Кроули поднимает голову, встречаясь сначала со взглядом охранника, потом поворачивает голову в сторону. Вроде как трезвый Гавриил смотрит на него опять слишком по-отечески и по-доброму. И это так неправильно. И это так превосходно.
— Сам идти можешь? — Гавриил кладет руку на плечо. Опять, слишком аккуратно.
Добер у его ног заинтересованно смотрит прямо на Кроули.
— Могу-у-у.
— Не мычи.
Охранки отпускает его руку, и под его же нихуя не понимающий взгляд, Кроули ввалится плечом на сторону Гавриила, упираясь головой в его плечо и хватаясь за руку.
Гавриил растерянно смотрит то на охранника, то на Кроули.
Он дёргает плечом, но Кроули остается так и стоять. Идеально уложенная прическа чуть растрепалась.
— Вам… — неуверенно начинает этот гризли, — помочь?
— Мне начинает казаться, что помочь мне можно только убив его.
Кроули расплывается в неловкой улыбке, которой никто не увидит.
Охранник пожимает плечами, а Гавриила тяжело-тяжело выдыхает. Звук шагов.
Кроули растерянно тащится за Гавриилом.
— Нет, ну честное слово, я же тебе не реальный батя! Ещё и перед охранником! Ты бы ещё и отсосал мне!
Кроули смеется, ноги подкашиваются, но он почему-то больше не наваливается на Гавриила. А хотелось бы, конечно. От него пахнет как всегда смертью, но одежда на удивление чистая, даже запах духов пробивается и чего-то ещё — более крепкого, но не алкоголя.
У двери в своей комнате Кроули прижимается лопатками к стене и говорит, заставляя Гавриила остановиться:
— А ты почему не бухой?
— Ты каждый раз будешь задавать этот вопрос, когда будешь видеть меня трезвым?
Кроули опять смеется.
Гавриил тяжело вдыхает.
— Ты какой-то сегодня слишком счастливый. Это напрягает.
— Моё счастье не должно никого напрягать, в отличии от твоего.
Кроули не может представить Гавриила счастливым. По-настоящему счастливым. И это кажется ему вполне разумным.
— Но ты же напрягаешь.
Кроули натягивается весь как струна. Двойственность фразы бьет под дых, и он понятия не имеет, что именно подразумевает Гавриил. Он растеряно смотрит на него.
— В смысле?
— В смысле иди спать.
Из Гавриила, наверное, ничего не выбьешь ни под какими методами и пытками. И это, конечно, тоже вполне разумно.
Кроули становится прямо, хоть его и продолжает шатать.
Смотрит прямо в глаза и снова хватается за плечи так, что заставляет Гавриила прижаться к нему, блять, вплотную. Кажется, даже Гавриил пораженно выдыхает. Но буквально через секунду спокойно смотрит на него, вздергивая брови.
— Ты очень странный, Гавриил. Ты вот… сам себе не отдаешь отчет, что делаешь?
— Это я должен спрашивать у тебя. Ты сейчас отдаешь отчет себе в том, что делаешь?
— Не очень, но мне прикольно.
— Не уподобляйся мне.
— От лучших, — начинает говорить Кроули, внезапно щурясь, — беру худшее.
Кроули держит за руки своими ледяными пальцами, дышит алкоголем прямо в лицо, а Гавриил смотрит с таким спокойствием, будто ему совсем-совсем всё равно.
Но Кроули чувствует, как сильно бьется его сердце. Но Кроули всё прекрасно чувствует. Он же не конченный гангстер с атрофированными чувствами.
От Гавриила не несет кровью и это кажется Кроули роскошью.
Он смотрит прямо в глаза и ему почти не больно.
Ноги не держит и голова кружится.
— Сегодня никто не жрал кишки?
— Если ты не отцепишься от меня, то я сожру тебя.
Кроули растягивается в глупой улыбке.
— Вечер двусмысленных фраз, а, Гавриил?
Кроули чувствует, как Гавриил вздрагивает, когда он проходит ладонями к спине, утыкаясь лбом в плечо.
Дыхание у него едва сбивается, но заметить это так сложно. Хотя, откровенно говоря, замечать не хотелось.
Гавриил тёплый.
На удивление.
— В какое ж говнище ты пьян.
Гавриил тяжело выдыхает и даже, вроде, пытается отцепить его от себя, но Кроули слишком тепло. Кроули слишком хорошо.
Он пьяный и ему совершенно на всех всё равно. Ему всё равно на действительность, на реальность, на окружающее, да даже на себя.
От Гавриила пахнет дорогим одеколонном и чем-то ещё крепким.
От Кроули за километр несет алкогольным опьянением.
Когда с конца коридора слышны шаги, Гавриил внезапно подрывается, открывает дверь и заталкивает туда Кроули, захлопывая.
— Мне не нужно, чтобы все тут перешептывались.
Кроули растеряно смотрит на Гавриила и неловко делает шаг назад.
— У тебя тут живет какой-то парень, и ты думаешь, что ещё нет никаких слухов или типа того?
— Одно дело они будут думать, что я периодически тебя трахаю, — Гавриил резко наклоняется вперед так, что они касаются носами. — А другое ты меня обнимаешь.
— Ну так я тебя, а не ты меня, — фыркает Кроули.
— А я тебе позволяю.
Кроули внезапно вздрагивает.
Позволяю.
Вообще, конечно, Гавриил слишком много ему позволяет.
И то, что он не долбанул его головой о дверь, когда тот к нему полез. И когда вчера остановил взять стакан. И когда за пиджак хватал. И вообще слишком много случаев, когда по канону Гавриил должен был выбить из него всё дерьмо, но он…
позволил.
Внезапная вседозволенность открывается для Кроули совершенно в другом свете и с другими мотивами.
— Так ты что…. по мужикам, что ли? — у Кроули внезапно в горле пересыхает. Гавриил смотрит прямо в глаза.
— Я по красивому.
Гавриил усмехается.
И не даёт никаких четких ответов. Уходит от вопросов, от очевидного, кидает какие-то отрывки и оставляет только с одними догадками.
Кроули хлопает глазами.
Руки внезапно согреваются — возможно, от чужого тепла, возможно, от неловкости произошедшего. Но он ещё слишком пьян, чтобы всё осознать наверняка и точно, а не обрывками.
— Это странно, — кидает Кроули.
— Странный здесь только ты.
— Не льсти себе.
Гавриил внезапно усмехается, выпрямляясь
— Никогда, Кроули, никогда, — он качает головой. — Но ты и вправду прикольный. Даже не угадаешь, что вытворишь следующим. Но не устраивай никаких шоу перед охраной.
В горле у Кроули пересыхает.
Гавриил треплет по волосам и уходит.
Вот так просто.
Будто это не он недавно позволял себя обнимать.
Раздражать.