О том, чтобы провести здесь остаток своей жизни, думать совершенно не хотелось. Но сдерживать себя было всё труднее, потому что не так уж много видов деятельности предусмотрено в этом месте. Если бы был выбор, я, конечно же, занялся бы чем-то другим, но варианты отсутствовали. Узнать бы, когда будет суд. Тогда я выйду отсюда и сделаю всё возможное, чтобы не вернуться обратно. Но что я могу… Кричать, умолять? Разве что. Разве что кто-нибудь вступится за меня. Скажет, что я невиновен. Да только кто. Нет на этом свете человека, который стал бы просить за Драко Малфоя. Если только мама, но её никто не станет слушать. И учитывая настроения в Министерстве… Гнить мне здесь до конца дней.

К горлу подступила паника, затапливая сознание.

— Так, спокойствие. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Успокойся, Драко, ещё не всё потеряно. Не думай об этом. Просто не думай об этом. Сосредоточься на чём-нибудь другом.

Тоска плотным кольцом сдавила сердце. Я глубоко вздохнул и опёрся рукой о стену. Желудок уже давно настойчиво урчал, требуя внимания к себе, и в тот момент я даже был этому рад. Буду думать о еде. О большом длинном столе со скатертью, заваленном едой, как это бывало каждый день при Дамблдоре. Старые добрые времена… Я промёрз до самых костей, и воспоминания о горячем сладком травяном чае были как никогда кстати.

Интересно, здесь вообще кормят заключённых? Полагаю, что нет. Ничего, Драко, прорвёмся. В конце концов, смерть от голода гораздо лучше вечности, проведённой здесь. Как же повезло этому чёртовому Волдеморту, что он сдох! Почему все вокруг него постоянно страдают? Как было бы хорошо, если бы эта тварь вообще никогда не рождалась на свет. Или умерла в младенчестве, не успев принести никому вреда. Особенно мне. Не хочу страдать. Не хочу быть здесь. Я ведь даже ничего не сделал… Да, принял метку, да, согласился грохнуть старика Дамблдора, попытал кое-кого, но ведь у меня не было выбора. Ни у кого из нас его не было. Да и на убийство я не способен…

А время всё текло и текло. Правда настолько медленно, что я буквально мог чувствовать, как слегка пульсирующий густой вязкий поток распухших мгновений обволакивал каждую мышцу, каждую косточку, каждую клеточку организма. Силы ходить закончились — пришлось снова сесть. От соприкосновения с могильно холодным камнем тело вновь заныло с новой силой, поэтому найти относительно удобное положение в этот раз было нелегко. Я перемещался в пределах своего нового метрового мира, стараясь усесться, но напрасно. Ужасно неровный пол. Наконец, чуть поодаль, но всё ещё в зоне досягаемости, я заметил удобную на вид ложбинку, подполз к ней и лёг на бок. Правда, оковы немного впивались в кожу, даже сквозь ткань брючины, но я едва замечал эту маленькую неприятность.

Тишина опять окутала своим глухим одеялом. Холод костлявой ледяной рукой пробирался сквозь тонкую когда-то белую рубашку. Казалось уже, что замёрзли даже внутренние органы. На общем консилиуме жильцов этой камеры, то есть, — мной, было решено делать всё, что угодно, лишь бы отвлечься. Тем более, что дементоры с фона медленно, но верно пробирались на передний план. В голову просачивались всякие вредные мысли о будущем, и, чтобы заглушить их, я попытался отключиться. На холоде сознание довольно быстро сдалось, глаза закрылись и я провалился в тяжёлый мутный сон.

Даже если что-то и снилось, я этого не помню. Это наверняка большой плюс, потому что помнить совершенно не хотелось.

Не знаю, сколько проспал. Чем дольше, тем лучше, верно? За неимением альтернативы, я лежал на холодном сыром полу и просто смотрел в пустоту, пытаясь не разрыдаться от отчаяния. Мыслей в голове не было. Точнее, была, но только одна: «За что?» Вновь и вновь звучал этот вопрос, сначала в эхом в голове, потом шёпотом, почти криком, но ответ не желал находиться. Это нервировало. Бы. Если б на это остались силы.

Всё тело жутко затекло и ломило, но мне было плевать. Тяжелая железная цепь тянулась от металлического кольца, впившегося в кожу на правой ноге, к стене и выстраивая непреодолимую стену моего микромира. Абсолютная тишина вокруг нарушалась только моими всхлипами. Когда я начал плакать?

