Грэм потянулся к бутылке виски, стоявшей на столе, и с грохотом протащил её и свободной рукой открутил крышку.

— Хэй! — Запротестовал Деймон.

Бросив на Деймона быстрый взгляд, Грэм все равно налил себе стакан, а потом и второй и бесцеремонно чокнувшись обоими, он пошел с ними к кровати.

— Твое здоровье, — сказал Грэм, прижимаясь губами к краю стакана.

Деймон нахмурился и выхватил стаканы из его рук. Он откинул голову назад и залпом выпил два стакана.

Грэм открыл рот, чтобы возразить, но Деймон наклонился вперед и поцеловал его.

Двигаясь губами от его рта к шее, Деймон тихо прошептал ему на ухо. — Приляг. Поспи. Тебе это нужно. Нам обоим это нужно. — спокойный, но слегка встревоженный Грэм с опаской лег и посмотрел на него. Последовало долгое молчание, прежде чем он снова заговорил.

— Я думаю о твоем вопросе.

— А?

— Ты спрашивал меня, помню ли я, какими мы были, когда были детьми.

Грэм слегка приоткрыл глаза. Он протянул руку, чтобы коснуться ожерелья Деймона. — Помнишь, когда ты сделал мне такой же? — тихо спросил он.

— Кончено. Я всегда удивлялся, почему ты перестал его носить. — Деймон бросил на него слегка обиженный взгляд. — Ты никогда не говорил мне, почему.

Грэм некоторое время смотрел на него, потом перевернулся на спину. Он уставился в потолок, белый дым все еще клубился из его пальцев.

— Я хочу, чтобы ты не курил в постели.

— А я хочу, чтобы ты перестал говорить, как моя мать. — Возразил Грэм и вдавил в пепельницу свою измученную сигарету.

— Ты перестал носить его после того, как я встретил Джастин, — Сказал Деймон, понизив голос. — Почему?

Легкая усмешка появилась в уголках губ Грэма. Он тихонько рассмеялся.

— Почему ты смеешься?

— Разве это не очевидно?

— Нет.

— Деймон, иногда мы все должны повзрослеть и перестать притворяться. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.— Он повернулся к нему. — Ты просто понял это раньше меня.

— Я не понимаю.

— Когда я увидел тебя с ней, я понял, что-то, что у нас было, было детской игрой по сравнению с вами обоими. И я чувствовал себя полным идиотом. И она посмотрела на меня так, слово тоже считала меня таким.

— Это не детская игра, Гра.

— Это не то же самое, — твердо ответил Грэм. — И никогда не будет. Не с тобой. — Грэм сделала небольшую паузу, изучая выражение вины на лице Деймона. — Но это меня заебало, это правда.

— Что ты имеешь ввиду?

— Я говорю о том, что это вывело Алекса из себя. Я никогда не видел человека, более ревнивей, чем ты.

— Что? — усмехнулся Деймон. — Разве ты с ним не спал?

— Нет. Я никогда не спал с Алексом.

— А почему?

— Потому что я не гей.

Деймон нахмурился, глядя на Грэма с другой половины кровати. В этом заявлении можно было многое разобрать, подумал он, но он хотел знать только одно. — Ни разу?

— Никогда.

Деймон судорожно сглотнул. — Я тебе не верю.

Грэм посмотрел на него, сверкнув темными глазами, и на его губах появилась улыбка. Это была своего рода улыбка, которую молодой Грэм обычно дарил ему, когда они возвращались из скрипучего леса после того как немного перебрали вина.

— Когда ты подарил мне это ожерелье, ты сказал, что мы вместе. Ты помнишь это? — Грэм покачал головой. Он продолжил, прежде чем Деймон успел ответить ему. — Нет, я не думаю, что ты помнишь.

— Я помню, — Сказал Деймон, опуская подбородок и глядя на него сквозь ресницы. — Я помню, что мы целовались до тех пор, пока силы не покинули нас.

