чтобы все эти личности перед отправкой в Азкабан, где им и самое место, были подвергнуты

суду присяжных, мы призываем Вас в качестве свидетеля на некоторые из этих слушаний.

Список обвиняемых, на чьих слушаниях Вы должны присутствовать, представлен

на странице номер два.

Прошу Вас в как можно кратчайшие сроки уведомить Министерство о времени своего

прибытия, чтобы мы назначили время первого заседания.

С уважением и пожеланиями всего наилучшего,

Дорис Чандлер.

Письмо закончило свою речь и, тихонько качаясь из стороны в сторону, опустилось на пол.

— Я же говорила, что они не оставят тебя в покое. Ты теперь важная персона, раз время слушаний подстраивают под тебя, а не наоборот. Что там за список? Открой.

Подняв конверт, я развернул бумаги в поисках нужного листка.

Мда, список не маленький… Пунктов пятнадцать, не меньше. Основные приближённые Волдеморта: Крэб, Гойл, Пэттигрю, все Малфои…

— Драко? Они собираются судить Драко наравне с остальными Пожирателями? — удивилась Гермиона. — Да, похоже они там растеряли остатки разума от страха и радости. Не то, чтобы я защищала Малфоя, просто это не совсем справедливо.

— Что есть, то есть. Со справедливостью в Министерстве давно туго.

Я вздохнул и положил письмо на стол. Кричер незаметно исчез из комнаты: похоже его вообще мало волновала ситуация снаружи его обожаемого дома. А может, он просто был расстроен падением Волдеморта. Сложно сказать.

— Ты чего?

— Не хочется снова видеть все эти рожи.

— Понимаю. Но, Гарри… Они ведь не отстанут.

Гермиона подошла ближе и взяла меня за руку.

— Знаю. Знаю, что не отстанут. Кажется, поездка в Хогвартс откладывается на неопределённый срок… — Гермиона участливо кивнула. — Кричер!

Через несколько секунд в комнате появился эльф.

— Кричер, будь добр, принеси бумагу, перо и чернильницу.

Завтра мы отправимся на похороны, а послезавтра — в треклятое Министерство. Чем раньше я расправлюсь со всем этим кошмаром, тем лучше.

========== Три ==========

И как люди живут здесь годами?

С момента ареста прошло только несколько часов, не больше. За неимением альтернативы, я лежал на холодном сыром полу и пересчитывал трещины в потолке. Правда, с большим трудом: света было очень мало, а впивающиеся в спину и голову мелкие камни и неровности сильно отвлекали. Я сбивался, приходилось начинать сначала. Это нервировало. Бы. Если б на это остались силы.

Тяжелая железная цепь тянулась от металлического кольца на правой ноге к стене и ограничивала радиус возможных передвижений приблизительно до одного метра. Вокруг была абсолютная тишина — такая, что уши плющило и сворачивало в трубочки — и полумрак: освещалась камера точно так же, как и первое помещение с гоблином, только гораздо тусклее. Всё как нарочно сделано так, чтобы угнетать сознание и сводить с ума, будто одних дементоров мало.

О том, чтобы провести здесь остаток своей жизни, думать совершенно не хотелось. Зато хотелось есть. Желудок уже давно настойчиво урчал, требуя внимания к себе, но я игнорировал его, сосредотачиваясь на мириадах мелких трещин сверху, снова и снова повторяя свой бессмысленный ритуал. Глаза начинали слипаться, но боль от лежания на голых камнях не давала заснуть. К тому же я промёрз до самых костей, и тело давно сотрясала мелкая дрожь. Очевидно, я провёл здесь больше времени, чем думал, но определить точно возможности не было.

Интересно, здесь вообще кормят заключённых? Или нас, то есть — их, просто бросают сюда гнить (в наипрямейшем смыле слова), как крыс или как ненужный хлам? Спокойно, Драко, надежда умирает последней. Как же повезло этому чёртовому Волдеморту, что он просто сдох, а не отправлен сюда. Откуда только он взялся на мою голову! Как было бы хорошо, если бы эта тварь вообще никогда не рождалась на свет. Или умерла в младенчестве, не успев принести никому вреда. Особенно мне. Я ведь даже ничего не сделал… Да, принял метку, да, согласился грохнуть старика Дамблдора, но ведь у меня не было выбора. Да и убить я никого так не смог, так, попытал пару-тройку человек Круциатусом, и то под страхом смерти. Слабак.

