Тогда, в Лондоне, Ричард не знал, что Кроули — это его билет в ад. Он сам его притащил сюда, сам дал воздух, сам дал жизнь.
Это он позволил Кроули разжиться здесь, влюбить в себя их босса, заслужить авторитет и уважение. Это Ричард позволил Кроули стать их личной Американской Трагедией.
Кроули, наверное, тоже в тот момент, когда они плавали в океане и смотрели на закат, думал о том, что вот она. Новая жизнь. Но на самом деле этой был новый ад. И его устроил Кроули. Потому что куда бы он не пошел, где бы не обосновался — там всегда поднимается из самых глубин самый настоящий ад.
Потому что Кроули ни демон, ни черт. Это все лишь посредники. Кроули был Дьяволом, и ад — это скоплении тьмы, ужаса и боли — это его дом, его родина, это то, что он таскал повсюду с собой. Это его суть и истина.
Американская трагедия.
Добро пожаловать в ад, мудила — вот что светилось у Кроули все время в глазах. Вот о чем он говорил всегда на самом деле.
***
— Так что ты читал? — Кроули пялился в окно, все ещё не теряя надежд узнать, что с Ричардом. В последний раз он был таким после очередного срыва. Но сейчас Кроули, вроде, покончил с этим всегда. Три года он не употреблял, ушла депрессия и он снова стал лучшим из лучших. Его снова любят, снова уважают, снова считают лучшим. Потому что он действительно работал так.
— Библию.
— Что? — Кроули вскинул бровь, скривившись.
— Твою библию.
— А.
Кроули понимающе кивнул, а потом его лицо вытянулось.
— Так её что, все-таки опубликовании? я не думал, что Азирафель это выпустит в печать… — себе под нос сказал Кроули, но недостаточно тихо, и от этого тупого имени в Ричарде все противно сжалось, но он старался не подать вида. — И как тебе?
— Вранья много. Слез он не любит. Жалко ему кого-то было. И как, сильно тебе жаль было?
— Ой, да что ты придираешься. Да, много вранья, ну а что? Не мог же я писать: мне вот тут было насрать, но я пошел утешать свою девушку, чтобы задеть Азирафеля и посмотреть на его реакцию? Я не хотел казаться мудаком. Тем более зная, что это прочитает Азирафель.
В этом и была суть этого всего. Суть Кроули. Выставить виноватых всех, кроме себя. Посмотрите — писал он — мне так плохо, я так страдаю. Посмотрите — рыдал он, — я так вас всех любил, мне так жаль.
Да нихрена ему никогда не было жаль. Не было чувств. Были манипуляции, ложь и боль. И вот что он оставил от себя — целый монумент их вины. Оставил свою боль от всех его болезней, от ужаса и от страха. И их вину.
С Ричардом такое, конечно бы, не прокатило. Он умный до чертиков, но Кроули и не нужно устраивать таких фокусов. Ричард согласен на это: на манипуляции и ложь. Он все знал, и все ещё был здесь.
Кроули недовольно нахмурился, едва не рыкнув. Он мог просить о том, чтобы его хорошо выпороили или трахнули силой, но вот в чем была проблема. Ричард знал, что он — животное. Дикое, злое, обиженное. Депрессия никуда не ушла полностью, она уже въелась в его подкорку мозга. Он будет таким всегда.
Кроули издевался над всеми. Над своими жертвами — физически. Над Ричардом — морально. Кроули был психопатом, он всех ненавидел, всех хотел накормить болью.
Кроули это тот случай, когда его сексуальные предпочтения вообще ни о чем не говорят. На самом деле Кроули был злым, диким и очень жестоким. И никогда никого не жалел.
— А как ты последнюю сцену писал? Ты же… ну…
— Ты про моего отца?
— Ага.
— Просто фантазия, — он хмыкнул и пожал плечами. — На самом деле он испугался меня, стал заикаться и потерял сознание. Я привел его в себя и просто все сжег. Меня самого трясло как черт знает кого. Особо распинаться времени не было. Хотя, согласись, вспышка агрессия была похожа на меня?