Деймон мягко провел рукой по щеке. Грэм сначала напрягся под его прикосновением, потом расслабился. Он чувствовал, что Грэм сдерживает себя. Это было его наказание за то, что он сделал с ним. Он знал, что все, что он мог сделать, — это надеяться, что стены рухнут и что он снова сможет обладать им, но он всегда уходил, и он знал, что Грэм устал смотреть, как он уходит. Они оба знали, что не могут оставаться здесь вечно, что Грэм не может пойти с ним, но все же он не мог отпустить его.

— Хах. — тихо рассмеялся Грэм.

— Что? —спросил Деймон с намеком на улыбку на губах.

— Ничего.

— Нет, скажи. Что такое?

Прислонившись спиной к стене, Грэм осторожно посмотрел на него. — А что, если ты проснешься завтра, а меня не будет? Ты будешь скучал по мне?

Деймон улыбнулся, вспомнив знакомую фразу. — Конечно. Но этого не случится.

— Но что, если случиться?

Наклонившись вперед, Деймон крепко обнял его и нежно поцеловал в щеку. — Тогда я буду мечтать о тебе, пока ты не вернешься.

***

Как сказать кому-то, кого ты не можешь любить, что ты не хочешь его потерять?

Никак. Вместо этого ты учишься строить стену, чтобы не подпускать их. Так проще. Вы можете построить стену для чего угодно. Вы можете построить стены, чтобы сдержать море. Но вы можете сдерживать море слишком долго.

Он был человеком, способным терять вещи, терять самого себя — люди любят терять себя, знаете ли. Он вспомнил слова матери о том, что люди похожи на горсти песка, которые нужно свободно держать обеими руками. Он никогда в жизни не держал ничего свободно, а теперь все это ускользнуло у него из рук, как песчинки.

Утреннее исландское солнце пробивалось сквозь щели между веками, пронзая их, как игла. Вот-вот должна была подступить головная боль. Его глаза сфокусировались на пустом пространстве рядом с ним, на четком контуре тела его лучшего друга, все еще окутанного в простыни кровати. Он вытянул над головой свои руки, подобные кошачьим лапам, широко зевая и почесывая заросшую щетину, мелкие клочки которой уже начали седеть.

Когда он нашел Грэма, он рассмеялся, в основном потому, что вид его друга, лежащего без сознания на полу ванной комнаты, напомнил ему старую шутку, которую Алекс часто рассказывал. Вы можете понять, что вечеринка закончилась, когда Грэм отключается, потому что никто не может воспользоваться туалетом. Так что поначалу это показалось ему забавным зрелищем и ничем иначе, просто еще одна склонность Грэма, к которой он привык. Так было до тех пор, пока он не заметил кровь.

Она была тонкая струйка. Настолько тонкая, что он почти не заметил ее, всего лишь маленькая засохшая полоска багрового цвета, тянущаяся от ноздри к верхней губе и исчезающая в темной лужице между складками губ. Как будто Портрет Дориана Грея был идеально вымазан бледно-голубыми оттенками передозировки, навязчиво дополненными розовыми уголками губ его друга, которые он целовал всего несколько часов назад-теплые, полные, манящие, теперь потерянные, холодные. Он протянул руку и дотронулся до него, теперь заметив излишнюю бледность его кожи, прозрачно-белую и немного голубоватую, но достаточно голубоватую, чтобы Деймон понял, что все не в порядке. Достаточно голубоватую, чтобы понять, что ему следовало вызвать скорую еще час назад.

Рот Деймона открылся, затем закрылся, а затем его ноги, застывшие в панике отключившегося мозга. Мозга безрассудного взрослого, который должен был принять разумное решение, отступил назад, почти спотыкаясь, когда он подбежал к телефону и сорвал его с трубки дрожащими руками и набрал номер экстренной службы так быстро, как только мог. Следующим человеком, которому он позвонил, был Алекс, и когда он приехал, то сказал ему, что он кричал в телефон, кричал во всю глотку, чтобы он примчался к нему, но Деймон совсем этого не помнил. Все, что он мог вспомнить, — это долгий отрезок пустого времени, когда он смотрел на своего лучшего друга, постукивая пальцами по узорам между плитками, пока кончики его пальцев не стали такими израненными, что красные кончики начали становится синим.