— Я хочу тебе помочь, ладно? Я мог бы оставить тебя гнить там, потому что уже тогда, сидя напротив тебя, привязанным, я понял, что ты совсем расшатался, но я этого не сделал. Вообще мой босс давно о тебе говорил. Я сначала подумал о том, что он обрадуется, потом ты начал говорить, и я понял, что все, это будующий труп. Надо как-то тихо свалить, а потом… Знаешь, чем больше ты говорил, тем больше я к тебе проникался. Выговорись, тебе станет легче.

Кроули выдохнул, покачал головой и отвернулся к окну. Он знал, что легче ему уже не станет. Ричард все делал так аккуратно и медленно, что Кроули хотел попросить его быть грубее, сильнее, жестче. Ему должно быть больно, должно. Но он был так аккуратен, как, казалось, вообще возможно. Кроули смотрел краем глаза, как он аккуратно втирает в его ладонь заживляющий крем, аккуратно обматывал бинтом, и все это с таким спокойным взглядом и лицом будто он чья-то очень милосердная мать.

В итоге, Кроули сдался. Он просто повелся на то, что кто-то дал ему право выбора: рассказывать или нет. Что кто-то его понимал, хотел понять, кто-то относился к нему по-человечески и видел, что Кроули было сложно даже дышать. Кто-то, кто дал ему выбор.

На весь рассказ — с самого-самого начала — Кроули понадобилось почти четыре часа, пять панических атак, одной почти-что-истерики, семь таблеток и одной дозы ещё одного транквилизатора.

Ричард слушал, не перебивал, иногда спрашивал или помогал успокоиться. Иногда Кроули находил себя рыдающим на его плече, понятия не имея, как там оказался, а потом снова приходил в себя.

— Ну и пиздец, — Ричард сидел на соседнем кресле, похлопав по плечу. — Ты не думай, что ты слабак или ещё что-то. Я такого пиздеца ни от кого не слышал, а ты уж поверь, я много историй понаслышался. Тебе нужно время, ладно? И слезть с наркотиков. Самому попытаться. В Лос-Анджелесе тебе легче будет, обещаю. Там солнце, в конце концов, океан. Все такое. Отдохнешь первый месяц, походишь по врачам, сделают из тебя обратно человека.

— Нет, не сделают. Поздно лепить из меня человека.

— Не поздно. Слушай, было бы поздно, я бы тебя оставил. Но я этого не сделал. Всё будет в порядке. Дай себе время и не гони. Поспи пока, а? Ещё шесть часов лететь. Я выключу свет и закрою окна.

Из-за таблеток ему действительно удалось подремать. Правда, сном это нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Сон был тревожный и элементарно дерьмовый. В голову врезались разные образы. То отец, то Азирафель, то Босс. Он то в испуге раскрывал глаза, сбито дыша из-за того, что горящие руки отца тянулись к нему с ножом, то от того, что Азирафель все спрашивал у него, за что он так с ним, ведь он не заслужил этой боли. Во всех случаях он всегда натыкался на лицо Ричарда. Ричард, который не отходил от него все время.

Когда они приехали и Ричард помог ему дойти до номера — в смысле, Кроули мог иди и сам, но в ушах звенело и его шатало, поэтому Ричард не рискнул оставлять его одного — Кроули остался один. Ричард сказал, что так будет лучше. Если он хоть на какое-то время останется с собой один на один.

В Лос-Анджелесе и вправду светило солнце, было жарко и совсем никакого снега. Никакого тебе Рождества. На самом деле это действительно немного помогло Кроули. Он будто бы оказался в другой реальности. Где не было никакого Азирафеля, и Босса не было, и всей пережитой боли не было. Не будет никакого Рождества.

Правда, когда Кроули пошел в ванную и увидел себя, то сразу осознал, что нет, никуда ничего не пропало. Все было в нем. На нем. Он пожалел, что не зататуировал вторую руку, но решил, что обязательно этим займется.

Волосы были грязные из-за пыли, одежда местами испачканная, местами пожженная. Он выкинул это всё, с трудом помылся и снова лег спать. Первые три дня он просто проспал и даже не ел.

