– Самородов, ты генеральный прогон «Москва-Париж» записал полностью? – строго спросил Лисовский.

– Как полагается. – Антон судорожно кивнул, еще не понимая, куда клонит директор.

– Ну, хоть кто-то еще работает. Поступим так, завтра на премьере заменишь голоса Смирницких своей записью, – скомандовал директор.

– В каком смысле? – опешил звукооператор.

– В прямом! Они будут рот открывать под твою фонограмму.

– Но живой голос – это одно, а запись – совсем другое.

– Да знаю я! – выкрикнул Лисовский и покрутил вспотевшей шеей, стиснутой галстуком. – Но у нас нет выбора, эта парочка охрипла по дурости, кретины! Ты сделаешь так, чтобы никто не догадался.

– Но…

– Никаких отговорок! У тебя лучшая аппаратура в крае. Или мне другого звукооператора подыскать?

Антон сглотнул слюну, что было похоже на кивок согласия. Лисовский похлопал его по плечу. Жест был дружеским, но взгляд и голос источали лед:

– Если подведешь, Самородов, вылетишь из театра к чертовой матери, а твои новомодные диски я сам переколочу!

Директор толкнул пластинки и вышел. Антон, как сдувшийся шарик, опустился в кресло. У него действительно отличная аппаратура, но генеральную репетицию злосчастной оперетты он не записывал. Ему как раз привезли из Москвы новейшие заграничные диски групп «ABBA» и «Queen». Надо было срочно растиражировать их на компакт-кассеты, чтобы успеть сбыть самую выгодную первую партию. Не до оперетки было.

Что же делать?

Через полчаса мучительных раздумий и перебора всех мыслимых вариантов звукооператор вспомнил об изуродованной девчонке-уборщице. В их театре порой выступали эстрадные артисты, и Антон позволял бедняжке смотреть концерты из его комнаты. Этой зимой приезжал Эдуард Хиль.

Сана каким-то образом узнала, что за один концерт певец получает столько же, сколько она за месяц, и возмутилась:

– Вымыть театр сложнее, чем спеть десять песенок.

– Все так говорят, а ты попробуй, – усмехнулся Антон, приглушая уровень записи на аплодисментах. Компакт-кассеты с концертами эстрадных звезд тоже были ходовым товаром.

Хиль как раз закончил шуточную «Песенку без слов», зал аплодировал.

– Спеть эту ерунду? – с вызовом спросила девушка со шваброй.

– Просим! – Антон, не скрывая сарказма, изобразил аплодисменты.

Сана зыркнула на него одним глазом, дефектным боком она не поворачивалась, расправила плечи и выдала один в один «ла-ла-ла-о-о-о» тем же неповторимым обаятельным хилевским тембром. Впрочем, о неповторимости речь уже не шла. Антон с удивлением глазел на девчонку в халате уборщицы, а та непринужденно копировала мужской голос и смотрела прямо в зал, радуясь тому, что звукорежиссерский пульт находится в левой половине комнаты, и Антон видит только хорошую часть ее лица.

В те дни Самородов записывал на кассеты диск группы «Pink Floyd» «The Dark Side of the Moon». На пластинке была потрясающая песня без слов «Great Gig In The Sky» – сильная мелодия и чарующий женский вокализ. Антон был уверен, так может петь только сверхталантливая негритянка, с детских лет обучавшаяся вокалу. Никто из советских эстрадных звезд не сможет исполнить песню на таком уровне, что уж говорить про никчемную уборщицу.

Он решил осадить самоуверенную девчонку:

– Хиль у нас второй день выступает, ты прослушала и подготовилась.

– Вот еще! – возмутилась Сана.

– Тогда повтори этот вокализ. – Самородов приготовил диск группы «Pink Floyd».

Как он и предполагал, юная выскочка понятия не имела, о чем речь, слово «вокализ» для нее было в новинку.

Он снисходительно пояснил:

– В вокализе используют только гласные звуки, типа «а», «о», «у». На первый взгляд – просто, но на самом деле такая техника исполнения намного сложнее, чем при пении текста.

Зазвучала музыка. Сана прослушала песню и обрадовалась:

– Наоборот, проще. Не нужно заморачиваться с незнакомыми иностранными словами. Звуки в чистом виде мне нравятся больше, они не придуманные, а естественные. Вот, послушай.

