Thomas GROßBÖLTING (Hg.)

Friedensstaat, Leseland, Sportnation?

DDR-Legenden auf dem Prüfstand

© Мысль, 2017

Томас Гроссбёльтинг[1]

Легенды ГДР в культурной памяти и в науке

Вместо предисловия

Мы все еще не закрыли тему немецкого государства, которое недовольство его граждан и повороты мировой политики отправили в небытие в предпоследнем десятилетии ХХ столетия. Вопрос о том, чем была ГДР и что она значит для нас сегодня, продолжает вызывать споры. Разброс суждений был велик еще при существовании этого государства. ГДР, которую ее основатели объявили «другой Германией» и «антифашистско-демократической» альтернативой западногерманской государственной модели, возникшей на территории нацистской Германии, по другую сторону «железного занавеса», рассматривали как «государство, не имеющее никакой легитимности»[2]. И если Сталин в 1949 г. назвал образование ГДР – в духе советской великодержавной политики – «поворотным пунктом в истории Европы»[3], то писатель Стефан Гейм, свидетель процесса упадка той же самой ГДР, заявлявшей о себе как о государстве реального социализма, опасался, что в конечном итоге от нее останется не более чем «сноска в истории»[4].

Прошло уже почти двадцать лет с начала Мирной революции и политических перемен, которые в 1989 году привели к концу ГДР, а в 1990-м – к воссоединению Германии, а интерес, по крайней мере в общественном и медийном пространстве, до сих пор не угасает. Когда сотрудники госбезопасности ГДР – Штази – продолжают оставаться на государственной службе, когда политики ломают копья по поводу понятия «неправовое государство» или когда предполагаемый стрелок-убийца Карл-Хайнц Куррас (полицейский в Западном Берлине, в 1967 г. во время протестной демонстрации застрелил студента-пацифиста Бенно Онезорга. – Перев.) был разоблачен как агент Штази, прошлое ГДР вновь напоминает о себе кричащими заголовками в прессе, вызывая, как и прежде, в высшей степени противоречивые оценки. Воспоминания о ГДР в воссоединившейся Германии продолжают носить взаимоисключающий характер, их едва ли возможно привести к единому знаменателю. Тем не менее определенные тенденции выходят на поверхность, если попытаться «протоптать тропинки» в прошлое, ориентируясь на отдельные регионы, на мнения представителей разных поколений, на доступные документальные свидетельства, не забывая учитывать при всем этом различные политические позиции очевидцев.

На большей части страны, на ее бывшем Западе, преобладают незнание и безразличие. Тем не менее нельзя не обратить внимания на явные изменения в партийной системе: в лице «Левой партии» и ее предшественников здесь существует политическая сила с отчетливо выраженными традициями, уходящими в прошлое ГДР, которая намерена занять прочное место в старой партийной системе Федеративной Республики. Тем самым, наряду с другими факторами, она ставит под вопрос, казалось бы, незыблемое послевоенное устройство когда-то Боннской, ныне все больше смещающейся к Берлину республики.

На Востоке, прежде всего в восточной части Берлина, – бывшем центре власти государства СЕПГ (Социалистическая единая партия Германии. – Перев.) и одновременно одном из мест, где происходили решающие события Мирной революции 1989 г., – связь с ГДР более наглядна, а ее свидетельства более многочисленны. Она почти осязаема, идет ли речь о том, что Бранденбург называют «маленькой ГДР», о столичном дизайнерском отеле «Остель»[5], в свое время образце панельной архитектуры эпохи социализма Хонеккера, или об архитектурных решениях застройки некоторых улиц. Помимо этого здесь же расположены штаб-квартиры учреждений и ведомств, занятых осмыслением немецкой истории: специальные комиссии и экспертные группы, федеральные фонды и федеральные уполномоченные не покладая рук стараются создать исторический образ ГДР, который не противоречил бы современной политической культуре. Вместе с ними работают союзы жертв и лиц, преследовавшихся при прежнем режиме, чтобы по возможности выхлопотать своим подопечным денежную компенсацию или по крайней мере обеспечить им достойное место в пантеоне памяти республики. И наконец, здесь толкутся некоторые из тех, кто в старые времена принадлежал к системе, кто был сотрудником министерства госбезопасности, другими словами, «вечно вчерашние», развивая бурную, но малоуспешную деятельность в попытках довести до общественности свой скомпилированный взгляд на прошлое.

О том, как наука и средства массовой информации участвуют в процессе осмысления истории, уже неоднократно писалось: история ГДР превратилась в специальную область исследований, которая породила бесчисленные проекты и соответственно огромное количество публикаций. При этом, несомненно, по крайней мере часть исследователей научились новому общению со средствами массовой информации и создали новую форму работы с материалами политической истории. Пожалуй, сложившаяся ситуация сравнима с определенными этапами изучения национал-социалистского прошлого, когда ученые, занятые в исследованиях, не только управляли грантами, выделяемыми политическими структурами, но и в качестве советников участвовали в соответствующих проектах по осмыслению исторического наследия или пытались сами выступить в роли политиков. Не менее впечатляет то, какой резонанс результаты эмпирических исследований вызывают в медийной сфере, когда они отвечают таким действующим в ней внутренним критериям, как сенсация, конкретика фактов и актуальность. Как бы ни радовал этот общественный резонанс, определенную обеспокоенность тем не менее вызывает следующее обстоятельство: там, где громкие заголовки в ежедневной прессе приобретают большую ценность, чем статьи в специальных журналах, возникает угроза пренебрежения строго научными подходами при анализе исторического материала[6].

Такая, возможно, единственная в своем роде взаимосвязь науки и политики в вопросах исторической памяти придает дискуссиям по проблемам истории ГДР особую остроту. В значительно большей степени, чем в других частных областях исторической науки, речь идет о делегитимации и легитимации прошлого, о сведении счетов и самоутверждении. Этой взаимосвязи история ГДР вплоть до наших дней обязана в значительной степени обращенному к ней вниманию. Осмысление прошлого, историко-политическое просвещение и современная история – как и все те, кто ими занимаются, – живут за счет этого вида public history («публичной истории». – Перев.).

Несмотря на большой интерес к этой теме и на значительные усилия, затраченные на ее изучение, итоги двадцатилетней работы выглядят неоднозначно. Такое впечатление складывается не только вследствие жалоб со стороны части самих исследователей, которые в средствах массовой информации с удивительной регулярностью сначала возмущаются неосведомленностью, особенно молодежи, привлекая к себе через СМИ внимание общественности, чтобы в качестве следующего шага потребовать больше внимания и большей финансовой поддержки, заявляя о необходимости представить ситуацию в ГДР при соответствующем учете мнения критиков[7]. Также нельзя назвать причиной такой оценки всплеск ностальгических настроений в связи с появлением на рынке некоторых типично восточногерманских изделий, как, например, светофоры с изображением человечков. Будучи продуктом средств массовой информации и промышленности потребительских товаров, такая ностальгия не может длиться долго. То, что от нее останется, никак не скажется на политической культуре воссоединенной Германии[8].