— Да нихрена мне не жаль. Никогда не было жаль.

— Просто успокойся. Поспи. Отойди. Мы можем нормально это все обсудить, дай себе привыкнуть к мысли, что…

— Ах, привыкнуть?! То есть уже не решить, да?! Привыкни, блять, ведь я псина, у меня нет выбора.

— Да Кроули, не оставят тебя там! Тебя уберут оттуда, рано или поздно, ты не окупаешься!

Я отшатнулся от него.

к черту.

Ага, к черту, согласен с тобой.

Я посмотрел ему в глаза. У меня будто онемели все мышцы на лице. Я не узнал свой голос, когда выплюнул:

— Да пошли вы.

Я не помню, как выходил из его квартиры, пытался ли он меня остановить и как я сел за машину. Я очнулся только тогда, когда наворачивал круги около свой квартиры. Потом припарковался в паркинге и уставился на руль. Сердце билось в глотке.

Нет, все-таки это какой-то сговор. Ей-Богу, Босс давно хотел меня как-нибудь аккуратно убрать отсюда, но не знал, как. Поэтому Азирафель попросил своего папашу меня приструнить, сломать к черту, чтобы я боялся пистолета, а когда поняли, что даже это меня не убило, решили пойти радикальным путем. Пока Босс намекает на то, что я должен уйти, Азирафель подготавливает меня своими вечерними каждодневными диалогами.

Ах, вот оно что.

вот как.

Не нужен я значит больше им. Не окупаюсь.

Тогда зачем мне вообще жить? Меня выкинут, обрубят все мои связи и возможности, запрут в клетке якобы нормальной жизни. Я буду просыпаться в семь утра, идти на работу, ужинать и идти спать. Меня будут гонять по реабилитационным центрам, а я буду только сильнее впадать в депрессию. Ага. Круто. В конце я сдохну. Ой, извините, это же спойлер.

Это всё просто прогресс того, как мое право на жестокость превратилось в право на аутоагрессию, наркозависимость и суицид.

О, дьявол-дьявол-дьявол, что-то идет не так. Нет, всё идет не так.

Мне нужно время, которого нет.

Я понял, что вряд ли это та ссора, которую мы забудем. Не после всего.

В любом случае, я пошел домой и снова просидел за ноутбуком половину ночи. Я не решил ничего обнародовать из того, что было у меня на Босса. В конце концов, он действительно пытался до последнего быть хорошим… отцом?.. Ну, почти. У него это неплохо вышло.

Я даже повелся на это.

В три ночи мне позвонил Азирафель. Я не хотел брать, абсолютно точно не хотел, но в меня снова вгрызлось чувство, что я должен. Меньше всего хочется слушаться свою интуицию после всего произошедшего, но я поднял.

И тут же понял, что это был не Азирафель. Это не его голос. Я обомлел, потому что, на самом деле, Рафаэль никогда не пытался со мной не связываться, чаще всего даже неплохо делал вид, что это не он (хотя он пользовался простой тактикой: вести себя отстранено: не холодно и не горячо), но сейчас я понял, что это был он.

Раньше все эти переключения я списывал на то, что Азирафель просто сам по себе такой, и в один момент это все рвется наружу, но теперь я стал понимать.

Он предложил поговорить.

И я согласился. Не знаю, зачем.

На улице было холодно, руки мерзли в перчатках, тело — в пальто. Шарф не грел. Мы договорились встретиться в центре. Просто прогуляться, хотя сейчас я понял, что не особо-то и хочу гулять.

У меня глаза полезли на лоб, когда я увидел машину, из которой он выходил, припарковав её недалеко от моей.

— У Азирафеля есть машина?

— У меня есть машина. У него — нет.

Он чихнул в ладонь и поморщился, оглядевшись. Я все смотрел на него, и все никак не мог понять, что в нем такого, что я понимаю сейчас четко, что это не Азирафель. А потом понял. Взгляд. Даже в голосе можно было уследить нотки от Азирафеля, но взгляд — нет, это чужие глаза. Будто бы я смотрю в зеркало. Это с ума меня сводило.

— И что это ты даже не шифруешься?

— Пошли в машину, а? Холод дикий.

Я будто говорил сам с собой. Честное слово. Вот это меня и пугало.

Сдержанно кивнув, я предложил свою машину. Он не был против.

— Что Азирафель такого писал, что ты аж подхватился? — спросил я, захлопывая дверь. Я ощущал, как он оглядывает меня всего, присматривается, прищуривается.

— Просто об очередной ссоре. Проблема в том, как он это писал. Почерк дерганый, бумага мокрая. Да и я с трудом встал. Снотворного выпил кажется много. Руки воняют успокоительным. В общем, сразу понял, что дерьмо какое-то. А где у него дерьмо, там и ты. Для психопата похвально.

— Ага. Спасибо. Так что ты хочешь?

— Слушай, я ж не дебил. У тебя на морде написано, что ты сделать что-то хочешь.

Я уставился на витрину магазина передо мной. Падал снег, и в свете фонаря можно было увидеть каждую снежинку. Я медленно моргнул и сам не заметил, как сильно сжимал руль. Разговаривать с ним — невозможно. Со мной будто говорит мой внутренний голос. Четко и по делу. Никак метафор.

— Ага, хочу покончить с этим. Не могу уже выдерживать это. Просто не могу.

Он разочарованно выдохнул и потер руки. Вообще-то я старался на него не смотреть, потому что как бы он себя не вел у него было лицо Азирафеля, фигура Азирафеля, даже голос — Азирафеля. И от каждого взгляда во мне что-то противно-противно сжималось от мысли, что я действительно решил, что все это бессмысленно. Взгляд все падал на мое кольцо, и от этого становилось ещё хуже.

Черт возьми, мы сделали это. Надели друг на друга кольца, но ничего из материального не смогло спасти то, что с самого начала не склеивалось. Это просто что-то на эфемерном уровне.

— Он тебя любит, ты знаешь?

— Любил бы — не вел себя как мудак.

— Он бы не делал этого, если бы не любил. Слушай, я вообще чего позвонил… Я же слежу за этим, знаю много, даже больше, чем Азирафель. Ты же в курсе, что ты, ну… как игрок себя изжил?

— Если ты не заткнешься, то я тебя ударю, — прошипел сквозь зубы я, ещё сильнее сжимая руль. Азирафеля я ударить не мог, но вот конкретно Рафаэля — более чем. Я не мог этого уже слушать. Просто не хотел. — Да, я проиграл, все, я не такой крутой, я не могу работать так, как раньше. Поэтому я должен сдохнуть, и что теперь?

— Кто-то говорил про сдохнуть? Слушай, Тони, я знаю о тебе много. Достаточно много. У тебя когда-нибудь был любимый футбольный игрок?

— Нет, но я представлю, что это.

— Ну вот. Представать, что он только и делает, что проигрывает. Постоянно. Ты желаешь ему смерти?

— Нет.

— А чего ты хочешь?

— Чтобы он, блять, встал с колен и вспомнил, кто он, — прошипел сквозь зубы и, клянусь, я снова не узнал свой голос. Будто тот голос из моей головы сказал это за меня. Будто бы он как-то вырвался из моих связок.

— Ты знаешь, что тебе нужно делать. Это не твоя смерть. Давай, вставай.

Я поджал губы. Сердце снова билось бешено, и у меня распирало в висках каким-то внешним давлением, и мне хотелось орать. Разорвать собственное лицо, сделать новые шрамы. Задушить самого себя. А потом я узнал это чувство снова. Желание убежать из собственного тела.

— Знаю, но…

— Ну так в чем проблема? Ты психопат, Тони, я знаю. Ты…