— Настолько, что я подумал, что ты умеешь будующее предсказывать, — без капли иронии сказал Ричард. — Долго же ты со своим Азирафелем таскался…
Кроули вскинул брвои.
Ах, вот он что.
Кроули знал, что одно имя «Азирафель» способно ввести Ричарда в апатию и долгое самокопание, а ещё возможные обиды, которые он тщательно скрывал.
Вообще писать это все попросила Анафема. Описывать свои дни, чтобы высказать те слова, что он не смог. Кроули считал это неплохой идеей, потому что это действительно помогало ему расслабиться и он мог сказать то, что не успел.
И, в конце концов, он решил, оставить всё это Азирафелю на память о себе. На самом деле он просто наделся, что если он прочитает все это, то сможет понять его. Сможет простить.
Кроули был психопатом, но так же он был психопатом с привязанностью. Тогда к Азирафелю, сейчас — к Ричарду. Ему просто надо что-то жрать. Просить прощения у психопатов в крови. Чтобы было куда вернуться при случае. Он просто сделал себе запасной выход, всего-то.
— Долго. Но все в прошлом. Я не жалею о том, к чему пришел. Знаешь, как я изначально хотел её назвать?
— Как? — Ричард удивился про себя тому, что Кроули поменял тему. Обычно он не упускал возможности поковыряться в сердце Ричарда, но тут, видимо, он сам очень гордился своим остаточным следом.
— Алкоголизм, аутоаегрссия и суицид. Но это спойлер.
— Сколько можно шутить про суицид?
— Ну так в конце книги я же реально типа умер, — он показал пальцами кавычки. — Хочу на пляж сегодня. Съездим?
— Давай. Как там твое задание, справишься?
— Ты что, издеваешься? Легче легкого. И никуда ехать не надо.
— Перекусить хочешь?
— Я не голодный, но бургер бы сожрал.
— Двойной с беконом?
— Я бы троной взял.
— Хорошо, попрошу с тройным, — кивнул Ричард.
После того, как Кроули слез с наркотиков первые несколько месяцев он вообще жрал как не в себя. Набрал прилично, но когда стал приходить в себя так же быстро скинул. Но сейчас он был заметно больше того, что Ричарда забирал из Лондона. Да и выглядел тот намного живее. В весе набрал, теперь мышц было много — красивых, твердых, и тату на них смотрелись так, что Ричард ему вообще все их ссоры прощал, и даже то, что Кроули до сих пор выводит его на эмоции, на боль. Что Кроули его боль жрет. Глаза, сокрытые очками, уже были многим живее, злее, агрессивнее — как у дикого животного. Цвет кожи заимел оливковый подтон из-за вечного солнца в Лос-Анджелесе. В общем-то, Кроули стал выглядеть просто хорошо. Будто никогда и не сидел на наркотиках.
Ричард встал в очередь из машин у авто-обслуживания. Кроули рылся в телефоне с абсолютно скучающим выражением лица. Ричард часто думал о том, откуда в нем столько ублюдочности, а потом понимал, что, в общем-то, из жизни. Отец, приют, наркотики. Кроули часто в своих истериках говорил, что себя он тоже ненавидит за то, что так и не смог перебороть это все.
Было, конечно, одно но. Как бы сильно он не ненавидел себя, окружающих он всегда ненавидел больше.
Ричард уже не вспомнил бы, сколько раз он слал его на хуй, орал, какой он мудак, тварь последняя и что он его ненавидит. Прогонял, говорил, что нахуй он ему не нужен и все такое. А потом молил о возвращении. Приходил с мокрыми глазами и грустными речами.
Ричард тогда вообще не понимал. Сутками ранее перед ним стоял взрослый озлобленный мужик. Очень бешеный, прямо вот сумасшедший. Сильный и жестокий. А потом приходит с мокрым лицом, и ты не видишь этого мужчину. Видишь только жертву обстоятельств, которой когда-то обещал помочь, а сам кинул его во время очередной ссоры.
