Кивнув, я поспешно удалилась в свой кабинет. Игорь зашел через несколько секунд.

– Ева, что ты там устроила? Дело не в ваших лицах? Как ты могла такое сказать родственникам пациента?

– Ты же знаешь, что дромомания не появляется на пустом месте. И, если дело в них, мы никогда не сможет его стабилизировать. После лечения он выйдет отсюда, а через несколько месяцев снова окажется здесь.

– Ты не можешь этого знать. – Игорь сел напротив, скрестив руки на груди, видимо, в знак абсолютного несогласия со мной.

– Зато я знаю, что мы должны минимизировать психотравмирующие факторы.

– Считаешь, его родители являются этими факторами? Они же элементарно в шоке, дай им время. Не горячись ты так.

– Меня просто раздражает, что люди вот так берут и ставят на ком-то клеймо. Для них назвать кого-то психом, как моргнуть.

– Ева, делай свою работу и найди в себе силы не трогать остальное. Тебя это не касается.

– Тебе и правда нет дела до этого?

– Мне есть дело до наших пациентов. И мы делаем для них все возможное, ты же знаешь.

– Видимо, мы делаем недостаточно, раз общество до сих пор не признает людей с психическими отклонениями достойными личностями и полноценными членами социума.

– Это сложно, Ева. Мне нужно работать, поговорим в другой раз? – он поднялся с места и направился к двери.

– Ты кому-то расскажешь об этом?

– Несмотря на юный возраст, ты хороший специалист, но не переходи границы, а то лишишься всего этого. Мы мало знакомы, но что-то мне подсказывает, тебе нравится эта работа.

Наши встречи с шестью проходят в комнате, которую Маргарита оборудовала специально для таких собраний. Вместо стульев здесь семь удобных разноцветных пуфиков, расставленных по кругу. Обувь ребята снимают еще на входе, делают несколько шагов по кафелю и оказываются на пушистом коврике. На подоконнике стоят горшки с орхидеями. В углу – небольшой круглый столик. Марго пришлось постараться, чтобы ей выделили деньги на всю эту роскошь, но первое время сюда, кроме нее, никто не приходил. Некоторые пациенты серьезно больны, такие встречи не для них. Другие, напротив, считали себя достаточно здоровыми для подобных мероприятий.

Шестерка собралась не сразу: сначала появилась Даяна, страдающая невротическим расстройством. Она просила называть ее Яной и с удовольствием делилась чувствами и переживаниями. Ей удавалось разрядить обстановку, вывести других на разговор. Я думаю ее можно назвать «мамочкой» шестерки. Чего только стоят разнообразные угощения, которые она специально готовит к каждой встрече. Яна довольно давно посещает наш медико-реабилитационный центр, но у нее, в отличие от некоторых других из шестерки, есть сильная поддержка в виде мужа и пятилетней дочки. Ее болезнь проявляется сенестопатией: девушку беспокоят то жжение в груди, то холод в конечностях, то сильные пульсации в голове. И, тем не менее, Яна ведет активный образ жизни, справляется с обязанностями на работе и дома.

Затем в группу попал Филипп, сокращенно – Липп – довольно приятный взрослый мужчина, страдающий расстройством импульсивного поведения. Он из тех, кто активно боролся с заболеванием, считал это не просто сражением, а настоящей войной. Неудивительно, ведь Липп – пироман. Он неоднократно целенаправленно что-то поджигал, увлеченно созерцая за миром в огне. Еще до начала лечения Филипп стал пожарным. Мало кто знает, но многим с этим расстройством нравится тушить за собой – так они демонстрируют силу, пытаются доказать, что храбрые.

По приглашению Яны в группу пришел Свят – тридцатитрехлетний ипохондрик. Сначала никто не воспринимал всерьез его мнительность и тревожность за здоровье, но затем это переросло в бредовые навязчивые состояния. Один раз он даже решил, что смертельно болен, о чем сообщил всем родственникам и знакомым. Я часто задумываюсь о том, каково ему: постоянно анализировать каждый процесс в теле, бояться любого покалывания и ощущения боли. До лечения Свят толком и не жил – был слишком занят поиском тревожных симптомов и бесконечными походами к врачам. В итоге, единственными близкими людьми в его жизни остались только родители. Ни собственной семьи, ни друзей. И, несмотря на успешность лечения, приступы ипохондрии все еще случались. Наверное, поэтому он ходил на наши встречи, нуждаясь в общении и поддержке, как и все остальные.

