– Настоятель храма Санти Фионани может знать, куда она направилась, – предположил Жоскан. – К тому же Меши упоминается в списке стратегически важных лордов, составленном дамой Окрой. Наверняка она внесла его из-за местных залежей серы.

Это внушало надежду. Я решила попробовать описать вторую итьясаари – Мерцающую Тень.

– Вторая женщина ведет жизнь отшельницы в каком-то огромном сосновом лесу…

– Это в Пинабре, – не моргнув глазом выпалил Мой. – Меши как раз находится у ее западной границы.

Жоскан обвел карту широким жестом.

– Это довольно большой регион. Он опоясывает восточные горы и расходится вниз, словно юбка.

– Здезь легко заблудиться, – нерешительно вставила Нэн. Я впервые услышала, как она говорит на гореддийском. У нее был сильный акцент, но, похоже, ей хорошо удавалось следить за ходом разговора.

– Будем решать проблемы одну за другой, – сказал Мой. – Сейчас нам достаточно одной цели: Меши. К тому же по пути нас ждет немало палашо, в которые нужно заехать.

Он поднялся на ноги, а Нэн скрутила карту. Через полчаса мы уже были в пути.

Палашо и правда усеивали земли Ниниса, как драгоценные камни. Иногда мы останавливались в двух или даже трех за один день. Прошел слух, что я играю на флейте, а Абдо танцует, поэтому нас часто просили выступить. Иногда нинийцы приглашали собственных танцоров. Абдо следил за ними с жадным вниманием, а потом повторял новые прыжки и позы, пока мы поднимались в очередную комнату, где нам предстояло провести ночь. В какой-то момент Мой начал обучать его танцам салтамунти и воли-вола.

– Сегодня баронет Дэс Файяшо накричал на меня, – доложила я Глиссельде и Киггзу из гостевой комнаты Палашо Файяшо. Мы были в пути уже около недели.

– Какой ужас! – воскликнула Глиссельда, а Киггз в это же мгновение произнес: – Ты в порядке?

Я откинулась на мягкие подушки, над моей головой раскинулся шелковый балдахин. Дэс Файяшо умел принимать гостей – даже тех, которых предварительно обругал.

– Все хорошо. Жоскан опять оказался прав: не все лорды относятся к нашей просьбе благосклонно. Некоторые начинают защищаться, стоит им услышать о том, что Нинис многим обязан Горедду.

– Судя по всему, этот Жоскан часто бывает прав, – сухо произнес Киггз.

Мне ужасно захотелось подразнить его, уличив в ревности, но, разумеется, я не могла себе такого позволить. К счастью, в этот момент заговорила Глиссельда:

– Жоскан то, Жоскан это! Не позволяй этому обходительному плуту себя заманить! Когда все это закончится, мы ждем тебя дома.

– Ваше Величество, ревность вам не к лицу! – сказала я Глиссельде, надеясь, что Киггз распознает мое тайное послание. Я перевернулась на живот и подперла голову руками. – Так вот, когда мы объяснили Дэс Файяшо, что Горедд не собирается его ни к чему принуждать, он согласился предоставить нам полторы тысячи солдат с полным вооружением и обеспечением, а также зерно, кузнецов, плотников…

Глиссельда перестала слушать, когда я назвала число воинов. Она издала вопль ликования, совершенно не подобающий королеве.

– Это же целый отряд! К нам на помощь придет настоящее войско! Разве это не чудесно?

Однако я понимала, что Киггз добросовестно записывает всю информацию, которую я сообщаю, поэтому продолжила перечислять припасы и специалистов, обещанных нам. Под конец я рассказала о самом странном предложении баронета:

– Дэс Файяшо закупает на южных архипелагах масло сабайских тритонов. Он настаивает, что это качественная замена горному маслу, которое необходимо для пирии. – Пирией называлась липкая, легко воспламеняющаяся смесь, которой пользовались рыцари-дракомахисты.

– Он уверен, что это сработает? – спросила Глиссельда, снова начав прислушиваться к моим словам.

– Я уверена, что он хочет нам его продать, – отозвалась я. – Можно попросить его отправить нам образцы.

– Пусть отошлет их сэру Маурицио в форт Надморье, чтобы рыцари могли их опробовать, – распорядилась Глиссельда. – Здесь никто не умеет изготавливать огонь святого Огдо.