И она повторила. Честное слово, повторила! Без запинок, с такой же чарующей силой! Как она умудрилась запомнить мелодию после единственного прослушивания?

– Кайф! – вырвалось у Антона любимое словечко, означавшее одобрение или хорошее настроение.

Впрочем, подобная реакция у него была и на африканскую маску – любопытная бесполезная диковинка. С голосом девчонке повезло, а вот с мордашкой беда, ее не выпустят на сцену даже в сельском клубе. В тот день он одарил Сану американской жвачкой и выпроводил, чтобы не мешала работать. Каждая записанная кассета – это деньги, которых уже завтра, в случае провала премьеры, он может лишиться.

– Голосистый Уголек, – задумчиво произнес Антон, придя к выводу, что она его единственный шанс на спасение.

Самородов выскочил из комнаты в поисках уборщицы. Сана слышала его приближение и успела расправить волосы, чтобы хоть как-то прикрыть безобразный шрам.

Просьба звукооператора ее озадачила. Она должна исполнить женскую и мужскую партию в новой оперетте да так, чтобы никто не догадался о подмене. Первая мысль – это невозможно! Одно дело спеть для приятеля короткую песенку, когда он понимает, что это имитация, и совсем другое – обмануть сотни зрителей и артистов в длинной постановке.

– Выручи, Уголек, помоги, – просил Антон, протягивая ей партитуру оперетты. – Ты «Pink Floyd» вытянула, а у Смирницких голоса заурядные. Вот текст, я отмечу красным и синим женскую и мужскую партию. Ты слышала генеральный прогон?

Конечно же она слышала, ей не спрятаться от звуков. Она без труда восстановит в памяти музыкальную постановку, игру оркестра вплоть до звучания каждого инструмента и голоса всех исполнителей. Но вдруг, подмену раскроют, и она подведет Антона? Он хороший парень и девушки у него, вроде бы, нет, она слышала его телефонные разговоры – все о пластах, кассетах, записях и модных шмотках. Сейчас между ними почти дружеские отношения, но все изменится в случае провала. Он возненавидит ее.

– Ты называешь меня Угольком из-за этого? – прямо спросила Сана, откинув прядь волос со шрама.

Антон не отшатнулся. Он запустил растопыренные пальцы в ее распущенные волосы и обхватил ее лицо обеими ладонями.

– Глупенькая, у тебя волосы антрацитового цвета, а глаза, как сияющие угольки.

Сана вырвалась из мужских рук и отвернулась, чтобы он не видел выступивших слезинок. Ну как такому откажешь.

Вечером в театре было особенно многолюдно. На премьеру оперетты «Москва-Париж» пожаловали лучшие люди города. Важные чиновники раскланивались с руководителями ведущих предприятий, их заносчивые жены придирчиво оценивали платья и украшения друг друга. Военные и милицейские чины громко шутили за столиками буфета. После третьего звонка сливки общества заняли первые ряды партера. Лучшие места в амфитеатре были выделены ударникам социалистического труда. А французскую журналистку, худосочную даму почтенных лет, усадили в центральной ложе вместе первым секретарем крайкома товарищем Лобановым.

Расселись все, только директор театра Лисовский не находил себе места. Перед спектаклем он то и дело покидал гостей и спешил за кулисы в надежде, что у Смирницких прорежутся голоса. Но чуда не случилось. Когда зазвучала музыка, Лисовский, оказавшийся на сцене, вцепился в складки раздвинувшегося занавеса и застыл в темном углу. Его глаза, устремленные вверх, с надеждой всматривались в окошко звукооператорской кабины.

Там бледный Самородов отсчитывал последние минуты своей работы на хлебном месте. Прощай, бесценная аппаратура, прощай, дополнительный заработок. Видя такое скопление народа, в том числе музыкантов и критиков с идеальным слухом, он уже не верил, что можно обмануть всех. Одно дело понимать, что девчонка хорошо пародирует исполнителей, и совсем другое – вообще не догадываться о подмене.

Глаза Антона косили вправо на технический балкончик, примыкавший к верхнему углу сцены. Там между двумя треногами была натянута черную вуаль, за которой пряталась Сана. Она хотела видеть действие, чтобы контролировать жесты солистов, отказалась от микрофона, и он лишился возможности вытянуть ее голос с помощью аппаратуры.