Нэн тоже заметила знак и пришла в ярость. Уронив оставшиеся ячменные веточки, она соскочила с лошади и стянула на землю своего товарища по Восьмерке, а затем набросилась на него с кулаками. Капитану пришлось их разнимать.

Нэн отделалась рассеченной губой, а вот ее противник вышел из битвы с подбитым глазом. Капитан отругал обоих и пообещал наказание. Я слишком плохо знала нинийский, чтобы понять, какое именно, но Жоскан, услышав его слова, побледнел. Нэн вела себя так, будто ей все равно. Она подошла к нам, погладила лошадь Абдо и хрипло проговорила:

– Не плинимай близко к зердцу, муш.

В переводе с нинийского «муш» означало «мушка» – так Нэн обычно обращалась к Абдо. Тот посмотрел на нее широкими глазами и кивнул.

Ну а я приняла это близко к сердцу.

Теперь мне было некомфортно рядом с ними. Это беспокоило меня по вечерам, когда я играла на флейте. Жоскан заметил перемену, но если и догадался о ее причине, то не подал виду.

– Ты посланник Горедда, а не цирковой медведь, – сказал он мне однажды. – Ты можешь и отказать.

Но я не отказывала. Флейта была единственным известным мне средством, благодаря которому люди могли увидеть во мне человека, а не чудовище.

Примерно через неделю на горизонте замаячили восточные горы. Сначала я приняла их за облака, но, когда мы подъехали ближе, смогла различить заснеженные пики и лес, который темным пятном разливался у их подножия. Легендарная Пинабра.

Еще через два дня мы прибыли в Меши. Город стоял у самой кромки леса, возле реки, которая отделяла долины от сосен, а возделанные западные земли – от восточных лесопилок и рудников. Зубчатые башни Палашо Меши возвышались над самым центром города. Местный баронет был одним из самых значительных лордов Ниниса и занимался добычей двух необходимых для пирии ингредиентов: серы и сосновой смолы. Этой ночью нам предстояло воспользоваться его гостеприимством.

Тем не менее, когда мы въехали в городские ворота, еще не было и полудня. Так рано являться в палашо было нельзя.

– Давайте съездим в храм Святой Фионнуалы и спросим священника о девушке, которая рисовала фреску, – предложила я Жоскану.

Быстро переговорив с капитаном, Жоскан повел нас по солнечным улицам к реке – логично, что храм, посвященный Повелительнице Вод, построили именно там. Солдаты Восьмерки весело спорили о том, куда нужно идти – вниз или вверх по реке, когда Нэн вдруг что-то воскликнула и указала направление жестом. Храм стоял на севере, вверх по течению.

Подойдя поближе, я смогла рассмотреть фасад. Я никогда не видела ничего подобного: это была настоящая какофония витых колонн, изогнутых листочков, вырезанных из камня, статуй святых в углублениях стен, позолоченных ракушек и ниспадающих мраморных лент. От изобилия украшений терялась их красота – по крайней мере, по гореддийским меркам.

«Эта церковь шевелит бровями, – произнес Абдо, обведя взглядом изогнутые карнизы. – А еще здесь есть рыба».

«Святая Фионнуала дарует дождь, – отозвалась я. – Поэтому фасад храма такой текучий».

Внутри храма украшения точно так же струились по стенам, но с этим было легче мириться благодаря полутьме: пламя свечей отражалось от позолоченных поверхностей – потолка, колонн и статуй. Мы зашли втроем – Жоскан, Абдо и я, – чтобы не пугать священника. Звук наших шагов по мраморному полу эхом раздавался по сводчатому залу.

Мои глаза привыкли к полутьме, и я увидела над алтарем фреску, освещенную рассеянным солнечным светом. Жоскан прерывисто вздохнул и прошептал: «Санти Мерди!» Святая Фионнуала смотрела на нас ясными глазами, полными сочувствия. Ее полное великодушия лицо казалось одновременно неземным и совершенно реальным. Светло-зеленые волосы струились по ее плечам и потоком ниспадали к стопам. Ее одеяния были мерцающим потоком, который орошал благодатную землю. Казалось, еще чуть-чуть, и она заговорит. Мы замерли на месте, словно ожидали услышать ее слова.