– Не совсем так, – тихо возразил Киггз. – При убийстве на складе не обошлось без пирии. Если наш подозреваемый не изготовляет ее сам, ему точно известно, кто умеет это делать.

– Что за убийство? – обеспокоенно переспросила я.

– Я все время забываю, что ты не знаешь о наших новостях, – сказала Глиссельда. – Вскоре после того, как вы уехали, Комонот создал драконий гарнизон. Он назвал это «широким жестом доброй воли». Несколько раз повторил, чтобы я точно запомнила.

Я обрадовалась, что он решил последовать моему совету, и не удивилась тому, как неуклюже у него это получилось.

– Ничего хорошего из этого не вышло, – продолжил Киггз. – Сыновья святого Огдо снова вылезают наружу, словно крысы из щелей. В основном выходят на протесты, но уже успели устроить серьезные беспорядки, во время которых несколько саарантраи получили ранения и одна женщина-дракон пропала без вести. Позднее мы нашли ее тело на складе у реки.

Я закрыла глаза, почувствовав приступ тошноты. Сыновьями святого Огдо называли себя люди, ненавидящие драконов. На совести этого тайного братства лежала половина бед, случившихся зимой. Их презрение к драконам было настолько велико, что дракону Имланну, принявшему человеческий облик, не составило труда убедить их совершить покушение на жизнь Комонота. Джозеф, граф Апсига, приходившийся Ларсу братом (но не общавшийся с ним), оказался в самой гуще событий. В конце концов он вернулся в Самсам, поджав хвост, страшно униженный тем, что он, оказывается, выполнял волю дракона.

– Его широкий жест доброй воли обернулся страшной головной болью для городской охраны, – заключил Киггз.

– Он хотел как лучше, – возразила Глиссельда. Я впервые слышала, чтобы она оправдывала неуклюжие действия Комонота. – Как бы то ни было, сыновья святого Огдо понесут наказание за убийство саарантраи. Ты же знаешь Люсиана, он не отступит, пока не раскроет это дело. Мы примем все необходимые меры, чтобы сохранить мир.

– Лоялисты Комонота – наши союзники. Такова объективная ситуация, – сказал Киггз. – Горедду необходимо подстроиться под нее.

– Разумеется, – слабо проговорила я. – Я знаю, что у вас все под контролем.

Однако когда мы закончили разговор, я еще долго лежала на кровати, прикрыв глаза рукой. Меня охватило ноющее разочарование. Неужели я всерьез рассчитывала, что после того, как открою правду о своем происхождении и обнажу чешую, в Горедде что-то изменится? Неужели думала, что сыновья святого Огдо рассыплются в прах? Неужели надеялась, что гореддийцы за четыре месяца научатся доверию, которое не пришло к ним за сорок лет?

Конечно же, это было невозможно. Но я все равно мечтала в одиночку изменить отношение гореддийцев к драконам, достучаться до их сердец и научить здравому смыслу.

Несмотря на заверения Жоскана, наши нинийские охранники были не в восторге от сопровождения полудраконов. Они скрывали свои чувства за маской профессионализма, но чем дольше мы путешествовали, тем чаще я замечала их истинное отношение. А стоило мне увидеть его однажды, я уже не могла не обращать на него внимания.

Некоторые солдаты Восьмерки делали знак святого Огдо, когда мы с Абдо подходили к ним слишком близко. Это был несложный жест – два пальца, сложенные в колечко, – который якобы оберегал человека от драконьего зла. Сначала я решила, что мне померещилось. Мужчина, седлавший нам лошадей, держал руку на гриве, и его пальцы вроде бы были сложены в кольцо, но когда я посмотрела на него прямо, они оказались распрямлены. В другой раз я заговорила с одной из женщин, и она сложила знак на груди – или у нее просто зачесалась кожа?

А потом наступил день, когда Нэн купила целую связку ячменных веточек – тонких, хрустящих хлебных палочек, которые Абдо просто обожал. Конечно, Абдо выхватил из ее рук сразу три штуки. Двое из наших солдат, которые подъехали к Нэн, чтобы угоститься, нерешительно застыли на месте, внезапно передумав. Наконец один из них сложил пальцы в знаке святого Огдо – так незаметно, как только мог. Но Абдо все равно увидел и замер. Он провел в Горедде достаточно много времени, чтобы знать, что это за жест.