Нашим номером четыре стал Тима – студент-программист, страдающий обсессивно-компульсивным расстройством. Он склонен к навязчивому подсчету всего, что попадается на глаза: количество ступенек, машин на парковке, пуговиц на чьем-то пиджаке. Это попытка притупить внутреннюю тревогу, избавиться от страхов. С собой у Тимы всегда тетрадь, где он делает расчеты, якобы пытается написать какую-то программу. Терапия не до конца помогает ему, потому что жизнь этого юнца связана с числами и машинными кодами. Он увлечен будущей профессией и неплохо учится, но его социальные навыки, мягко говоря, оставляют желать лучшего. В группе Тима чаще слушает, чем говорит. Я постоянно ловлю его потерянный взгляд, когда ему дают слово. В чем-то мы с ним даже похожи: меня тоже преследуют навязчивые мысли и образы, которые хочется прогнать. У всех свои ритуалы избавления, и я убеждена, что в той или иной степени, мы все страдаем этим расстройством. Все мы склонны опасаться собственных мыслей, сбегать от них, как можно дальше, зарываться во что-то настолько глубоко, чтобы нас было невозможно отыскать.

Лола пришла вскоре после Тимы. Внешним видом она напоминала мне испуганного олененка, крошечного Бэмби, нуждающегося в крепких объятиях. У нее всегда широко распахнутые грустные зеленые глаза. Я сразу предположила, что у нее депрессия, и не прогадала. Остальные в группе хорошо понимали Лолу, каждый здесь подвержен апатии и тоске. Когда она говорила об отсутствии сил на банальные вещи, о том, что не справляется, что все буквально валится из рук, все понимающе кивали и давали ей советы. Люди учатся преодолевать трудности, и, когда они действительно этого хотят, им удается найти способы справиться с любым бардаком в собственных жизнях. Я нахожу таких людей и все, что они делают, поистине удивительным.

Нашей вишенкой на торте стала Эля – утонченный молодой дизайнер. Свое расстройство – трихотилломанию – она называла издержками творческой профессии. Проблему удавалось скрыть красивым черным париком и маской высокомерия. В группе Эля оказалась не по собственной инициативе, поэтому воспринимала всех остальных, как тяжелобольных. Когда кто-то подходил к ней слишком близко, например, хотел обняться при встрече, она выставляла руку вперед и просила не вмешиваться в ее личное пространство. На встречах Эля всегда оставалась отстраненной, рисовала что-то в блокноте и лишь изредка поднимала глаза на остальных. Взгляд ее при этом обычно был презренный и лишенный всякого сочувствия. Особенно тяжелые отношения у нее с Филиппом. При знакомстве Эля обмолвилась, что вообще не понимает, почему он не сидит где-то в изоляторе.

Все эти люди не доверяли мне, а я понятия не имела, как исправить ситуацию. Каждая наша встреча может стать последней, ведь насильно посещать меня не заставишь. Боюсь, что к возвращению Марго здесь останется один единственный человек. И это буду я.

К моему приходу все уже собрались. Мы вместе уже полгода, но между нами все еще глубокая яма из недопонимания. На столе поднос с чем-то, похожим на чебуреки.

– Это кесадилья, угощайся, Ева, – Яна встала с пуфика и подбежала к столу, заворачивая кусочек в салфетку.

– Я не очень люблю мексиканскую кухню. Это же что-то острое?

– Не придумывай, они с ветчиной и сыром. Думала, я туда перца чили накидаю что ли? – Яна с улыбкой протянула мне угощение и отправилась на свое место.

– На прошлой неделе ты принесла пиццу с сушеными кальмарами, – припомнила Лола ее прошлый эксперимент.

– Да ладно! Было же вкусно, разве нет? – Яна развела руками, а увидев, что Свят отрицательно мотает головой, громко засмеялась. – Не болтай черепушкой, Святослав, я видела, с каким довольным лицом ты уплетал пиццу.