«Мы знали, что он сопьется в вашей Академии! Почему он дрожит? Как вы посмели вылить на него помои! Это неслыханная дерзость, за которую вам предстоит ответить!»
Я бросилась к столу, доставая все испорченные черновики. «Уважаемые родители! С проблемой мы разобрались. Утверждаю, что понос заслуженное наказание. Ваш дрожащий сын почивает в своих помоях. Он сопьется со счету, сколько замечательных дней ему предстоит провести в нашей Академии. Он исправно пьет отравы. А мы, в свою очередь, стараемся всеми силами обеспечить индивидуальный подох! Так что можете с…ать спокойно! С уважением, ректор Академии, Анастасия».
«Молодец!» – проступила надпись на стене и тут же померкла.
В дверь постучали, я сжалась в кресле, глядя на брошенное поверх черновиков перо и кляксы на столе.
– Можно войти? – послышался мужской голос, а потом кто-то надрывно прокашлялся. – Я, конечно, извиняюсь, что в такую рань… Я – повар Академии.
На пороге стоял сгорбленный старичок с длинными седыми волосами, в грязном фартуке.
– Я, конечно, дико извиняюсь, многоуважаемый ректор, – старик отвесил поклон, – но принцы объявили голодный бунт… Они выбросили все, что я готовил, из окна и требуют королевскую еду! Они сказали, что «лучше подохнут с голоду, чем будут есть эту дрянь!».
По щеке непризнанного гения кулинарии потекла скупая слеза.
– Вразумите их! Помрут ведь с голоду! – вздохнул старик. – Я ведь стараюсь, стараюсь! Раньше, когда у меня был трактир «Дохлая крыса», никто не жаловался! Ели аж за обе щеки! Я-то трактирщик… Толк в еде знаю! Каша с грибами, пирожки с мозгами, кишки коровьи, начиненные фасолью, ворона на вертеле, как вам, например. Между прочим, это – мое… кхе-кхе… коронное блюдо. Все нахваливали. Говорили, что прямо как курица. Но курица – дорого выходит… Так как вам мое блюдо?
– А нормальные продукты есть? – сглотнула я, понимая, что подавлять рефлексы и бунт – дело неблагодарное.
– Откуда? – пожал плечами обиженный повар. – Тут и ворону поймать – целая наука! Хитрющие стали, хоть убей…
«А может быть, ворона?.. Кар-кар-кар… А может быть, собака? Гав-гав-гав… А может быть, корова?» – звенела в голове детская песенка. «Но тоже хороша!» – вздрогнул желудок. Что-то мне подсказывает, что прямо сейчас на одного призрака в Академии станет больше!
Глава шестая
Ущемленное королевское достоинство
Уронил принцессу на пол,
Оторвал принцессе лапу,
Все равно жениться мне,
Ведь иначе быть войне!
– Вы дверь закрыли? – проскрипела Шарман, сидя в кресле. Ее руки нервно теребили веер и обтрепанное кружево юбки.
– Боишься, что опять надует? – съязвил Лючио, ослепительно улыбаясь обаятельной улыбкой мерзавца.
– В прошлый раз мне чесотку надуло! Месяц мучилась! Сидеть невозможно! А потом вот такая болямба вскочила! Сижу, как говорится, хоть панталоны снимай! Все болезни от сквозняка! – скрипела Шарман, одергивая декольте. – А в замке их столько… Вот и просквозило!
– Раньше ты говорила, что все от нервов! – послышался хриплый голос Ардена, который брезгливо отодвинулся подальше.
– И от нервов тоже! Перенервничала на свидании! Еще бы! Незнакомец! Как тут не понервничаешь? – живо согласилась Шарман, обмахиваясь петухом. – И не смотрите на меня так! У меня, между прочим, есть личная жизнь! Я еще достаточно молода и красива, чтобы пользоваться успехом у мужчин!
– Нет своего – пользуйся чужим! Держи мой успех! Вернешь в целости и сохранности! – рассмеялся Робер, улыбаясь нехорошей улыбкой, протягивая руку, а потом тут же убирая. – Ручку целовать не буду, а то потом долго лечиться от сквознячков!
– Я тут замужество планирую! Даже платье выбрала! Не все же мне в девках ходить? – усмехнулась Шарман, приклеивая обратно отпавшую мушку.
– Да, такой красавице недолго в девках ходить осталось. – Винсент зевнул, листая книгу. – Многоуважаемая моль, будь так любезна передать эстафету червякам!
