Но пока Люси — влюбленная и юная —жила настоящим, что у нее всегда получалось лучше остальных, прибывала в счастливом настоящем, кое-кто совсем не разделял ее настроения, более того— был далек от него. Элизабет не видела звездного неба, но легко могла его себе представить. Противная колдовская память услужливо подкидывала моменты не только из прошлого, но и из прошлого-прошлого, когда девушка только-только стала Королевой. А поскольку заняться Элиз было сейчас нечем, отогнать их она не могла.

Лунный свет проникал в широкие покои, освещая их красивым серебряным светом. Ночь была одной из самых ярких — множество звезд, и яркая луна светили над всей Нарнии. Холодный лунный свет для холодных зимних дней; теперь, спустя чуть ли не десять лет после победы над Белой колдуньей, нарнийцы снова начали радоваться зиме. На кровати спал молодой юноша — волосы его растрепались — а рядом с ним находилось свободное спальное место. В колыбели внезапно заворочался двухлетний ребенок, и Король, машинально выдавив: «Спи, я сам», открыл глаза. Королевы не было.

— Элиз? — сонно позвал он, оглядываясь. В комнату ворвался холодный ночной ветер и, очевидно, именно это побеспокоила юного принца Анабесса. Эдмунд встал и подошел к кровати, поймав на открытом балконе женский силуэт. — Спокойно, Анабесс, папа здесь, — пробормотал Эдмунд и присел перед кроваткой, поправляя сыну одеяло. Анабесс еще пару минут вертит головой, по-детски хмурясь во сне, но вскоре замер и заснул спокойно.

Эдмунд выпрямился и пошел на балкон, чтобы узнать причину, по которой не обнаружил супругу рядом с собой. Юноша положил руки ей на плечи, и Элиз даже не вздрогнула. Спустя минуту раздался ее тихий голос:

— Не могу уснуть в такую ночь.

— Из-за завтрашнего праздника? — спросил Король. Завтра будет годовщина их победы над Джадис, и все нарнийцы устраивают праздник, который начинался в Кэр-Паравале, а выходил далеко за его пределы.

— И из-за него тоже, — качнула головой Королева, опираясь спиной на мужскую грудь. — В такую ночь всегда снится моя тетка. От Джадис в голове просто так не избавится.

— Но мы ее победили, верно? — слабо улыбнулся Эдмунд, обвивая руками талию жены и утыкаясь носом ей в висок. — Уже столько лет прошло. Посмотри, моя госпожа — там, в колыбели спит наш сын. Я не призываю тебя забыть о том, что произошло десять лет назад, но и думать об этом не стоит. Эти мысли не должны расстраивать тебя. Я сам хочу забыть Джадис больше всего на свете, но пока мы помним о ней, мы помним, что мы — победили, и какой ценой нам далась победа. А это не стоит забывать.

— А ты меня и от этого хочешь уберечь? — тихо рассмеялась Элизабет, поворачиваясь к нему. В ее сиреневых глазах, казалось, отражались все звезды мира, и Эдмунду пришлось собраться, прежде чем ответить.

— Я хочу уберечь тебя от всего, что причиняет тебе боль или заставляет грустить, — серьезно ответил он. — В свою очередь могу поклясться, что никогда не стану причиной этого. Я тебя люблю.

— И я тебя люблю.

Он осторожно дотронулся до щеки и убрал выбившуюся прядь за ухо. Поцеловав Королеву, Эд прикрыл тяжёлые веки, ощущая на щеке несильное дыхание и обволакивающее тепло ее объятий. Затем нежно поцеловал её в лоб.

— Ты совсем замерзла, пойдем внутрь.

— Снова едим? Что на этот раз?

Элизабет усмехается, шурша оберткой.

— Шоколад, — смущенно улыбнулась она. Глаза ее слезились и скрыть она этого даже не пыталась. Каспиан снова сел на то место, где у них с Элизабет уже состоялся душевный разговор.

— У нас тоже есть шоколад, — внезапно сказал Король. — Только выглядит немного по-другому.

Элизабет молча кивнула, словно не слыша его, продолжая ломать твердый шоколад на маленькие дольки.

— Слушай, Каспиан… — внезапно начала она. — А вот если я захочу… В Нарнии найдётся для меня место?

— В каком смысле?

