Приведенная мной цитата, я надеюсь, в этом поможет, как никакая другая. Потому что сравнительно коротко передает самую суть самурайского пути. По крайней мере, как я понимаю ее.

Может быть, кодекс Бусидо и не способен научить достойной жизни. Особенно в современном мире, где под жизнью понимается погоня за сиюминутными удовольствиями. Ну и еще за деньгами, чтобы было, чем эти удовольствия оплатить.

Зато следование кодексу и пути самурая поможет достойно умереть. Сами судите, что важнее для человека, угодившего в гущу битвы, когда у врага подавляющее превосходство.

Я, говоря начистоту, не самурай и никогда им не был. Более того — наверное, я один из немногих бойцов международного контингента, не имевший профессии военного и первую боевую подготовку получивший только после вербовки. Добровольной, кстати — с моей стороны, каким бы странным на первый взгляд это ни показалось.

В прежней жизни… нет, правильнее будет сказать, просто в жизни я был инженером. И думал, что так и буду до самой пенсии проектировать смартфоны, планшетные компьютеры, «умные» часы и фитнес-браслеты. В общем — приятные безделушки, делающие жизнь хоть чуточку удобней и интересней.

Не сочтите за манию величия, но меня тогдашнего можно было назвать в некотором смысле отражением всей моей страны — крохотным, подобным капле недавно прошедшего дождя, в которой отражается вышедшее из-за туч солнце. Или клетке, содержащей в себе генетический код всего организма.

А страна моя уникальна тем, что не раз успела осознать и прочувствовать, что от войн одни беды. В семнадцатом веке под гнетом этого осознания она отказалась от производства огнестрельного оружия. А в веке двадцатом объявила, что не нуждается в собственных вооруженных силах.

Вот только отказы отказами, но так уж устроена жизнь. Есть пути, которые выбираем мы, и есть пути, которые выбирают нас. Чтобы не стать очередной колонией европейцев, моя страна снова была вынуждена вооружиться. И оружием доказывать право на существование.

Так же и мне однажды пришлось отказаться от своих привычек и вообще от всего, чем я жил прежде. А тело мое умерло — символически, в соответствии с цитатой из «Хагакурэ» — в токийском метро.

Это место можно смело назвать роковым для меня. В шесть лет я лишился родителей из-за того, что печально известная секта «Аум Синрике» пустила в метро газ зарин. А ближе к сорока годам словно карма, в которую верят индусы, свела меня на одной из станций с инопланетным пришельцем. Точнее, с инопланетным диверсантом — наверняка замышлявшим нечто, способное затмить даже устроенный «Аум Синрике» теракт.

Почему нет? С его хозяев станется под видом человека подослать на Землю хоть цельную ходячую бомбу.

Внешне пришелец выглядел как обыкновенный клерк. Одни из огромной армии двуногих муравьев, обитающих в деловых кварталах города. Темный строгий деловой костюм с галстуком, очки в тонкой оправе, кейс в правой руке. Но когда наши пути среди заполонившей платформу метро толпы пересеклись, когда мы разошлись, едва не столкнувшись, мне успели броситься в глаза все странности, превращавшие внешний облик этого прохожего в бутафорию.

Цепким внимательным взглядом я на ходу подметил и пустой, ничего не выражающий взгляд из-под очков псевдо-клерка, и неестественную порывистость движений, едва заметную со стороны, но вблизи вполне примечательную. И, конечно, мимику… точнее, ее отсутствие. Лицо пришельца было мертвым лицом, как у мумии или куклы. Его лоб не прорезали складки морщин, какие бывают при недовольстве или деловой сосредоточенности. А вытянутый в линию рот не то что не изгибался в улыбке — я думаю, он не был рассчитан даже просто на разговоры.

Честное слово, даже персонажи мультиков выражают своими нарисованными лицами больше эмоций!

И если я не счел за труд разминуться, уступив дорогу пришельцу, притворявшемуся клерком, да вдобавок поприветствовать его вежливым легким поклоном, то сам он даже не замедлил шага. Так и продолжал, не обращая на меня внимания, двигаться чуть ли не напролом к своей цели. А цель его находилась в ближайшем вагоне метро.

