Урка резко сдвинул губки и прислушался, улыбаясь.

В зависшей тишине, даже Лизка затихла.

Отчаянное жужжание, попавших в ловушку мух, услышали все!

Урка раздвинул губки, и ошалевшие, окосевшие и ослепшие от яркого света мухи, стали вываливаться из Лизкиной пизды!

Оставив Лизку, истекающую соком квашеной капусты, он раздвинул мои губки, и когда назойливые и глупые мухи полезли, отталкивая друг друга, в половую щель, резко сдвинул их!

Но манёвр оказался неудачным: или мои губки были слишком скользкие, или слишком маленькие, в общем, двух мух он зажал между губок и они, отчаянно трепыхаясь и вереща, как резаные, стали, изо всех мухуйных сил, выкарабкиваться.

Оооо!

Это было и мучительно, и приятно одновременно: с одной стороны, я, брррр, представляя, как они там трепыхаются, вся (!) покрылась пупырышками и мне казалось, что противные мухуи ползают у меня в животе, но их трепыхания и крылышками, и лапками, и постепенное продвижение к свободе, было, скажем так, щекотно (!), и от вульвы, удушливой волной, плеснуло к груди сладострастием. И когда мухуи вырвались из западни, и обиженно жужжа и барражируя, улетели, Урка раздвинул мои губки, и из пизды вывалилась задохнувшаяся муха, с слипшимися, не то от сока капусты, не то от моего сока, крылышками.

Передохнули?! Думаете это всё? Ага, как бы не так! Наши мытарства, а может и не мытарства, только начинались.

– Давай хлеб! – приказал Урка, Тарзану.

– А чё это ты командуешь? И для чего он тебе?

– Щас узнаешь! – Урка стал выгребать капусту из Лизкиной пиздищи, шуруя в ней своей шаловливой ручонкой

– Эй ты там! Полегче ручонками! Не в своей жопе ковыряешься! – выкрикнула Лизка и дёрнулась, сдерживаясь, чтобы не заржать: было очень щекотно.

Урка вздрогнул и стал действовать осторожнее.

В эту минуту, из-за угла пятиэтажки, выбежали местные подростки с футбольным мячом, но увидев наших, примолкли и перешли на шаг.

– Тээк! – Квазимода обошёл мусорку и ткнул пальцем в мальчишку, которому, на вид, было не больше тринадцати – Шкет, а ну ка, марш домой к мамке! Мультики иди смотри!

Шкет послушно развернулся и пошёл назад.

Это ж надо? Квазимода, оказывается, чтил кодекс и не хотел, чтобы подрастающее поколение совращалось непристойностью, творящейся за кучей!

Видимо, с местными, наши были знакомы: Квазимода, скользнув по оставшимся глазом, хмыкнул и мотнул головой, словно бы приглашая.

И теперь на нас с Лизкой, растележившихся на рваном кожаном лежаке, пялились уже девять с половиной пар глазёнок, горящих похотливым любопытством.

Под Лизкиной попой оказалась такая куча капусты, что у вновь прибывших округлились глаза.

Из меня Урка выгребал уже осторожно, но, всё равно, было очень щекотно и я, не сдержавшись, хохотнула и поёрзала попой.

– Дай! – закончив гинекологическую процедуру, Урка взял куски заплесневевшего хлеба с личинками.

– Щас, щас и вы своё получите – Урка разговаривал с тараканами, которые топорщили свои усы из-под лежака

– Ну ка! – обратился он к Утюгу – Раздвинь-ка ей губки

Дрожащими руками, Утюг, раздвинул мои губы, а Урка стал крошить в разверстую щель хлеб с личинками. Личинок, их копошение, брррр, я сразу почувствовала. Урка отодвинулся к Лизке, и тараканы рванули за крошками, или за личинками, в мою киску. Эти шустрые насекомые, прямо запрыгивали на меня, и замерев, на мгновение, перед провалом, и пошевелив усиками – ныряли! Я ощущала как они плюхались на крошки во мне, потом замирали, хватали личинку и, также шустро, выскакивали назад, прыгали на землю, и удирали под лежак! У тараканов не было суетни, как у бестолковых мух. Всё было слаженно, как у солдатиков. Как только один спрыгивал с добычей на землю, другой запрыгивал на меня и … В это мгновения заверещала Лизка! Причём, верещала, по полной! В каком-нибудь ужастике было бы сказано так: окрестность огласилась воплями несчастной!

– Аа .. – Лизка заткнулась.

Точнее, Квазимода, зажал ей рот – Какого ххуя, ты разоралась!?

Но Лизка дёргалась, и сикотилась, из стороны в сторону, жопой, словно пытаясь стряхнуть с себя …

– Аа! – осклабился Квазимода.