— Я не смогу, я не смогу, я не смогу… — почти неслышно шептал я сам себе новую мантру.

О том, чтобы провести здесь остаток своей жизни, думать совершенно не хотелось. Но выбора не было. Узнать бы, когда будет суд. Тогда я выйду отсюда и сделаю всё возможное, чтобы не вернуться обратно. А если не получится — убью себя. Или сделаю так, чтобы кто-нибудь меня убил. Способ не так важен, придумаю что-нибудь по ходу дела. Не смогу гнить здесь до конца дней.

Я глубоко вздохнул, приняв решение, и стало легче. Желудок уже давно заткнулся, поняв, что ничего не добьётся. Стало совсем не важным, кормят ли здесь заключённых. Или почему тут так холодно, темно и тоскливо. Зависть к этому чёртовому Волдеморту, а точнее к его смерти, заняла все мысли, заглушив остальные ощущения. Почему все вокруг него постоянно страдают, а он — нет? Сдох себе и радуется. Как было бы хорошо, если бы эта тварь жила вечно. Причём в соседней камере. Также прикованный за ногу к стене, без магии, без шанса выбраться. Замурованный заживо в каменной могиле. Навсегда. Да ради этого я готов сам здесь сидеть ни за что, только зная, что ОН мучается, что ОН в агонии и что эта агония никогда не стихнет. Да, хах…

А время всё текло и текло, также медленно и ощутимо, но привычно, почти не заметно. Силы иссякли окончательно, и я то и дело проваливался в забытье.

Даже если что-то и снилось, я этого не помню. Это наверняка большой плюс, потому что помнить совершенно не хотелось.

Наверняка я знал одно:

Я не позволю упечь меня сюда.

Комментарий к Три

Попытка передать своё видение Азкабана.

В конце концов, это же не обыкновенная тюрьма с типичными рядами камер за решёткой…

========== Четыре ==========

— Гарри, что бы там ни было, ты не обязан туда идти. Они прекрасно засадят всех этих… кхм.. людей в Азкабан и без тебя, — говорил мистер Уизли вечером следующего дня, когда все разошлись после похорон.

— И доставить им всем удовольствие думать, что я «не смог справиться с собой вследствие глубочайшей травмы», как пишет Пророк? Нет уж. Потом совсем не отвяжутся.

Мистер Уизли потёр подбородок и кивнул.

— Хорошо, раз так. Надеюсь, ты понимаешь, на что идёшь.

Артур похлопал меня по плечу, развернулся и направился в дом, а я остался стоять на крыльце под стрёкот ночных кузнечиков и легкий шелест травы на полях.

***

В десять утра я уже находился в большом холле Министерства и ждал секретаря, Дорис Чандлер, которая должна проводить меня на слушания. Мистер Уизли, неровным шагом топчащийся вокруг меня, без устали диктовал всевозможные наставления и правила поведения во время заседания. Но их было так много, что я давно перестал вникать, хоть и слушал в пол уха. Исключительно из уважения.

— Гарри, ты всё запомнил? — Артур остановился напротив и ожидающе уставился на меня.

— Эээ… Да. Да, конечно. Сидеть тихо, говорить громко, внятно, только по делу и когда спросят и всё в таком духе. Я всё это помню, мистер Уизли, но всё равно спасибо за беспокойство.

— Не за что, Гарри, не за что. После всех этих лет ты для нас с Молли как сын. Как один из наших мальчиков… — мужчина замолчал и потёр переносицу, стараясь сдержать слёзы.

— Может быть… Может, вам стоит отправится домой? К семье. Вы там гораздо нужнее сейчас, а я справлюсь. Обещаю.

Артур удивлённо взглянул на меня, будто я сказал что-то на парселтанге, а вовсе не на английском.

— Ты уверен?

— Конечно, уверен. Мисс Чандлер скоро уже подойдёт, а на заседания вас всё равно не пустят, так что нет смысла торчать на работе в собственный выходной, — Глупость сморозил, знаю, но лучше так, чем снова напоминать ему о Фреде.

Мистер Уизли немного подумал.

— Хорошо, но как только всё закончится — не медля к нам.

— Обязательно, сэр. Тем более, что идти мне всё равно больше некуда.