— Где ты это взяла?! — казалось, лорд Эвард был изумлен не менее меня.
— Дядя Кабан дал, — гордо ответила Азарика и попыталась открыть банку. К счастью, ей это не удалось.
Лорд Эвард поспешно выхватил неподходящую игрушку из ее рук.
— Он, надеюсь, больше ничего тебе не давал? — озабочено поинтересовался он, заглядывая ей в глаза и одновременно вытряхивая содержимое сумки прямо на траву. Но, кроме куклы в розовом платье, большой шоколадки, носового платка, трех ржавых гаек, отломанного зеркала от мотоцикла, брелка с логотипом “Ягуар”, бейсбольной биты и мятого цветка одуванчика, там больше ничего не оказалось. Вот скажите: зачем давать ребенку безразмерную сумку, если не хочешь, чтобы она набрала всякой ерунды?! Я тоже не знаю.
Отец задумчиво окинул взглядом образовавшуюся кучу и переспросил:
— Так это все? Больше точно ничего нет?
— Больше ничего. Дядя Хрящ сказал, что я ещё мелкая. А дядя Кабан сказал, чтобы я передала это пойло своему кенту. Кент такой крутой чиксы обязательно должен его заценить. Как думаешь, Северус заценит?
— Не уверен, — честно признался отец, рассматривая изображение козла на банке. — Он у нас не настолько крутой кент.
— Вы напрасно обо мне такого низкого мнения, сэр, — я вышел из своего укрытия и решил вступить в столь занимательный разговор. — А вдруг мне понравится?
Жестом фокусника я, в свою очередь, выхватил банку из рук отца и ловко, как мне казалось, открыл крышку. Из узкого отверстия ударила мощная струя пены. Разумеется, прямо мне в лицо.
— Северус, тебе понравилось? Вкусно? — взволнованно прощебетала Азарика, дёргая меня за край мантии.
— Волшебно, — стирая остатки пенной бороды с лица, признался я. — Не забудьте передать мою благодарность Кабану.
*
— Что с тобой происходит, сын? — спокойно проговорил лорд Эвард, когда мы, уложив маленькую непоседу, устроились на веранде. Этих вечерних посиделок, ставших прочной традицией в нашей маленькой семье в последнее время, я всячески избегал. Но сегодня не смог, да что там говорить, просто не захотел отказываться от неспешной беседы. Хотя в том, что это сводило на нет все мои усилия по сохранению тайны, я прекрасно осознавал. Изворачиваться и лгать в глаза отцу я бы не смог. И все же, очень не хотелось рассказывать ему обо всем раньше времени. Поэтому на его вопрос я пожал плечами и беспечно ответил:
— Все хорошо, папа, я просто немного устал.
Что ж, это, во всяком случае, было правдой.
— Знать бы ещё, от чего, — лорд Эвард внимательно посмотрел мне в глаза и спросил: — Ты перестал мне доверять?
— Нет. Дело не в этом…
Мерлин, ну как мне ему объяснить, что с некоторыми проблемами хочу справиться сам, не прячась за его спиной? Что я слишком люблю его, чтобы рисковать? Но объяснять ничего не пришлось. Немного помолчав, отец задумчиво произнес:
— Я не хочу давить на тебя. Сам понимаю: излишняя опека ни к чему хорошему не приводит. Ты достаточно взрослый, чтобы разумно распределять свои силы. Но если тебе понадобится совет или помощь: можешь обращаться в любое время. Впрочем, я неоднократно это уже говорил.
— Я знаю. Прости. Это не от недоверия, поверь мне. Я кое-что откопал и хочу перепроверить. Как только узнаю все наверняка, расскажу. Хорошо?
— Как знаешь. У меня только один вопрос и я оставлю тебя в покое: это связано с будущим преподаванием или все-таки с крестражами?
Я вздохнул и отвёл глаза:
— Второе.
— А я, как идиот, надеялся, что у тебя просто появилась девушка. Не с нашим счастьем, — с досадой проговорил лорд Эвард и пристально посмотрел мне в глаза: — Так. Беру свои слова назад и начинаю давить. Кратко и ёмко: во что ты вляпался?
Мой рассказ занял совсем немного времени, однако отец, похоже, получил от него массу впечатлений. Когда я под конец поделился желанием попробовать соединить крестражи, он тихо выругался на эльфийском и посмотрел на меня, как на редкое неизученное насекомое:
— Ты знаешь, Северус, я все стараюсь угадать, когда ты собирался мне об этом рассказать: до обряда передачи или все-таки позже?
