– А что вас, Сергей Федорович, во мне не устраивает?

Обалдевший от такой наглости завкафедрой резко обернулся к вошедшему студенту и, строго поглядев на него поверх очков, негромко, медленно и очень жестко произнес:

– Я бы на вашем месте хотя бы поздоровался для начала.

Однако Николай, которому уже нечего было терять, ничуть не смутившись, сделал паузу, глубоко вдохнул и непринужденно произнес:

– Ну что ж… Здравствуйте, Сергей Федорович!

– Вот-вот, – не улыбаясь, кивнул в ответ Сергей Федорович, – уже лучше. Так… И о чем вы? Продолжайте, молодой человек…

Николай, хмыкнув, покачал головой и не остался в долгу:

– Ага! Значит, я не так безнадежен, как вам показалось поначалу? Говорить уже можно?

Заведующий кафедрой изумленно уставился на студента:

– Я прямо дар речи теряю от вашей наглости. Все-таки вы – мой студент, не забывайтесь…

Николай, которому теперь вожжа под хвост попала и которому уже терять было нечего, как говорится, пан или пропал, хитро прищурился:

– Ну что вы! Я полон почтения… Просто пытаюсь понять, есть все-таки у меня шанс или нет?

Сергей Федорович первым не выдержал, помолчал и вдруг захохотал во все горло, чуть откидывая голову назад:

– Ну, ты и фрукт! Да… Тебя голыми руками не возьмешь!

Отсмеявшись, он недоуменно взглянул на Николая:

– Ну? Что-то я все-таки не пойму – чего от меня-то, собственно, нужно?

Коля, не растерявшись, быстренько собрался с мыслями и выдал:

– Прошу официального разрешения встречаться с вашей дочерью.

Сергей Федорович ошеломленно развел руками:

– Ого, тебе палец в рот не клади – откусишь всю руку! Так уж и официального? Зачем это?

– Затем, – взглянул ему прямо в глаза студент, – чтобы вы, во-первых, были спокойны за Юльку, а во-вторых, не вставляли мне палки в колеса, а то я по вашей милости здесь на кафедре скоро ночевать начну

– Так уж и ночевать? – попытался схитрить завкафедрой. – Ты, мой друг, преувеличиваешь мою роль.

– Да где уж мне! – не поддался на хитрость Николай и серьезно взглянул в глаза профессору: – Ведь каждый день хожу и хожу сюда, то зачеты пересдаю, то лабораторные переделываю, то еще что-то…

Завкафедрой пристально посмотрел на молодого человека, который на самом-то деле ему очень нравился, и наконец не выдержав, махнул рукой:

– Эх, черт с тобой! Встречайтесь!

Николай, просияв улыбкой, чуть не заплясал от радости и, благодарно кивнув, молча выскочил в коридор, а потом, словно сообразив, что не попрощался, опять влетел на кафедру и, чуть не упав к изумленному профессору в объятия, громко выкрикнул:

– Спасибо. Спасибо, профессор! Гарантирую – не пожалеете!

Сергей Федорович, едва придя в себя от таких бурных эмоций, только рукой махнул, очевидно опасаясь продолжения беседы:

– Ладно, ладно… Иди уж… Герой!

Так, выиграв свой первый бой, Николай, влюбленный в профессорскую дочку Юльку, стал с удвоенной энергией за ней ухаживать. Боже, чего он только не придумывал! Подрабатывал дворником, чтобы иметь возможность покупать Юльке обожаемые ею тюльпаны, водить в театры и хоть иногда делать любимой какие-то подарочки. Начав работать после окончания вуза, засыпал ее цветами, сам, без чьей-либо помощи купил жене машину. А уж когда родилась дочка, то он по пожарной лестнице поднялся на третий этаж родильного дома и заорал во все горло, глядя в окно:

– Юлька, я тебя люблю!!! Юлька!!!

Закончилось дело тем, что перепуганные насмерть обитательницы палаты, несмотря на протесты Юли, вызвали охранника, и тот, ничего не слушая, выдворил нарушителя порядка с больничного двора, погрозив еще ему при этом кулаком.

