Посвящается тем, кто ведет непрерывную борьбу,

но не сдается.

В квартире неприятно пахло гарью. Непроизвольно дернув носом, я закрыла за собой входную дверь и включила свет. Пол в коридоре, как обычно, запачкан краской. В кухню тянулись бирюзовые следы художника-самоучки, по совместительству моего младшего брата, Эдуарда, который для своих просто Эд.

Как и любой творческий человек, он был склонен к уходу в себя и отказу соприкасаться с реальным миром. Его заболевание усиливало каждую фантазию, оживляло образы в его голове. Эд верил, что персонажи с написанных им картин существуют в других параллельных вселенных. Многие считали, что дело в биполярности, но мой брат – настоящий фантазер и мечтатель. В этом я ему по-настоящему завидовала.

– Эд, что тут горит?

Уже на входе в комнату открылся обзор на брата, стоящего в широких трусах, похожих на шорты, и запачканной краской старой футболке. Его длинные рыжие волосы были стянуты в хвост. Он пристально смотрел на сковороду. Пахло то ли яичницей, то ли сыром, то ли подгоревшим молоком.

– Я пытался пригото… – Эд задумчиво посмотрел на меня, почесывая левой рукой правую лопатку. – А что у тебя с глазами?

– Что бы ты там ни собирался приготовить, у тебя явно не вышло.

– Это был омлет по новому рецепту, – брат с отвращением взглянул на содержимое сковороды.

– Вот именно, что был. Выкинь его и открой окно, дышать нечем, – сказала я, уходя с кухни.

В комнате посмотрелась в зеркало: заплаканные глаза, а влажные салфетки не смогли полностью убрать следы от потекших туши и чёрного карандаша.

– Повздорила с кем-то из группы? – спросил Эд, остановившийся на пороге.

– Не испачкай снова ковёр, пожалуйста.

– Ну же, Ева, – как ребенок, канючил он, – поговори со мной. Мне нравятся твои истории об этих ребятах.

– Может, тогда присоединишься к ним? Будешь седьмым.

Эд пожал плечами.

– Это совсем как-то не для меня. Ну, что случилось?

Полгода назад я взялась за руководство группы поддержки для людей с психическими расстройствами. Изначально этим занималась моя коллега, женщина старше меня и опытнее, да и в целом куда более подходящая на эту роль. Ей как-то все легко давалось, и с ребятами она поладила довольно быстро. В декретный отпуск Маргарита уходила со слезами на глазах, говорила о нежелании расставаться со своей второй семьёй и все в таком духе. Когда я познакомилась с шестёркой её подопечных, я вообще не могла понять, как они могут стать кому-то хотя бы друзьями.

– Я долго думала, почему у нас с ними ничего не клеится… А сегодня Эля мне высказала, что это из-за меня она больше не хочет приходить на встречи. Филипп поддержал её, сказал, что я не вызываю у него доверия, и ему трудно открыться человеку вроде меня. Что это вообще значит: «Человеку вроде меня»?

Брат начал теребить мочку левого уха. Ясно, что он знает ответ, но не хочет мне говорить.

– Попробуй поговорить с ними на отвлеченные темы.

– Например?

– Не знаю, Ева, просто иногда ты слишком заморачиваешься.

Я ничего ему не ответила. Просто закрыла перед носом дверь. Ему ли об этом говорить? Если бы не моя замороченность, сейчас все могло сложиться совершенно иначе для нас двоих.

Что ни говори, наладить отношения с группой просто необходимо. Мне не нужно их лечить, им не требуется моя помощь, им все равно, насколько хороший я специалист. Но у меня нет выключателя режима психиатра. Это, наверное, не просто моё второе я. Это и есть я, единственно существующая вариация, другой, видимо, просто нет.

