард безуспешно дергал ее за ручку, но дверь не поддавалась, даже не вздрагивала — с тем же успехом можно было тянуть за корень столетнего дуба.

Помимо стали, кое-где дверь была покрыта мелкими гномьими рунами — Георг не умел читать на сабернийском, но надписи напомнили ему собственное противозаконное творчество, и он бледно улыбнулся. После ночных событий он ощущал себя каким-то… иным, как будто внутри отказало что-то важное.

— Я никогда не выезжал за пределы Сельмы, — устало произнес он, — но порой воображал, как странствую по миру, и на особо значимых для меня стенах вырезаю кинжалом: здесь был Георг. Ты не будешь против, если я исполню это свое желание?

— Не буду, — пообещал ему Говард. — Но сперва, пожалуйста, отойди: я попробую вышибить эту чертову гадость.

Заспанный рыцарь подчинился и отошел в угол, хлопая себя по штанам и куртке в поисках упомянутого кинжала. Штаны все еще не до конца высохли, но сейчас Георга спасал настойчивый затхлый аромат обветшалой крепости, а в зале — не менее настойчивый запах дыма.

Говард как следует разбежался… и всем своим весом влетел во все такую же безучастную створку. Она и не скрипнула — а у рыцаря в спине что-то многообещающе хрустнуло, и он присел, ругаясь и проклиная невидимую тварь сквозь плотно стиснутые зубы.

Потом он попробовал ударить запертую дверь мечом. Оружие загудело, на древесине белым шрамом выступил порез, но такой невнушительный, что Говард шлепнулся на нижнюю ступеньку лестницы и заметно затосковал, прикидывая, что делать.

Георг подступил к непреодолимой преграде и безо всякого удовольствия провел по ней острием кинжала. «Здесь»…

Острие шелестело, дерево поскрипывало, Георг мрачно думал, что в иные времена он бы радовался этому действу, как маленький — но радоваться не получается, под ключицами как будто засела тупая игла, не такая уж болезненная, но неискоренимая. «Был»…

Рыцарь, который струсил. Рыцарь, который обгадился, потому что его дьявольски напугал невидимый противник.

«Георг».

— Ну и про меня тоже упомяни, — расстроенно попросил Говард. — Хоть какой-то прок будет от того, что мы сюда явились.

Остановившийся было кинжал чуть съехал по старому неубиваемому дереву и опять вонзился в его плоть.

«Здесь был Говард».

— Отлично, — с иронией сказал наследник семьи Ланге, поднимаясь, отряхиваясь и сердито поглядывая на предполагаемое лежбище невидимой твари. — Пошли. Ночевать за крепкими стенами, конечно, приятно, и все же — господин Иона сам себя не найдет.

Георг кивнул — разумеется, пошли. И пошли поскорее, потому что еще полчасика в этой паршивой крепости — и я благополучно свихнусь.

========== 6 ==========

…Гера опаздывала — он с укоризной поглядывал на тяжелые гномьи часы и кутался в плащ. Было ужасно холодно, этой зимой Альдамасу особенно крепко досталось от января — снег лежал не только на вечно белоснежных пиках, но и на подвесных мостах, и — сверкающими шапками — на шпилях и зубьях каменных башен. Сквозь обледеневшие витражи едва получалось увидеть сугробы и замерзающих на посту караульных.

Она появилась в самом начале длинного коридора, когда он уже подумывал развернуться и уйти. Посмотрела на него темными синими глазами, нежно улыбнулась — а он подбросил на ладони яркий малахит, чтобы спустя секунду его отполированные бока обернулись невесомыми крыльями бабочки.

— Все балуешься, — рассмеялась девушка, и он сдержанно улыбнулся ей в ответ. Почему бы, мол, и не побаловаться?

Она была принцессой племени гномов, и она была прекрасна — это все глупости, что гномьи девушки отращивают бороды и заплетают из пышных усов не менее пышные косички. Синеглазая, совсем крохотная, чем-то неуловимо похожая на ребенка, она едва дотягивалась ему до локтя — он смеялся и гладил ее по густым каштановым волосам, чувствуя, как щекочут молочно-розовую кожу завитки ее забавных кудряшек.

Он ее обожал. До невольной дрожи в коленях, до восторженного щенячьего писка — нет, он, разумеется, держал себя в руках и старался не выглядеть полным идиотом, но она все понимала, она была в курсе — и он был бесконечно благодарен ей за ее спокойствие. Впрочем, она, кажется, любила его не меньше — просто прятала свои чувства куда более талантливо.

Границ между ними не было. Границ банально не могло быть между сильнейшими — и единственными — колдунами Тринны; тем более что ему тоже повезло родиться принцем, и что их племена делили поровну одни и те же горы.

Гномы — на севере, в жарких и шумных кузницах или во мраке, разгоняемом одинокими огоньками факелов, наедине с бездонными черными обрывами, занятые постройкой все новых и новых подземных мостов. Создатели оружия, создатели звенящих доспехов, непревзойденные мастера охоты — по крайней мере, они называли себя непревзойденными и перед соседями откровенно задирали носы.

Фениксы — на юге, в украшенных картинами залах и галереях, в отсвете каминного пламени, в постоянном поиске самих себя. Художники, скульпторы и певцы, поэты, архитекторы и писатели.

Ни первые, ни вторые ничего не знали о магии, пока маленького золотисто-рыжего мальчика не пригласили на праздник в чертоги короля гномов — и пока мальчик не заставил серебряные вилки отрастить по восемь лапок и разбежаться молчаливым скоплением пауков. Помнится, под аккомпанемент едва различимого шелеста гномы вскочили со своих стульев и этими же стульями вооружились — но пауки рассыпались перьями перелетных птиц, а потом блуждающими огнями, а потом сухими клочьями пепла — чтобы спустя секунду промчаться над праздничными столами в клетках из плоти фениксов.

И, помнится, тогда же маленькая девочка посмотрела на них абсолютно счастливыми темно-синими глазами и воскликнула: «Ух ты!»