Очевидно, он имел в виду вовсе не то, по какой причине они оказались здесь, не всю ситуацию в целом. Плохо быть уже не могло — каждый это понимал. Здесь, в их доме, не было места боли и страху, не было смерти.

— Странное чувство, — прошептала женщина. — Я чувствую такое спокойствие, и не могу поверить, что войдя в эти двери наконец встречусь со своими старшими детьми. Все внутри меня трепещет.

— Мы и это встретим вместе! — горячо воскликнул ее муж, ее возлюбленный, ее любимый. Одной рукой он держал их сына, а другой прикоснулся к ее щеке. — Ты готова?

— Осталось последнее дело, — тяжело вздохнула Элизабет, и в руке ее внезапно оказался Алетиометр. Золотой компас, который когда-то ей преподнесли.

— Элизабет, — было непривычно слышать это имя, которое, по идее, было моим. Сделала пару шагов, оставаясь на расстоянии вытянутой руки. — Твой подарок будет неотрывно связан с тобой, и кроме тебя никто не сможет им управлять.

В его большой раскрытой ладони лежал круглый золотой предмет. На вид он был очень объёмным, наверное, тяжелый. Я потянулась к нему; кисть мельком дрожала. Когда мои пальцы коснулись золотой крышке предмета — то ли это было зеркало, то ли компас — пальцы обожгло приятным теплом. Могла поклясться, что по моей руке «запрыгали» золотистые искорки, но исчезли они так же быстро, как и появились. Предмет опустился мне в руку, и я открыла крышку. Это оказалось точно не зеркало, а компас или часы — со стрелками и циферблатом, только вместо чисел или румбов на циферблате были маленькие красочные изображения, сделанные как будто тончайшей собольей кисточкой.

— Это — Алетиометр, прибор, показывающий истину, — вполголоса объяснил старик. — Тебе стоит только задать вопрос, и он даст тебе ответ.

— Он сослужил мне долгую и прекрасную службу, — сказала Колдунья и сжала предмет в руках. Она ожидала услышать треск и ощутить боль от осколков, но вместо этого неяркий светло-голубой свет вырвался из ее ладони, и Золотой компас потерял свои очертания и тяжесть, которая всегда так привычно ощущалась на поясе. Элизабет разжала кулак, и Алетиометр взмыл над морем лепестками ярко-алых роз, цветами вечной и истинной любви. Ветер подхватил их, закружил в причудливом танце и поднимал и уносил все дальше.

Когда последний лепесток скрылся из поля зрения, Элизабет выдохнула и взяла Эдмунда за руку. Пальцы она переплела, ведь они все невзгоды и радости встречали так — не расцепляя рук.

— Теперь вперёд.

Все, что случилось, было таким великим и прекрасным, что никто не мог это описать. Это был не конец истории, но можно сказать, что каждый подходил к их общему «жили долго и счастливо», как в книжках, любимый их детьми. Это было началом настоящей истории. Вся их жизнь в реальном мире и все приключения в Нарнии были только обложкой и титульным листом, теперь, наконец, они открыли Первую Главу в Великой Истории, которую не читал никто в мире: истории, которая длится вечно, и в которой каждая глава лучше, чем предыдущая.

***

Сьюзен не могла поверить. Она стояла в круглом склепе из мрамора и просто не могла поверить в то, что в этом месте похоронены ее родные люди. Горе сделало ее будто бы старше: глаза ее были красные от недосыпа и слез, волосы потускнели, и она собрала их в тугой пучок. Темная одежда делала ее молочную кожу еще бледнее, а синяки под глазами — заметнее.

— Мама, — тихо позвала Авалайн, которой тоже не шло черное траурное облачение. Сьюзен перевела взгляд на дочь: старшая из двойняшек сосредоточено смотрела на надгробный камень перед собой. На нем были написаны просто ужасные слова: дата рождения и смерти Элизабет Беллатрисы Пэванси. А дальше — Эдмунд, Питер, Корин, Люси, Томас и даже дети. Все погибли. — А они в хорошем месте? — спросила Авалайн. — Может быть, они попали в ту Нарнию? Как в сказках?

— Я уверен, что так и есть, маленькая царевна, — ответил Рабадаш, поддерживая жену за плечи. Сьюзен еле-еле смогла выдавить из себя слабую улыбку.

Они вышли из еще одного семейного склепа и молча пошли по кладбищу. Сьюзен старалась не думать ни о чем: ни об убитых горем родителях, ни о Юстэса и Джил, ни о могилах, на которые сегодня принесла цветы. Эта мысль уничтожала ее, и каждый раз Сьюзен чувствовала все больше и больше боли. Мертвы. Умерли. Погибли. И словато какие ужасные. Сьюзен вспоминала последние слова, которые ей говорили братья и сестры, последние слова, которые они услышала от нее.

А черное так не подходило к ее бледному лицу.

Рабадаш с опаской заглянул в глаза любимой женщины. В этих глазах не было страсти и желания жить. Яркие эмоции были лишь тонкой накидкой поверх бездонного озера боли. Боль осталась в ней, боль осталась в нем. Боль стало всем, боль достала всех.

— Мама, папа, смотрите! — внезапно воскликнула Авалайн. Зелла, все еще болеющая, почти спала на руках отца, но вскрик сестры заставил ее проснуться. Сьюзен уже хотела было осадить дочь, но замерла, когда увидела, куда именно бросилась ее старшая царевна. Ветер трепал чёрный подол платья.

Авалайн присела на корточки. Под мраморной скамейкой зацветал куст ярко-красных роз, а рядом с ним поблёскивал Золотой Компас. Когда девочка открыла крышку, то увидела, что на циферблате была большая трещина. Видимо, из-за нее три стрелки безжизненно указывали вниз, но самая большая стрелка застыла, указывая на улей — символ света.