– Да как ты смеешь напоминать даме о возрасте! Мне всегда шестнадцать! У меня никогда от поклонников отбоя не было! – возмутилась мадемуазель Шарман, замахиваясь на него веером.
– Отбоя от покойников у тебя точно не будет! – смеялся бледный нездоровой бледностью Винсент, прикрываясь книгой.
– А ну скажи, что я все еще вне конкуренции! – бушевала Шарман, пока в разные стороны летели перья.
– Конечно. Твоя конкуренция уже давно остепенилась, – язвительно заметил Лючио, закатывая глаза и уворачиваясь от ударов. – И сменила адресочек на постоянный. Зато есть большой плюс! Мужчины носили их на руках, а теперь ходят с цветами!
– Любви все возрасты покойны! – смеялся Робер, хватая Шарман за веер и протягивая ей что-то черное на кончике пальца. – Забери своего таракана!
– Это – мушка! – заскрипела груженой телегой, подозрительно прищуриваясь на чужой палец, Шарман. – Ой! Опять ошиблась! Неужто снова в шкатулку с мушками заполз?
Мушка слегка зашевелилась, как бы намекая на последний писк моды.
– Прямо как раздетая, – причитала Шарман, ощупывая место, где до этого красовалось волосатое черное пятно.
– Успокоились? Кто сейчас не успокоится – преждевременно упокоится! – Черные клубы тьмы отмечали каждый мой шаг. Моя рука в черной перчатке еще не до конца впитала в себя тени. Я сжал кулак, вспоминая прежнее ощущение. Глубокий вдох… Воздуха нет, но грудь по привычке вздымается. Я взял свою руку, чувствуя прикосновение. Да, вроде до конца. Черный бархат, белые манжеты из кружева. Рука на сердце. Тишина. Ненавижу этот момент.
– Хозяин! – послышалось со всех сторон, пока я проводил большим пальцем руки по ладони. Ко мне тут же услужливо пододвинули черное кресло. Винсент принес столик, на котором стояла ваза с цветами. Голубые розы?
– Мессир! – Мадемуазель Шарман тут же стала обмахиваться остатками веера. – Я так понимаю, что вы сегодня не в духах?
– Хорошо, что вы уловили запах плохих новостей, – отзываюсь я, падая в свое кресло.
«Плохих новостей? Да у нас все хорошо!» – кудахтали преподаватели. «Все просто замечательно! Вот только… Но вы не подумайте! Я не виноват! Это все они! Я убеждал! Говорил!» – доказывал Робер, показывая на других. «Сам же предложил назначить ее ректоршей! А теперь сваливаешь!..» – возмущалась Шарман. «Мне вообще было все равно! Я сказал, решайте что хотите!» – качал головой Винсент. «Давайте подержу вашу перчатку! Хозяин, это будет честь для меня!» – Лючио учтиво протянул раскрытую ладонь. Перчатка упала на его протянутую ладонь.
Я поднял на них глаза, а они умолкли, опустив головы. Я чувствовал пальцами гладкий холод резного подлокотника, мои пальцы скользнули по столу, с которого тут же стали учтиво вытирать пыль. Робер протирал его рукавом, пока остальные смотрели на меня, не смея ничего сказать. Цветы… Непривычно прикасаться к чему-то. Прохладные гладкие лепестки, упругие бутоны. Я вытащил розу, перевернув вазу.
– Не переживайте! Сейчас все поднимем! – Мадемуазель Шарман принялась вытирать подолом воду.
– Главное… – заметил голос Робера, пока я чувствовал пальцами острые шипы. Интересно, пойдет ли кровь? – Главное – не переживайте! Не принимайте близко к сердцу!
– Оно уже давно обратилось в прах, поэтому я видал ваши оправдания в том месте, где оно лежит! – Я сжимаю стебель розы, чувствуя призрачную боль. Не могу понять, это – боль или память о ней?
– Вас что-то мучает? – учтиво заметил Арден. – Может, вина?
Интересно, это боль или просто память? Боль или память о боли?
– Спасибо, что напомнил. Я как раз хотел поговорить о вине. О вашей вине. – Лепестки мялись в моей руке, падая на колени. – Итак, у вас есть время объясниться.
Я оборвал один лепесток и бросил его на землю, глядя на побледневших преподавателей. Второй лепесток полетел следом.
