— Пункт третий: орудие убийства — нож. Везде. Четвертый: время смерти между половиной первого и тремя часами ночи. У всех, кроме самого давнего. Там примерно половина шестого утра.

— Это к делу не относится, ты мне про эти одиннадцать рассказывай, — перебил Николай, всё больше мрачнея.

— Нет проблем, — покладисто согласился майор. — Пункт пятый: в среднем раз в неделю умирает одна девушка. Исключений нет. Вот, смотри, я отметил в календаре. Есть неделя — есть смерть. Хотя, между собственно убийствами может пройти как три дня, так и десять. Пункт шестой: Раны нанес человек невысокого роста, в этом сходятся все эксперты. Направление удара и всё такое.

— Если будет пункт седьмой, я окончательно поверю в хитрозадого психопата, которого все благополучно прозевали.

— А вот седьмого как раз и нет. Я не понимаю, что между ними общего. Плюс, нож-то не один, они разные во всех случаях. Как и жертвы. Узкие глаза и обычные, одеты скромно и вызывающе, блондинки и брюнетки, волосы и длинные есть и короткие. Одна даже вообще лысая, с хохолком на макушке, неформалка какая-то. Между ними нет ничего общего, кроме того, что все они — девушки! Я не понимаю, по какому принципу этот псих выбирает объект. Или, может, тут один псих, и это я? Сам придумал, сам поверил?

— Э, нет, брат… Не похоже. Фотки покойниц есть?

— Есть, как не быть? — хмыкнул Макс, доставая распечатки. — Я вчера на них так насмотрелся, что они мне ночью в кошмаре являлись. Стоят вокруг меня, а я бегаю от одной к другой и спрашиваю: «Ты жертва? Или ты?» А девицы все на одно лицо — узкоглазые, носики кнопочками, губки бантиком. Даже даты на фотках написал, чтоб не путаться.

Николай разложил на пустующем столе, который когда-то занимала Агафья, распечатки, и уставился на этот калейдоскоп лиц.

— Глухо, — сказал он несколько минут спустя. — Они совершенно разные. Или маньяк нам померещился, или… Или он выбирает жертву не по внешним признакам. Но как тогда? По голосу?

— Вряд ли, — покачал головой Макс. — Ты бы слышал, как разговаривают китайцы: сплошное «мяу». Русская так и захочет — не сможет.

— Ну не по запаху же!

— А вот черти его разберут, пришибленного. Может, и по запаху. Или ещё как… Но что-то должно быть, что его привлекает, ублюдка! Вот, смотри. Это первый труп: глаза узкие, губки бантиком, волосы длинные, заплетены в косу, одежда… — Макс заглянул в свои записи, — деловой костюм, туфли на шпильке. Что она в таком прикиде в тёмной подворотне делала — непонятно, ну ладно. Теперь вторая… — рядом легла еще одна фотография, — русская красавица, да?

— Была, — буркнул Николай, вглядываясь в портреты.

— Вот третья жертва, — Макс придвинул очередную фотку поближе, — Глазки узкие, волосы короткие, в качестве одежды — спортивный костюм. Дальше неформалка. Она вообще из всех обобщений вылетает, как пробка из бутылки шампанского, да еще разгуливала в каком-то готическом наряде вроде средневекового платья с корсетом. И чем на неё похожа шестая жертва, японка с круглым, как блин, и таким же плоским лицом? Или седьмая, в здоровенных очках и с рязанским носом-картошкой…

Майор вдруг замер, оборвав фразу на середине, а потом лихорадочно стал перекладывать бумаги на столе.

— Шестая… Седьмая… Нет, это девятая… Вот седьмая… — бормотал он себе под нос.

Николай с возрастающим удивлением смотрел на друга.

— Точно! — воскликнул он наконец, оставив фотографии в покое. — Я осёл! Слепой осёл!

— Да что, чёрт возьми, ты там увидел?! — не выдержал капитан.

— Через раз! Вот что я увидел! Он через раз убивает узкоглазых! Ему нужны именно узкоглазые. А других он режет, как попало, для прикрытия.

— Фига се прикрытие! — возмутился Николай. — Бред! Положить кучу трупов — это, по твоему, прикрытие?!

— По моему, это шиза. Но я надеюсь, что у меня с головой получше, чем у этого психопата, так что я вряд ли могу служить образцом. А теперь посмотри. Ведь сработало! Он гуляет уже третий месяц, а никому и в голову не приходили мысли о маньяке. И не пришли бы, не нарвись я случайно на бывшего однокашника, да не пожалуйся ему на это «недоограбление».

