Когда я приблизился, мой старый друг дрожащим от волнения голосом сказал, что незнакомец по собственной воле вызвался стать нашим проводником — и показать нам ту самую таинственную гробницу; ее местоположение было известно лишь ему и нескольким арабам.

— Да, — произнес незнакомец, обращаясь к профессору, — я покажу вам то, что вы ищете. Мне часто хотелось раскрыть кому-либо эту тайну, но я решил поделиться ею только с человеком, который осознает историческую и научную ценность гробницы, а не будет рассматривать ее лишь как сокровищницу, подлежащую разграблению. По этой причине я незаметно наблюдал за вашей работой. Я слышал все ваши разговоры. Сегодня я был так тронут вашим всепоглощающим разочарованием, что больше не мог удержаться и почувствовал себя обязанным сказать вам, что цель ваших усердных поисков находится совсем близко. Не благодарите меня. В иных обстоятельствах я, вероятно, использовал бы свои нынешние знания для собственной выгоды. Честь открытия, однако, бесполезна для меня на этом этапе моей несчастливой карьеры. Но поторопимся, нам некогда тратить время на слова — нас не должны видеть вместе, особенно здесь, иначе нам грозит опасность. Встретимся вечером у входа в эту гробницу, и я с радостью открою вам все.

С наступлением темноты мы, следуя указаниям молодого человека, переправились через реку у Эль-Карнака и направились к назначенному месту встречи. С тех пор я не раз задавался вопросом, почему в тот вечер мы с профессором были более обычного впечатлены красотой окружающего нас мира. Спускаясь по безмолвной, таинственной долине к «Гробницам Царей», мы невольно наслаждались блеском звезд, сиянием луны — и чем ниже мы спускались в долину, тем большие опасения вызывала у нас предстоящая задача. Что бы это могло предвещать?

Холмы, скрывавшие некрополь царей, вздымались в ночной тишине темными и зловещими громадами и резко вырисовывались на фоне неба. Входы в гробницы походили на черные голодные рты — разинутые пасти вампиров, алчущие живых или мертвых тел, и сам воздух, казалось, трепетал от неясных предчувствий, смысл которых мы были не в состоянии осознать. Последнюю часть пути мы проделали в молчании и с истинным облегчением разглядели наконец фигуру нашего странного друга, расхаживавшего взад и вперед перед знакомой усыпальницей.

Он заранее строго-настрого приказал нам не зажигать фонари и стараться ничем не привлечь внимание арабов на улицах Эль-Карнака, а также остерегаться слежки — и теперь сразу же спросил, не наблюдал ли кто-нибудь за нами. Мы ответили отрицательно: насколько мы могли судить, нас никто не заметил. Убедившись таким образом, что у гробниц не затаились никакие арабы, наш новый друг все же решил проявить осторожность и заявил, что в гробницу нам придется пробраться на четвереньках; лишь оказавшись достаточно глубоко под землей, мы сможем зажечь фонари.

Наш странный проводник пополз впереди, за ним двинулся профессор и последним я. Медленно и бесшумно мы спускались все глубже и глубже в усыпальницу. На каждой развилке англичанин поджидал нас и указывал путь из одного коридора в другой. Темнота нависала непроницаемым пологом, жара и духота были почти невыносимыми. Тишину нарушали лишь потревоженные нами большие летучие мыши — хлопая черными крыльями, они проносились мимо и исчезали. Один раз нам показалось, что позади раздались голоса; мы стали прислушиваться, но звук не повторился. Придя к заключению, что напряженные чувства обманули нас, мы осторожно двинулись дальше.

Наконец, наш спутник счел возможным зажечь фонари, и при свете их лучей мы вскоре достигли маленькой камеры со странным, таинственным символом семи.

Повернувшись к профессору, наш спутник сказал:

— Как видите, сэр, я в точности следовал маршруту, который вы с завидной тщательностью и проницательностью наметили с помощью обнаруженных вами знаков. Вплоть до этого момента все ваши расчеты были верны, но дальше вы не продвинулись бы, разве что по счастливой случайности раскрыли бы секрет. Египтяне всегда славились своими архитектурными ухищрениями. Мир не перестает дивиться тому, как они передвигали и размещали огромные каменные глыбы, из которых сложена пирамида Хеопса. Но что бы вы подумали, скажи я вам, что и эта камера представляет собой настоящее чудо: одна из ее стен на самом деле является вращающейся дверью, и открыть ее, зная секрет, может любой ребенок.

С этими словами он посмотрел вверх, на странный символ в центре потолка, затем под определенным углом поставил ногу на чуть истертый участок пола. Правой рукой он легко прикоснулся к стене камеры — и, к нашему глубочайшему изумлению, вся стена повернулась на оси, оставив по сторонам довольно широкие входы. Мы с удивлением вошли и обнаружили себя в камере, во всем напоминавшей предыдущую.

Наш спутник повторил свои действия, и колоссальный камень с негромким скрипом сдвинулся и встал на прежнее место.

Пройдя через вторую камеру, мы очутились в узком коридоре, а тот, в свою очередь, привел нас к внутренней стороне перевернутого каменного конуса. Мы уже приготовились к спуску по наклонной стене, когда наш спутник указал на огромный каменный блок, установленный на краю конуса — малейшее прикосновение нарушило бы его шаткое равновесие, заставив камень рухнуть на дно.

— Этот камень, — сказал англичанин, — был помещен там на случай опасности. Если он упадет, — медленно добавил он, — гробница внизу будет запечатана навсегда.

При спуске мы были вынуждены все время огибать конус, словно двигаясь по спиральной резьбе огромного винта. Несколько раз мы оказывались под каменной глыбой, и я невольно содрогался от страха, боясь, что она внезапно сорвется и упадет. Наконец мы достигли основания конуса и на мгновение остановились под небольшой аркой, пораженные зрелищем, что открылось нашим глазам. Мы стояли на пороге великолепной усыпальницы, превышавшей по размеру даже «Палату царя» в Гизе[7]. Гробница, с очень высоким сводом, была выстроена в форме семигранной пирамиды; стены и пол, облицованные полированным фиванским мрамором, отражали и усиливали слабый свет наших фонарей, отбрасывая лучи во всех направлениях. В семи углах усыпальницы покоились на возвышениях семь мумий; благодаря их расположению возникавшее в камере эхо малейшего звука и шепота передавалось от одной мумии к другой, пока, обойдя по кругу все семь саркофагов, не возвращалось в исходную точку с удвоенной силой.

Профессор, не подозревая об этом поразительном акустическом феномене, первым испытал его на себе. Совершенно очарованный увиденным, старик задержался на пороге чуть дольше нас, трепетно снял свою поношенную соломенную шляпу, и в этот миг с его губ сорвалось: «О Боже! Как чудесно! как чудесно!» Мумия за мумией, казалось, стали повторять эти слова и, когда они громко донеслись со стороны седьмого саркофага, старик оперся на мою руку, а его дрожащие губы невольно произнесли литанию мертвым — и снова странное, таинственное эхо пробежало по своему подземному кругу, метнулось обратно к профессору, затем вознеслось к своду и затихло.

Эффект подобного явления в гробовой тишине усыпальницы легче вообразить, чем описать. Нами овладело чувство благоговения и почтения к могущественным мертвецам. Современная раса показалась нам народцем пигмеев, наши достославные изобретения — ничтожными в сравнении с интеллектом и научными познаниями мертвых египтян, которые тысячи лет назад придумали и построили все эти удивительные сооружения.

Но увы! Какая сцена грабежа и вандализма предстала перед нами, когда мы вошли в погребальную камеру!