Если мы в чем-то и похожи с братом, так это в наших проблемах со сном. Эд чаще всего перевозбужден после работы над картинами, а мне уснуть не дают плохие мысли. В детстве, когда у брата начались проблемы со здоровьем, родители постоянно следили за ним. Ночью я постоянно слышала быстрые шаги: мама с папой по очереди бегали в комнату Эда посмотреть, как он там, крепко ли спит, сильно ли сопит, не слишком ли беспокоен его сон. Ещё тогда стало очевидно, что они так долго не продержатся. Сколько бы родители ни говорили с врачами, им так и не удалось понять, что именно происходит с Эдом. Мама как-то сказала, что не может смириться с тем, что в подавленном состоянии он не может подняться с кровати. Папа никогда не мог отличить просто увлечённого чем-то Эда от Эда маниакального. Однажды брат захотел поехать с ним на рыбалку, так сильно клянчил, чтобы его взяли, даже расплакался, когда получил отказ. Отец насильно впихнул в него таблетки, хотя в тот момент Эд был самым обычным мальчиком, сыном, желающим провести время с папой.

Когда родители поняли, что не справятся, то решительно оставили это все на меня и переехали. Я в то время уже училась на врача и прекрасно разбиралась в состоянии брата. Эд стал мне самым близким человеком, самым родным из всех, тем, кого я и правда понимала, с кем могла поговорить. Поразительно, но общение со здоровыми родителями мне давалось куда труднее.

На следующее утро Эд, как обычно, провожал меня на работу. Стоял, как щенок, в коридоре, пока я обуваюсь и надеваю пальто.

– Ты сегодня красиво уложила волосы, – подмечает брат, потирая переносицу.

У нас с братом одинаковые непослушные длинные рыжие локоны. Со спины нас, наверное, даже можно перепутать.

– Это та еще задачка, но у меня получилось, – улыбнувшись брату, я поправила челку, закинула сумку на плечо и, послав ему воздушный поцелуй, вышла из дома.

Сегодня мне хотелось попробовать кое-что новое с ребятами в группе. Уверена, что снова облажаюсь, но, может, не так сильно, как обычно.

К сожалению, такая реакция, как у родителей Романа, встречается чаще всего. Его мать, Алла, яростно обвиняла в случившемся отца мальчика:

– Это все из-за тебя! Из-за тебя наш сын стал психопатом! – она колотила кулаками его в грудь, а тот в ответ лишь молча отрицательно мотал головой. – Если бы ты не вел себя, как последний кусок…

– Извините, – начала я, перебив ее, – понимаю, как вам сейчас непросто все это понять, но…

Теперь перебили меня.

– Непросто? – спросила Алла. – Мы думали, что дело в его возрасте, что он это перерастет, а сейчас выясняется, что у него какая-то дрампомония!

– Дромомания, – поправила ее я.

– Какая разница! Он убегает из дома, пропускает занятия в институте, совершенно не думает о последствиях, понимаете?

– А вы понимаете, что его склонность к скитаниям имеет непреодолимый навязчивый характер?

– Мой сын не в себе, а вы мне решили лекцию прочитать? Исправьте его, вылечите! Мне не нужен ребенок-псих!

Вот и все. Это «лучшие» слова, какие только может сказать родитель. Если бы Рома услышал это, он бы снова сбежал из дома. И я бы поступила на его месте точно так же. Мы не можем наверняка знать, в чем причина его расстройства, но с такими родителями – нетрудно предположить.

– А, может, дело в вас? – начала я, – Может дело в том, что он не хотел находиться дома рядом с вами? Может, бродить по улицам для Ромы лучше, чем видеть вас?

– Как вы смеете! – Алла намахнулась на меня, но муж обхватил ее руками и притянул к себе.

– А как вы смеете обзывать сына такими словами?

В этот момент дверь соседнего кабинета распахнулась, и в коридоре появился врач-психиатр Игорь. Он многозначительно посмотрел на меня.

– Извините, я погорячилась, вам нужно все обдумать. Как и было сказано ранее, мы сделаем все необходимое: назначим медикаментозную терапию, постараемся стабилизировать его эмоциональный статус… Но есть некий спусковой крючок, механизм, который запускает процесс. Что-то делает его болезненную страсть к бродяжничеству такой непреодолимой. И мне искренне хочется верить, что дело не в ваших лицах.

– Мы вас поняли, – сказал отец Ромы. – Оставьте нас наедине, пожалуйста.