— Но орудия убийства разные…

— А, может, ему не важно, чем резать, а важен сам факт удара ножом? Кто его знает, урода, какой ролик у него в голове наехал на шарик?! Или он кончает от самого убийства, а ножи меняет из тех же соображений маскировки.

— Макс, погоди, не части, — притормозил друга капитан. — Уж больно умный псих получается.

— Если бы все психи были идиотами, их бы ловили после первого же убийства. Впрочем, я понимаю. Это мои фантазии, и всё такое. Хорошо. Давай ничего не будем делать. По фуражке, как сказал Сморчок, прилетит-то не нам, а аналитикам, когда псих распояшется окончательно, и его поймают.

— Не лезь в бутылку. Я тебе верю. Но Грибов уже тебя пнул с этим делом. И опять пнёт, — Николай мрачно смотрел на полосу из одиннадцати фотографий.

— В прокуратуру пойду, если опять пнёт, — упрямо мотнул головой майор. — Этот шизанутый урод ходит по моему городу и каждую неделю подкидывает очередной труп… Каждую неделю, Коля! И на этой, помяни мои слова, где-то в городе найдут убитую китаянку или вьетнамку. Последней-то была русская.

— Если ты ошибся, выговором не отделаешься, — предупредил капитан. — Сморчок тебе обращение через его голову не простит. Он уж постарается, чтобы ты погоны потерял…

— Плевать! Я эти погоны, Коля, как раз и надел, чтобы вот такие ублюдки по улицам не разгуливали.

— Не торопись, — попросил Николай. — Не зли Сморчка раньше времени. Ну, чем поможет, если дела объединят прямо сейчас? Да ничем. К каждой девушке с восточным разрезом глаз полицейского сержанта не приставишь. Давай запросим материалы. Это висяки. Никто слова не скажет, пришлют. Посмотрим, подумаем, как Грибову это всё доходчиво объяснить.

— А эта тварь, пока мы думаем, будет охотиться? — скривился майор.

— Он в любом случае выйдет на охоту. И ты не сможешь этого изменить. А вот сделать так, чтобы у него осталось меньше времени до СИЗО, мы попробуем. Давай номера. Я закажу копии дел.

— Ладно, — сдался Макс. — Но если мы сами ничего не найдём, я все-таки напишу докладную.

— Твоё право. Но, может быть, нам повезёт, и ты ошибся, а это, — Николай кивнул на ряд фотографий, — простое совпадение.

— Хорошо бы, — проворчал майор без особой, впрочем, надежды. Он-то был уверен в собственных выводах.

Конец июля. Вторник

— Ты тут? — слегка удивлённо констатировал Ефим Филиппович Меньшов, войдя в свой кабинет и обнаружив неподвижно сидящую на ковре у пылающего камина вьетнамку. — Давно я тебя не видел. Манкируешь своими обязанностями телохранителя?

— Если Вы меня не видите, это еще не означает, что меня нет рядом, — спокойно отозвалась девушка, даже не повернув головы. — Хотите, расскажу, что Вы ели сегодня на завтрак, и какой носовой платок лежит в вашем кармане?

— Вот тут ты и попалась. Нет у меня носового платка. С детства терпеть их не могу.

— Синий клетчатый платок в левом кармане пиджака. Его положила Ваша сестра сегодня утром, — невозмутимо парировала Фыонг, протянув тонкую руку к огню, и добавила. — Вам никогда не казалось, что пламя живет собственной жизнью, не подчиняясь никаким законам и правилам? Как человек с оружием. Ограничение — только собственная воля: может защитить, а может и убить.

— Никогда не задавался философскими вопросами вроде этого, — слегка пожал плечами авторитет, бросая найденный в кармане платок в ящик стола. — Но, если задуматься, то я считаю иначе. Вот он, огонь, послушно сидит в камине. И на оружие тоже можно найти управу, бронежилет, хотя бы. Силой можно заставить повиноваться любого.

— Любого? Попробуете заставить меня? — авторитет не видел ее лица, но по голосу понял, что вьетнамка улыбается.

— Ты — исключение.

— Из любого правила есть исключения… Всё зависит от силы. И огонь, послушно сидящий в камине, может однажды уничтожить это здание вместе с камином… Мне нравится огонь. Он — как не до конца прирученный хищник, никогда не знаешь, чего от него ждать, и это вносит в жизнь необходимый драйв, как у вас говорят. Хотела бы я приручить огонь…