А время всё текло и текло. Правда настолько медленно, что я буквально мог чувствовать, как слегка пульсирующий густой вязкий поток распухших мгновений обволакивал каждую мышцу, каждую косточку, каждую клеточку организма. Поскольку никаких естественных ориентиров не было, я решил создать их искусственно: возил правой ногой из стороны в сторону, чтобы лязгала цепь. Услышав этот звук, пусть даже и такой жуткий, в первый раз, я испытал громадное облегчение. Пространство вокруг вдруг обрело объём. Даже спать расхотелось.

Но вскоре нога устала. Нужно срочно сменить положение, иначе кости деформируются под изящную форму этих валунов подо мной. А заодно и сменить источник звуков, потому что то размеренное шуршащее звяканье, которое издавала цепь, погружало сознание во что-то очень липкое, неприятное, тянущееся.

Я сел, облокотившись на стену справа и подогнув слегка ногу, чтобы оковы не впивались в кожу. Надо сказать, после многочасового лежания, такая перемена стала глотком воздуха. Сидеть оказалось гораздо удобнее, да и дурман, пробиравшийся в голову, отступил. Правда, ненадолго.

Тишина опять окутала своим глухим одеялом. Стало вдруг жутко. Чтобы развеять это мерзкое чувство, костлявой ледяной рукой вцепившееся в сознание, на общем консилиуме временных жильцов этой камеры, то есть, — мной, было решено использовать более легкодоступный способ — голос. Сначала вслух считал уже до боли знакомые трещины. Сбился на триста сорок восьмой или девятой… Не важно. Важно то, что это увлекательное занятие уже не давало того эффекта, что прежде, и в голову просачивались всякие вредные мысли о будущем. Чтобы заглушить их, попытался вспомнить старую детскую песенку, которую когда-то давно пела мама. Не вышло — холод мешал сосредоточиться, путал мысли, и я быстро сдался. Тоскливое пульсирующее маятником присутствие дементоров где-то на фоне шансов не прибавляло.

Чувство голода притупилось (видимо желудок тоже устал бороться), но спать хотелось жутко. Глаза закрылись, а открыть их снова сил уже не хватило, поэтому вдобавок к непроницаемой противоестественной тишине опустился мрак. Сознание, наконец, поддалось и выключилось.

Снилась мама в последнее лето перед школой. Мы гуляли в саду около нашего дома. На безоблачном небе ярко светило солнышко. Всё было так хорошо: отличное настроение, смех, большое светлое будущее впереди. Мама пела ту самую песенку, которую я так и не смог вспомнить. И улыбалась. Но вдруг поднялся настоящий ураган. Всё вокруг посерело и поблёкло. За рёвом листвы, стелющейся почти по земле под напором стихии, не было слышно даже собственного крика. Я пытался схватиться за мамину руку, но её уже нигде не было. Ледяной ветер пронизывал насквозь. Попытки добежать до дома были тщетны — упорно приближаясь к зданию, я всё больше отдалялся от него. Выбившись из сил, я упал в какую-то яму и провалился в черноту.

От скачка адреналина резко пришёл в себя. Далеко не дома.

Не представляю, сколько прошло времени, но эти часы казались вечностью. За неимением альтернативы, я сидел на полу и просто смотрел в пустоту, пытаясь стряхнуть с себя остатки сна. Правда, с большим трудом: холод, сырость, практически отсутствие света и дорогие дементоры этому никак не способствовали. Это нервировало. Бы. Если б на это остались силы.

Всё тело жутко ломило. Пришлось подняться на ноги и немного размять затёкшие мышцы. Тяжелая железная цепь тянулась от металлического кольца на правой ноге к стене и ограничивала радиус возможных передвижений приблизительно до одного метра. Вокруг была абсолютная тишина, если не считать звука цепи, задевающей пол. Минут через пять монотонного топтания на одном месте, захотелось разнообразия. Я стал приседать и махать руками, бурча под нос какую-то несвязную чушь.

— Всё. Начинаю сходить с ума, — громко и чётко заявил я сам себе, остановившись. Простояв так несколько секунд, продолжил движение.