– Беневенедо дэс Селешти, амини! – раздался голос справа, заставив нас подпрыгнуть. Из тени вышел высокий, сутулый священник. У него была седая борода и белая одежда, но свет как-то странно падал на них, окрашивая в другие цвета. Его накидку украшала вышивка золотистых волн святой Фионнуалы.

Жоскан благочестиво поцеловал ему руку – в этом нинийские обычаи не отличались от гореддийских. Я последовала его примеру. Абдо не стал утруждать себя исполнением обряда, зато наклонился, чтобы изучить содержимое глиняного блюда, которое священник держал в узловатых пальцах.

– Да, обязательно попробуйте, – сказал Жоскан, улыбаясь в ответ на вопросительный взгляд Абдо, и мальчик тут же взял с блюда нечто, напоминающее печенье в форме улиточного панциря, политое сиропом. – Ракушки Санти Фионани, – пояснил Жоскан. – Настоящий деликатес Пинабры.

Абдо откусил печенье, и его глаза едва не вылезли из орбит. Проглотив первый кусочек, он обхватил ракушку губами и вгрызся в нее еще раз. «Мадамина Фина, попробуйте, – сказал он. – Не задавайте вопросов. Ешьте». Он схватил с блюда еще один липкий рулетик и сунул его мне в руки. Священник засиял от радости и сказал что-то по-нинийски. Жоскан кивнул, наблюдая, как я надкусываю печенье.

Оно оказалось несладким. У него был горький, яростный, легко узнаваемый сосновый вкус.

Я не осмелилась его выплюнуть. Абдо уже не сдерживал свой беззвучный смех. Жоскан, улыбаясь, обменялся со священником парой слов.

– Я сказал ему, что вы из Горедда, – произнес Жоскан. – А он ответил, что в Горедде нет хорошей кухни.

– Здесь считаются хорошей кухней булки с сосной? – Я попыталась языком отскрести смолу от зубов.

– Привыкайте к этому вкусу. В Пинабре он повсюду, – ответил Жоскан и широко мне улыбнулся.

– Спросите его насчет художницы, – проворчала я, жестом указав на картину.

Жоскан тихонько переговорил со священником. Остаток моего соснового печенья каким-то образом оказался под алтарем: я уверена, что он порадовал церковных мышек. Я сжала липкие руки за спиной и пригляделась к фреске. В нижнем уголке художница оставила подпись: Од Фредрика дэс Уурне.

Я подождала, пока разговор затихнет, а потом указала на подпись Жоскану.

– «Од» – это титул, используемый на архипелагах. Переводится как «великая», – объяснил Жоскан. – Видимо, она очень скромна. Как вы и говорили, ей дали новую работу – нарисовать Санти Йобирти. Она сейчас в Вайу. Это в самой чаще леса, так что вам еще долго придется жевать смолу.

Вместо ответа я закатила глаза. Потом почтительно поклонилась священнику и поцеловала ему руку, что, видимо, тут же приблизило меня к Небу. Жоскан положил что-то в коробку для пожертвований.

Снаружи сияло полуденное солнце, и его свет отражался от поверхности реки и отштукатуренных стен. У двери была лишь одна ступенька, но мы все споткнулись на ней, включая Абдо.

«А Вайу очень далеко отсюда?» – спросил Абдо.

«Жоскан сказал, что в самой чаще леса. Поэтому, видимо, да, – ответила я. – А что?»

Абдо прикрыл глаза от солнца, а другой рукой показал на восточный берег реки. «Потому что я вижу сияние итьясаари вон там. Вовсе это не далеко».

В погоне за внезапно появившимся огнем сознания мы пересекли широкую, но мелкую реку по каменной дамбе. Абдо скакал впереди. Солдаты Восьмерки держались за ним, взволнованно переговариваясь.

– Они поражены его умением видеть сознание полудраконов, – перевел Жоскан. – Им кажется, что это упростит нам задачу.

Это должно было упростить и мою задачу тоже. Я изо всех сил старалась подавить раздражение, но все равно не могла перестать гадать, кто это. Не художница. Могли ли мы случайно столкнуться с отшельницей Мерцающей Тенью?

Поселение на другой стороне реки больше напоминало деревню, чем город. Здесь было не так много домов, как в западной части Меши. Улицы были немощеными и неухоженными.