На четвертый его растолкал Ричард, заставил поесть и с трудом разговорил. В углу стояли пакеты из каких-то бутиков с крутой одеждой. Все окна были занавешены и Ричард грустно оглядывал все это.

— Я чувствую, что я сделал все неправильно. Совсем-совсем неправильно.

Ричард с трудом повернул оловянную шею, смотря на Кроули. Тот выглядел ещё хуже. Он смог съесть только половину порции, но зато выпил пол пакета сока и почти целый графин воды.

— Хочешь вернуться?

— Да, — кивнул Кроули. — Надо вернуться. Сделать все по-нормальному и все такое.

— Ты понимаешь, что если ты вернешься, то там и останешься? Ты не придешь больше сюда. Не сможешь. Кроули, подумай над этим. Если ты вернешься, то будь готов опять сломаться. А здесь? Посмотри, здесь новая жизнь! Я могу дать тебе все новое. Работу, одежду, дом, уважение. Устрою тебе сам ПМЖ, тебе не придется для этого ничего делать, у меня достаточно связей и авторитета. Все будет так же, как у тебя было раньше.

— Не, не будет, А…

Ричард понял, что он хотел сказать. Он хотел сказать «Азирафель».

— Ага, не будет. Будут лучше. Если ты захочешь слезать с наркотиков, то я тебе помогу. Реально помогу. Одному сложно, а когда есть опора — всё будет нормально.

— Нет-нет, — как в лихорадке закачал головой Кроули. — Не получится. Не смогу.

— Сможешь. Всё-всё ты сможешь. Я помогу. Я тебя оттуда вытащил? — Ричард подсел поближе, но Кроули не вздрогнул, не отдалился. Тот кивнул. — Значит, всё. И из другого дерьма тебя вытащу. Если ты столько лет жил в таком кошмаре, то встать на ноги тебе ничего не стоит.

— Не на что становится, когда ноги преломлены.

— Нет, дай костям срастись. Посиди ещё, подумай несколько дней. Прими решение. Я подожду. Если захочешь вернуться, то ладно. Я помогу тебе с билетом. Но поверь, если ты останешься здесь, ты не пожалеешь. Все будет нормально.

Кроули не верил. Ему хотелось рыдать.

— Я хочу побыть один.

Ричард не настаивал. Кивнул, забрал оставшеюся еду, наполнил графин водой и ушел. Кроули ещё с час смотрел в стену. Потом зарыдал. Сердце выворачивалось незнакомым доселе чувством, застревало в глотке, перед глазами все мелькало лицо Азирафеля. Несчастное, отчаянное. Он столько страдал из-за него, столько мучился, не спал почти, пить начал, на таблетках сидел весь месяц. А Кроули просто взял и кинул его.

— Прости-прости.

Кроули не заметил, как шептал это в сумраке комнаты. Шторы были плотные и свет не пропускали вообще.

У Кроули была с собой старая симка, и он мог её подключить, войти онлайн и написать ему, что он в порядке, что скоро будет. Он даже решил, что так и сделает.

Встал на дрожащих ногах, поплелся в ванну и посмотрел на свое лицо. Снова похудел, снова скулы стали острее, глаза опухшие, губы сухие. И шрамы. Так много шрамов на руке. Тату змеи этой. Азирафелем сделанный эскиз. Предложенный, если быть точнее.

Кроули с трудом принял душ, все натыкаясь взглядом на свои шармы и неосознанно отрицательно закачал головой. Позже. У него есть немного времени подумать.

Он вышел обратно в комнату и открыл шторы. Яркий солнечный свет тут же наполнил комнату. Вид был красивый, на центр города. Было послеобеденное время, улица бал полна людей. Росли пальмы, ездили машины. Люди продолжали жить. И он тоже должен был.

Он покопался в пакетах и нашел обычные джинсы и рубашку. Рубашка была как раз, а вот джинсы в заднице большие, но ремень все исправил. Найдя пару кроссовок и носки, Кроули впервые вышел на улицу за прошедшие пять дней.