По Лизкиному животику ползла огрООмная волосатая гусеница! Чёрная, сантиметров шесть длиной, с длинными волосками с белыми кончиками, она медленно и неуклонно продвигалась к Лизкиной дырочке. Кто и когда успел её бросить на Лизку, так и осталось тайной.

– Не ори! – Квазимода убрал руку, зажимающую Лизке рот

– Убери её! Убери! Ой мамочки, какая страшная! Она же сожрёт меня! Она же кусается! – выкрикивала Лизка, зажмуривала глазки и сводила вместе ножки, зажимая пиздёнку, а мальчишки покатывались со смеху.

Пиявка не выдержал, и прихлопнул гусеницу ладошкой, прямо на Лизкином животике, выпустив из неё кишки. Да неээ! Не из Лизки. Из гусеницы!

Что тут началось!

Лизка выпучила глазёнки, и замахала рукой, пытаясь сбросить с себя убиенную, не касаясь её! Но воздушного потока, который создавала Лизка своею ладошкой, было явно недостаточно, чтобы сдуть прилипшую, кишками, к коже Лизкиного животика, дохлую гусеницу! И опять сжалился над болезной Пиявка: он стряхнул гусеницу на землю, и тотчас же её облепили мухуи, раздирая на части. Урка коварно улыбнулся, и присев, и опустив руку на землю, резко двинул ладонью, захватив в пятерню мух, вместе с полуобглоданным трупиком гусеницы. Мухи отчаянно трепыхались и жужжали, а Урка поднёс их к моей киске, прижал кулачок и, разжимая его от мизинца, выпустил мух, и накрыл ладошкой, липкой и вонючей, мой лобок. Ошалевшие мухи свалились в мою пизду, вместе с растерзанной тушкой мохнатки. И вот мухи, в моей киске, ползают в кромешной, как у негра в жопе, сталкиваясь лбами и топча личинки, которых ещё не всех повытаскивали из влагалища тараканы. Уснувшие, было, личинки зашевелились, и надыбав кусок гусятины, стали её сосать, а свыкшиеся с темнотой мухи, стали жрать личинок! И этот, копошащийся, шевелящийся, жужжащий и пожирающий, друг друга, комок, колыхался в моей пизде, ещё на треть заполненной соком прокисшей капусты, разбавленной спермой!

Бррррр!

Я не выдержала, и тоже задёргалась, и завизжала! Кто-то, своей потной ручонкой, зажимал мой рот, а кто-то, я не смотрела, с силой, зажмурив глазёнки, и мотая головой, засовывал свою ручонку, сложив лодочкой, в мою пиздёнку и выгребал из неё месиво из крошек с личинками, пьяными от коктейля из сока кислой капусты и спермы, и мухами, тоже окосевшими и обожравшимися до икоты. Когда этот живой ком вывалился из моей пизды и плюхнулся на землю, вонь пошла такая, что все подростки отворотились, зажимая носы. В эту минуту и появились они: два поджарых пса, грязно-серого окраса, с проплешинами от лишая, покрытых коростой. Тот, кто дал им клички, Фредди и Крюгер, был или очень тонкого чувства юмора, или садист!

Псы, дружелюбно повиливая хвостами, смотрели на нашу, дружную компашку.

– Ага! – ухмыльнулся Квазимода – А вот достойное завершение акта.

– Давно не было у вас сучек? Фреди? Крюгер?

Мальчишки замерли. Пёсики насторожились.

– Ручонки им придержите! – скомандовал Квазимода, и мальчишки прижали наши руки к диванчику.

– Ножками не дрыгать! Могут и цапнуть! – это, нам

– Ну, чё замерли? Фреди! Крюгер! Сучки готовы к соитию! – а это, псам!

Псы внимательно слушали, наклонив морды.

– Я всё сказал! Вперёд!

Не знаю, были, или не были, обучены пёсики, но они, как-то сразу, сообразили, чего ждёт публика. Крюгер сунулся ко мне, а Фреди – к Лизке. Сунулся, в прямом смысле: между ног, мокрым носом. Я ощутила, разверстой пиздою, влажное и горячее дыхание, а потом … Если вам лизали, хоть раз, клитор, то вы имеете представление, как это приятно!

Мне, лизали. Точнее, лизала. Лизка. А я, лизала Лизке.

Но то, что сделал мне Крюгер, а Фреди – Лизке (я хоть и тащилась, но слышала, как тащится Лизка), не идёт, ни в какое сравнение, с предшествующим опытом.

Сколько сантиметров язык у человека: пять? девять? На сколько сантиметров, можно выпялить язык, изо рта? На три? На пять? На семь? Но даже таким языком, умело орудуя, можно доставить девушке наслаждение!