Король надеялся, что просто неправильно понял вопрос, и Элиз имела в виду что-то другое. Но как еще можно было трактовать сказанное ею? Ее сосредоточенное лицо, которое обратилось к нему, составляло невероятный контраст с сиреневыми, полными болью и слезами глазами.

— В самом, что ни на есть, в прямом, — раздраженно рыкнула девушка. — Я могу остаться в Нарнии и, к примеру, вернуться с вами к Кориакину, м?

— Элиз, в моем дворце всегда найдётся место для тебя и всех остальных, но… — постарался аккуратно вразумить девушку Каспиан, но в чем он не был хорошо от слова «совсем» — в романтических делах. Сам он еще никого не любил, да и сомневался, что когда-нибудь появится пара, чья любовь по силе будет напоминать Элизабет и Эдмунда. — Разве будет правильным рубить все так сразу из-за одной ссоры?

— Ты не понимаешь, — внезапно из глаз девушки стремительно потекли слезы, и голос ее сорвался. — Это ссора, она уничтожила мне, выжгла. Каспиан, я ем, потому что хочу… Я ничего не чувствую, Каспиан. И пытаюсь так заполнить пустоту. Я не хочу есть, пить, жить не хочу! Без него я просто… не существую. И там, в Лондоне, у меня ничего нет. Я всю жизнь жила с ними, а теперь… Я бы отдала всё, что у меня есть или будет, чтобы снова почувствовать боль, страдать. Это странно, не так ли? Я не могу почувствовать все это. Ведь я ничего не чувствую. Мы думаем, что самое худшее чувство — боль. Но это не так. Что может быть хуже пустоты внутри меня?

Элизабет запнулась, подавляя рыдания. Не зная, как ее утешить, Каспиан даже боялся прикоснуться к ней, такой уязвимой и хрупкой она казалась сейчас. Ее слова «Зато слова Кориакина стали понятны…», наполненные горечью и злым смехом, он больше угадал, чем услышал.

— Элиз, послушай…

Но тут на лестнице раздались шаги, и в трюме появился Эдмунд — хмурый и недовольный. Увидев его, Элиз поспешно отвернулась и вытерла слезы несколькими аккуратными движениями.

— Я вам не помешал? — зло спросил юноша, и Элизабет послала в него злой взгляд, хотя вряд ли красные от слез глаза могли напугать кого-то. Каспиан, однако заметил, как задрожал Эдмунд. Он встал и, даже зная, что Элизабет, возможно, никогда его за это не простит, сказал, и голос его звучал в тишине очень громко:

— Она не хочет покидать Нарнию.

Каспиан увидел, как расширились глаза Эда, но у Элиз была совсем другая реакция. Она вскочила, и Король буквально почувствовал, как его обожгло болью предательств.

— Каспиан! — воскликнула Элизабет, как раненая птица, но видя реакцию Эдмунда, он не замолчал.

— Хочет остаться здесь, отправиться к Кориакину, — продолжил он, становясь боком к каждому из них. — Вы готовы к тому, что никогда больше друг друга не увидите?! — последние слова он буквально прокричал, потому что… ну, черт возьми, это же было глупо! Навсегда рвать такие отношения, которые, может и не являясь идеальными, были примерами для многих. И ладно, если бы действительно друг друга не любили — любят же, глупые упрямцы!

— Если ей так будет лучше, то не все ли равно?

Тихий ответ повис в тишине. Каспиан уставился на Эдмунда недоверчивым взглядом, будто не веря, что тот это сказал. Эдмунд, судя по всему, сам в это не верил: он побледнел, ему стало плохо, и он сжал перила лестницы, чтобы не свалиться вниз. Элизабет бегала глазами по помещению, не зная, что ей сказать и как вообще отреагировать.

— Да не верю я, что вам настолько друг на друга наплевать, — тихо сказал Каспиан, и два горящих взгляда обратились к нему. — Вы же…

— Заткнись, Каспиан, — тихо прошептала Элиз, но лучше бы она его ударила. Девушка взлетела вверх по ступеням, покидая трюм, при этом задевая Эдмунда плечо. Ее тихие рыдания услышал и Король Каспиан, и Король Эдмунд.

Чувствуешь ли ты, холод и потерянность

в отчаянии?

Ты строишь надежды, но неудачи — все, что ты знал.

Помни все печали и разочарования,

И пусть они пройдут.

И в порыве света, что ослепил каждого ангела,

Как будто небо разорвало небеса на звезды.

Ты почувствовал тяжесть характера благодати, падая в пустоту.