— А какая разница? — решил уточнить я.
— А в том, мой храбрый идиот, что в последнем случае, тебе бы пришлось писать такую трогательную прощальную записку, чтобы я смог проникнуться торжественностью момента. Ты что, не понял? Этот старый мерзавец собирается снять с себя проклятие, скорее всего, ценой твоей жизни!
— Да понял я! Что я, последний кретин, по-твоему?! Я собирался найти эту книгу, “Артефакты Смерти”, и поискать в ней лазейку. Как раз перед вашим приходом собирался в библиотеку. Возможно, там можно будет найти ответ, как правильно снять со старика эту гадость и забрать ее себе.
Отец несколько успокоился, но посмотрел на меня с некоторым сомнением:
— Вряд ли мы там что-то найдем. Судя по всему, Мальсибер изучил ее вдоль и поперек и не смог найти выхода. Хотя ты прав — прочесть этот том просто необходимо. В Принц-мэноре его точно нет. Я бы знал. Возможно, в Багряном Чертоге. Так что, ложись-ка спать, агнец жертвенный. А я мотнусь в Мексику.
— Я с тобой! — я поднялся вслед за ним, готовый спорить до последнего, но отец только пожал плечами.
*
Книга нашлась. Почти вся. Она хранилась в виде множества разрозненных листков, собранных в объемную папку. Но часть, которая так заинтересовала лорда Роджера, к счастью, сохранилась почти полностью. Как оказалось, у Мальсибера хранился довольно пристойный, судя про прочитанным мной строкам, перевод с древнегреческого. У нас же, разумеется, находился подлинник. Вернее, то, что от него осталось. Ее автором оказался никто иной, как Гарпий Злостный собственной персоной. После пары часов нудной сортировки по главам мы наконец смогли перевести ее содержимое этого древнего трактата. Отец был прав: в своей путаной допотопной манере — а книга была написана одному Мерлину ведомо сколько тысяч лет назад — автор повествовал о том, что якорь души можно передать от хранителя только кровному родственнику создателя крестража или человеку, несущему в себе родственную магию, правда, во втором варианте даже сам автор сильно сомневался. Кандидат на столь высокую честь должен был обладать также преданным сердцем, чистыми помыслами и так далее. В противном случае — и меня, и лорда Роджера ждала неминуемая смерть. То же самое постигло бы нас при попытке умертвить носителя кольца или при попытке отрубить ему руку — это, если что, не моя идея! Словом, тупик. Маленькую надежду давал крестраж. Мое предположение имело смысл: если надеть его, вполне можно было принять на себя немного магии Волдеморта. Правда, чтобы эффект хоть немного закрепился, носить его следовало как минимум пару недель. В этом случае иметь его в непосредственной близости при самой передаче было необязательно. Шлейф магии сохранялся около суток. Это было к лучшему — мне вовсе не улыбалось участвовать в сомнительном ритуале, увешанным останками Волдеморта. Носить его на себе пару недель — тоже удовольствие ниже среднего, но все же так безопаснее, как ни крути. И еще. Я не сразу понял, но, судя по туманным рассуждениям автора, передачу якоря души могла благословить сама Смерть. Ни больше, ни меньше. Оставалось только ее найти и попросить. Чушь какая-то. Дальше повествование как назло обрывалось. Но самое паршивое — все, написанное в этой книге, было чистой воды рассуждениями. Сам автор, хоть и создал первый в истории крестраж, никогда не передавал его на хранение. То ли не успел, то ли не было необходимости. История об этом умалчивала.
Делать особо было нечего. Я взял из хранилища медальон и повесил на шею. Лорд Эвард мрачно проследил за моими действиями, но ничего не сказал, что само по себе было довольно подозрительно.
В пятницу в назначенное время меня ждал лорд Мальсибер. По случаю моего визита в столовой был накрыт пышный стол, способный удовлетворить вкус самого взыскательного гурмана. Лорд Роджер заметно волновался, но всячески старался скрыть свою нервозность, добродушно улыбался и старался шутить. Это у него довольно плохо получалось, да и мое настроение, значительно подпорченное болтающейся на шее удавкой, которую я благоразумно прятал под мантией, не позволяло в должной мере насладиться теплым приемом. Наконец разговор и вовсе сошел на нет. Мой хозяин мучительно соображал, как перевести разговор в нужное ему русло, а я покорно ждал этого светлого мига. Наконец он, сделав для храбрости внушительный глоток вина, проникновенно произнес:
