Те, кто убили его, явно были на несколько ступеней выше. Это Кроули подмечает по дому. По тому мужику. Да само чутье ему это шепчет. И он понятия не имел, как он мог влезть в дела с более крупными людьми, чем он сам.

На дрожащих бледных руках просвечивались вены.

Перед глазами всё плыло, и Кроули кидала то в жар, то в холод. Контраст ощущений добивал ещё сильнее. Его тошнило. Буквально рвало всеми находящимися в нём органами от волнения, которое не проходило.

Скрип двери.

Сердце в пятки

В горло.

В пятки.

На месте, меж ребер. Ноет. Болит. Разрывается.

ЧёртЧёртЧёрт.

Почему он не умер.

почему он, блять, не умер.

— Ты бунт, что ли, устроил? Сказали, что не жрал ничего.

Кроули на кровати подскочил, вжался в спинку, напрягся весь. В комнате уже было достаточно темно, и он видел лишь силуэт.

Силуэт, который смотрел на него на фоне багрового неба. Силуэт, который проклял его на существование в аду.

Силуэт, который будет сниться ему в кошмарах и мерещиться в темноте.

— Ну ты и бледный. Видимо, дворняжки это и впрямь не моё. Выглядишь, как уже мертвый.

— Было бы неплохо, — сипло отзывается Кроули, ощущая, как его всего трясет.

Этот силуэт тяжело выдохнул. Его плечи внезапно опустились.

— Ты видишь хоть меня? — он подошёл к нему ещё ближе, щелкнул пальцами перед глазами, а после схватил за подбородок, смотря прямо в глаза. Кроули вздрогнул от холодного касания, чуть не подскочив. — Совсем у тебя взгляд расфокусирован.

Он растерянно почесал затылок.

— Что вам от меня надо? — вопрос, доводивший его буквально до полуобморочного состояния весь день, наконец, вырвался из раздробленной болящей грудной клетки.

— А? — он посмотрел на него, нахмурился и внезапно присел на край кровати. — Ну, ты мне просто понравился. Знаешь, живешь, покупаешь себе добермана, а потом видишь потрепанного щенка, — он снова схватил его за подбородок, заставляя поддаться вперед. Кроули чуть ли не потерял равновесие. Его мироощущения за день потрепалось до такой степени, что рядом существующие материи будто… не существовали. — Потому что тебе его жалко. А на деле, я не знаю, о чём тогда думал. Всё лицо твоё, Кроули.

Кроули ощутил, как в животе что-то скрутило до очередного рвотного позыва.

— Пиздец, ты весь в холодном поту. Ты умирать собираешься, что ли? — он прошелся рукой по щеке, шеи, плечу.

Силуэт расплывался сильнее. В конце концов, он просто смазался до неясного темного пятна. Раздробленные кости умудрялись болеть. Его пробило на настолько крупную дрожь, что даже зубы стучали. Боль в висках пульсировала горячим огнем. Больно. Было очень больно. Его выворачивало, его тошнило, ему болел каждый орган.

ему хотелось разрыдаться.

И силуэт превратился в одно сплошное черное смазное полотно.

***

Звук изнутри. Не в голове. Кроули сожмурился. Поерзал. Открыл глаза в безмятежном спокойствие.

Увидел этот ёбанный белый потолок самого ада.

И всё вспоминает.

Вспоминает со странным равнодушием. Страх не хватал его цепкими лапами за горло, не душил, капли холодного пота не соскальзывали с затылка. Он осознал это с тихим бесчувственным ужасом. Будто это всё не с ним. Нет ничего. Ни одной чёртовой эмоции. Только туман в голове, осознание всеобщего пиздеца, который не оставлял изнутри никаких следов. Выпотрошено. Пусто. Страшно, бесчувственно холодно. Не по себе.

— О, вы проснулись.

Потолок затмил силуэт той самой медсестры, от чьего голоса Кроули тошнило. От чьего голоса Кроули хотелось завыть. Но он не чувствовал ничего. По-прежнему. Пусто и страшно одновременно. Как такой себе фильм с хреновой игрой актёров.

— Вы упали в обморок из-за переутомлении нервной системы. Возможно, ещё из-за голода.

Он смотрел пустыми глазами в неё. В её усталые глаза с синяками под ними. Она такая уставшая, она такая… никакая. Она такая же, как и взгляд Кроули.

Никакая.

— Поэтому, мы вам вкололи успокоительное. Должно помочь.

Кроули подумал, что ему так помогло, что ему конец. Что он просто умер и наблюдал сейчас за собой со стороны. И не ощутил к этому мешку мяса и костей ничего. Даже сострадания, даже ебаной жалости. Было пусто.

— Когда придете в норму, пожалуйста, поешьте.

Её слова звучали как заученный стишок. Она даже не моргала. Он выглядела как бездушный робот. Её впалые щеки и пустые глаза. Её безэмоциональные глаза. Она вся — безэмоциональная. Точно такая же, как и Кроули сейчас. Наверное, она по жизни напичкана транквилизаторами.

— Вы таблетки тоже не выпили, да?

Заткнись.

Завали ебало.

Замолчи.

— Не пренебрегайте ими, иначе будете падать в обморок слишком часто.

Она продолжала говорить свой заученный текст, затмевая своими длиннющими волосами и белоснежным лицом потолок. Она такая… кукольная. Такая красивая. Такая… пустая.

Так его видит тот мужик в крутом костюме?

Красивую, бесполезную куклу?

Только Кроули не будет затмевать по утру собой потолок и что-то спрашивать. Кроули скорее сгрызет свои вены на запястьях, чем будет хоть что-то делать под его руководством.

— Я позову сэра Сэйнтли.

— Кого?

Голос у Кроули вышел тихим, сиплым, хриплым.

— Выпейте воды.

Улыбка. Резная кукольная улыбка ударила его по почкам, по глазам, по лицу.

Рядом стоял графин с водой и стакан. В горле слишком сухо. Он вчера, вроде, глотка три сделал за день, дрожащими руками чуть ли не опрокидывая блядский хрустальный стакан.

А она ушла, так и не сказав, что за сэр такой.

Врач? Наверное.

Она что-то говорила про врачей.

Кроули поднял руки над собой, разглядывая тыльную сторону ладоней. Кожа перестала быть болезненно бледной и вены не просвечивались досконально. Сердце колотилось в своём привычном ритме.

Было по-страшному спокойно. Было ненормально спокойно.

искусственное спокойствие утопало в штиле пассивного страха. осознание рыхлой, режущей ладони реальности.

Это даже нельзя было назвать спокойствием: это какая-то безумная тяжесть, лежащая на нём пластом и не дающая выразить хоть одну чертову эмоцию. Только сухой хрусткий страх прямо в его горле.

Он встал и увидел в зеркальной двери шкафа своё отражение.

Выглядел так, будто Майкла Джексона достали из своего гроба и усадили сюда вот.