Даже отец на него так не смотрел.
Как на ничтожество.
— Вообще, не думал, что ты так легко отделаешься. Ты так блевал кровью, я-то подумал, что тебе… — он чуть склонил голову, — не повезло? Я не знаю, везение это или нет. Я бы тебе не стал завидовать, — он прикрыл дверь, проходя вперёд.
— Так, стой! — Кроули сам резко встал. Боль отдалась по всему позвоночнику, плечи заныли. Он оказался на несколько сантиметров его ниже. — Что за хуйня…
Это не вышло вопросом. Это вышло усталой фразой человека, который действительно ничего не понимает.
— А, да, временная амнезия. Видимо, с головой у вас проблемы, — он усмехнулся, легонько постучав по чужой голове.
Кроули дёрнулся и резко подался назад, отдаляясь. Боль по плечам, позвоночнику, бедрах. Чёрт. Чёрт. Чёрт.
Ни шага сделать, ни резко повернуться.
— Да ладно, я не кусаюсь, чего ты, — он схватил за предплечье, потянув к себе. Кроули отчего-то так и замер, руки не вырывая.
— Ты… какой-то знакомый отца, что ли?
— А, этот, — он отпустил чужую руку, засовывая руки в карманы, чуть нахмурился и глубокомысленно кивнул. — Хоронили в закрытом гробу, вроде бы. Хотя откуда мне знать. Я на такие мероприятия не хожу. Да и…
— Это шутка?
Голос у Кроули выходит сиплым. Будто сорвал, а теперь даже говорить было больно. Лучше бы так оно и было.
Сердце странно ныло. Будто в судороге извивалось. Будто оно уже проткнуто еле держащимися ребрами.
— Так, ладно, у меня нет времени шутки с тобой шутить. И так уже идти надо, — он чуть встряхнул руку, когда глянул на время на эйпл-часах. Видно, не просто знакомый. Видно, никакая это тебе не прислуга. — Короче, пацан, слушай сюда. Не знаю, что ты там помнишь, а что нет, но ты мне показался прикольным. Я до этого момента даже не ебал, что ты сын его. Хорошо, что не жена. Ну, знаешь, терки все эти, долги. Ты знаешь, как это работает, не смотри на меня во все свои глазищам, ты не моя секретарша, чтобы глазками хлопать. Просто прикинь тут два плюс два, одежда в шкафу.
Он оглядел комнату, удовлетворенно кивнул и пошел к выходу совершенно спокойно.
— А, чуть не забыл, — он глянул на него через плечо. — Выйдешь за территорию — тебе охрана все ребра переломает, понял? Дворняги должны сидеть на цепи.
И ушел.
Вот так просто. Вывалил шквал какой-то непонятной информации, захлопнул дверь и ушел. А Кроули остался стоить один, ощущая, как земля из-под ног уходит. Как на секунду, будто от волнения, перед глазами вся картина смазались, раздвоилась.
Он ещё с несколько секунд смотрел на закрытую дверь, ощущая, как сильно билось сердце.
Он обрушился на кровать резко и неаккуратно. Боль накрыла всё тело медленно съедающей волной. Накрывала с головой, но так и не добиралась до мозга, потому что Кроули вмиг понял, что…
ничего не чувствует из-за раздирающего грудную клетку страха, вперемешку со злостью и волнением.
Его взгляд сначала бешено метался по всей комнате, а после он замер на одной точке. Ему казалось, что если он сглотнет, то проглотит сердце, стучавшее у горла.
Его пробило на холодный пот, кожа побледнела даже на руках так, что синие вены просвечивались. Синие. Красные.
Синие.
Красные
Моральная боль разъедала его печень.
Страха больше, чем боли, конечно.
Какой-то абсолютно сомнительный мужик просто… убил его отца? За долги? Они что, блять, в девяностых в СССР?
Потом до Кроули дошло, что не просто убили — забрали, наверное, все деньги. И его. Его, скорее, как сувенир, потому что он прикольный.
Ему сказали не нервничать. Ему порекомендовали не волноваться.
Но как тут, черт возьми, не волноваться?! Он в ебанных заложниках. Различие лишь в том, что выкупа тут не будет. Будет совершенно неизвестное будущее.
Что нужно ему от Кроули? Что вообще Кроули может дать?
У него теперь нет ничего.
Только боль физическая от каждого движения. Только необузданный липкий страх. Только капли холодного пота, скользящие по затылку.
Господи, помилуй и
сохрани.
Звук стекла отдался где-то прямо в голове. Кроули так странно. Кроули так страшно. В чужом доме, без телефона, даже без отца, любовь к которому никогда не начиналась и не заканчивалась. Не было любви, но была опоры. Была уверенность в будущем. Были деньги, клубы и много-много девушек.
Было всё.
Осталось ничего.
Только звук разбитого стекла, отдающийся странным давлением в затылке.
Он зажмурился, упал лицом в раскрытые ладони. Тяжело выдохнул.
Сердце бешено колотилось. Картина периодически плыла.
Один. Без ничего. В незнакомом доме.
Беспородный щенок.
Как же так…
Господи?…
Ты слышишь?
Кроули провел остаток дня как в тумане, нереально долгом тянущемся времени и без единого плана действий. Не было ни одного человека, который мог ему помочь. Не было никого. Связи были у его отца — уже мёртвого — но не у Кроули.
У Кроули, как оказалось, по итогу, не было ничего, кроме отца. И теперь не было и этого.
Только незнакомый мужик в дорогой одежде и не отпускающий его страх.
Руки тряслись постоянно. Не было спокойствия ни на секунду. Только бешеный страх. Только неразборчивость собственных мыслей и непонимание действительности. Бежать было некуда.
У него разболелась голова. У него ломило тело. У него всё плыло перед глазами.
Потому что нервничать нельзя было, а теперь его тело в полном ахуе с происходящего и, кажется, само начинало медленно идти крышей. Он так и не поел за день — хотя кто-то, вроде, заходил. Что-то там говорил. Вроде, даже приносили что-то.
Но Кроули помнил только чувство рвотных позывов, когда он увидел еду, и как желчь подкатила к горлу. Он просто отвернулся обратно к окну, нервно раскачиваясь на одном месте.
Он понятия не имел, для чего он здесь, что будут с ним делать и каков шанс на побег.
А потом до него дошла ещё одна мысль.
Ему некуда бежать.
Не было ни дома, ни денег, ничего.
Было очевидно, что через пару дней бизнес отца будет полностью разорен, вся собственность распродана, а кредитные карты обнулены. Было слишком очевидно то, что Кроули просто увеличили срок мучений.
Лучше бы он умер.
Лучше бы он захлебнулся в собственной крови.
Он не знал, чего от него хотят. Что с ним сделают. Для чего он здесь. От него не могло быть никакой пользы и никакой информации об отце он предоставить не мог. Да и какой толк может быть в этой информации, если тот мёртв?