Оскорбленный в лучших чувствах Николай сначала хотел дать охраннику в морду, а потом, передумав, лишь махнул рукой и, глядя в сердитое лицо блюстителя порядка, громко, на всю улицу, запел:

Довольный и собой, и Юлькой, и своей шуткой Николай, угомонившись на время, пошел домой. Но вынести бремя такой радости ему оказалось не под силу, поэтому он время от времени вдруг подпрыгивал, хохотал и начинал диким голосом распевать на всю улицу свои любимые песни, чем ужасно пугал поздних прохожих, испуганно шарахавшихся в сторону и ругавших его при этом последними словами.

В дочке, которую назвали Оленькой, Николай души не чаял. Он мог часами носить ее на руках, петь какие-то дурацкие, только что выдуманные песни, азартно рисовать вместе с ней красками и бесконечно ползать по полу, возя дочку на спине.

Все казалось очень славным и безоблачным. От счастья кружилась голова и выскакивало из груди сердце. И ничего не предвещало бури. Талантливый и ответственный Николай оказался востребованным специалистом. Его повышали, зарплата росла, и поначалу жене все это нравилось. Но однажды, когда Коле предложили новую, высокооплачиваемую работу, их счастье вдруг стало рушиться как карточный домик. Что с ними случилось? Куда делась их взаимная уступчивость и легкость отношений? Когда началось это непонимание? Как снежный ком росли взаимные претензии… Юле не нравилось, что Коля приходит поздно, что он вечно занят своей работой, что не уделяет ей с дочкой столько внимания, сколько ей хотелось бы. А Николая, до сих пор безумно влюбленного в Юльку, все это стало дико обижать, оскорблять, нервировать. Ему до боли в сердце было обидно слышать такие слова, он сразу как-то ушел в себя, закрылся, считая себя непонятым и безвинно оскорбленным. Стена отчужденности росла и росла, холод в их отношениях превратился в лед, сковавший любящие сердца. В общем, все как всегда… Все как у всех…

Терпение лопнуло. Они разъехались год назад.

Официально не разведенные, они, однако, стали считать себя совершенно свободными. Возможно, они совсем и не встречались бы, старательно избегая ненужных волнений и разговоров. Но вся загвоздка была в том, что Юлька за годы замужества очень сдружилась с Варварой, и когда с той случилась страшная беда, поддерживала ее, чем могла, стараясь хоть как-то облегчить страдания подруги. Все эти два года, встречаясь у Варьки дома, ни Юля, ни Николай глаза не отводили, общались спокойно, не допуская выяснения отношений. Да и какие выяснения – если у них росла их единственная общая дочка Оленька, которую оба обожали.

С самого утра сегодня Николай был немного, что называется, на взводе, он помнил, что наступивший день был днем, разрушившим Варькино счастье. Сегодня исполнялось ровно два года со дня той страшной аварии, которая унесла жизнь Сашки и отняла у его сестренки Варьки единственную любовь, сделав ее жизнь несчастной.

Глубоко вздохнув, словно собираясь с силами, Николай вошел в квартиру на четвертом этаже. Людей, в этот день пришедших почтить память Сашки, стало уже заметно меньше. Остались только самые близкие друзья и родственники. За столом, накрытым к чаю, тихонечко беседовали Александра Львовна и заплаканная седая дама, одетая во все черное. Только белейший кружевной воротничок оттенял ее траурный наряд. Женщину звали Натальей Викторовной. Она была мамой погибшего Сашки.

Коля, взглянув на нее, вдруг почувствовал, как запершило в горле, а на глаза наворачиваются слезы. Он подошел поближе и порывисто обнял эту худенькую, седую, совершенно одинокую женщину:

– Тетя Наташа, здравствуйте!

Он так и называл ее тетей Наташей, как звал еще в те давние времена, когда Варька только-только познакомилась с Сашкой. Женщина, увидев Колю, как-то совершенно по-детски всхлипнула и уткнулась ему в грудь:

– Коленька, спасибо, что приехал!

– Да что вы, разве я мог не прийти? Как вы? Давненько вас не видел…

Наталья Викторовна подняла заплаканные, покрасневшие глаза на Николая и, слегка, как-то робко улыбнувшись, развела руками:

– Да как? Никак. Все у меня по-прежнему.