Я понимаю, что кому-то мои объяснения покажутся притянутыми за уши, подозрения — слишком пристрастными, а все замеченные странности в облике этого прохожего — не более чем совпадениями. Но уж очень много, я скажу, оказалось этих совпадений. А пристрастен я был или нет, но подозрения мои вскоре подтвердились на все сто.

Сначала я окликнул подозрительного клерка. Дал ему шанс проявить собственную человечность. Точнее, подтвердить принадлежность к роду людскому. И только затем — видя, что этот странный субъект продолжает идти, повернувшись ко мне спиной и даже не оглянувшись — я окончательно отбросил сомнения. Решив, что время подозрений прошло, наступило время уверенности. И время действовать.

Проворно лавируя в толпе, стараясь никого не задеть, я бросился за пришельцем вдогонку. А настигнув — ухватил за локоть свободной руки, еще зачем-то выкрикнув: «Подождите, господин!» Не иначе, не мог до конца расстаться с надеждой, что обознался. И встретил на станции метро, пусть невежливого и торопливого, но человека.

Увы! С тем же успехом я мог ухватить… ну, хотя бы поезд, как раз готовившийся к отправлению. И поезд же пытаться пронять словами. Только притворявшееся человеком существо даже шага не замедлило и молча волоком тащило меня за собой. И уж теперь-то я не сомневался. Помня, что слышал об этих замаскированных под человека тварях и об их нечеловеческой силе.

«Бегите! Он опасен!» — в отчаянии закричал я, вместе с пришельцем неумолимо приближаясь к входу в вагон.

Несмотря на то, что станции и вагоны метро редко когда не запружены людской толпой, у нас не бывает такой толкотни, как в метро западных стран. Никто… за очень редким исключением не работает локтями; не лезет напролом, пытаясь быстрее других заскочить в вагон; не превращает свой путь в соревнование по бегу с препятствиями. Но на опасность или на угрозу люди реагируют, похоже, одинаково в любой точке земного шара. Стремятся скорее унести ноги подальше от ее источника.

Так что и у нас, в токийском метро, в ответ на мои крики спокойная человеческая река на глазах превратилась в бурный поток. Причем хлынувший в обратную сторону. Несостоявшиеся пассажиры бросились к выходу — на лестницу, ведущую наверх, со станции. Кто-то кого-то при этом успел толкнуть, я видел; кто-то закричал.

Вблизи меня и тащившего меня пришельца поток людской массы раздваивался, обтекая нас.

Но нашлись и те, кто, ища спасения, напротив, бросились к вагону. Тогда как пришелец даже не замедлил своей поступи несмотря на меня в качестве груза. И я не представлял, как бы мог помешать ему тоже попасть в вагон.

Преградить путь у самого входа? Даже продолжая без толку волочиться за пришельцем, я понимал, как это глупо. С псевдо-клерка станется одним ударом смести меня с пути. Тогда…

Тогда мне в голову не пришло ничего лучше, чем кинуться под ноги пришельцу, обхватить их, препятствуя движению — на манер живых пут.

Выглядело это со стороны, наверное, очень нелепо. Но в тот момент мне было все равно. В тот момент я был согласен выглядеть смешным в посторонних глазах. Ведь смех — привилегия живых.

К облегчению моему, инопланетный диверсант вынужден был остановиться. А затем двери в вагон, наконец, затворились, и поезд тронулся прочь. Пусть и почти порожним.

Пришелец, однако, не смирился со своей неудачей. Он разжал руку, державшую кейс, и тот не упал, как можно было ожидать, на бетонный пол платформы. Но, напротив, взмыл сам собой под потолок, где и завис, даром, что лишенный видимой опоры. Затем створку кейса поперек сверху вниз прорезала трещина, из которой… вырвался поток тонких, но наверняка острых игл.

Прорезая воздух, иглы полетели в не успевших покинуть станцию пассажиров… и в двух подоспевших мужчин в форме сотрудников безопасности.

Люди, сраженные иглами, падали один за другим, и вокруг тел их, лежащих на полу, растекались лужи крови. Такое впечатление, думал я, что, не сумев устроить бойню в вагоне, пришелец решил отыграться на остатках вспугнутых мной пассажиров, словно принимая утешительный приз.