Одинокая фигура в запыленном до бежевых полос черном плаще королевских войск встречала их на въезде.

— Бог свидетель, я думал вас не дождаться! — исхудавший, с больными огромными глазами на пол-лица, путаясь в собственных ногах, двинулся к ним служитель заставы, — мастер войны? Мое почтение.

— Принято, — устало ответствовал Ниротиль, — ты один?

— Заставный Суготри, — отрапортовал слабым голосом тот, — замещаю его светлость мастера Катлио.

— А что с ним?

— Дизентерия. Неделю как убрался к праотцам, помяни Господь его праведную душу.

«Не есть ничего, не пить воды и держаться подальше от этого болезного», — тут же назвал себе первые правила на новой службе Ниротиль.

— Ты из квартирьеров? — спросил он Суготри, — где мы разместимся?

— Ох, мастер, — скривившись и потирая живот, забормотал заставник, — тесновато тут. Дома вам, уж простите, предоставить не получилось. Местные князьки, как один, притворяются, что хины не понимают, зато присягу наизусть вызубрили. Как быть, и не знаю, сломали весь ум…

Он говорил дальше, а Ниротиль обреченно готовился встречать тяжелые деньки. Немедленно пообещав себе, что напишет злобное письмо Гельвину, он просчитывал, сколько трудов придется ему взять на себя. В незнакомом, фактически вражеском городе найти дом и обеспечить безопасность ставки. Задаться вопросом предотвращения эпидемии. Уточнить, насколько далеко от города ближайшая дружина, кто командует ею и где найти подкрепление на случай вооруженного мятежа. Дружина, конечно, стояла где-то в Лунных Долах, но нужны были ближе расположенные силы.

Следовало созвать всех подданных Элдойра. Проверить, не скрывается ли в Мирменделе кто-то из князей или ленд-лордов с задолженностями по налогам — интересно, как? Еще неплохо было бы проверить сколько трофеев в обоз сдали те из воинов, что рискнули осесть в итоге на земле врагов.

И это не считая всех мероприятий, которые следовало предпринять в самом Мирменделе: перепроверить карты и планы, изучить местные обычаи и сословные взаимоотношения, найти переводчиков, найти тайных переводчиков, нанять водоносов, погонщиков скота… голова шла кругом от списка срочных дел.

— Так что прикажете, мастер? — Суготри, зеленея и бледнея, держался за живот уже обеими руками.

— Жилье, — коротко бросил Ниротиль, — какие варианты?

— Есть старая усадебка за чертой основного поселения. Заброшенная лет двенадцать назад, но еще вполне себе…

— Понятно. Дозор в городе организован?

— Когда надо?

— Вчера! — рявкнул полководец и тут же поплатился за это сильным кашлем: он уже отвык от того, как приходится порой орать на подчиненных. Что его удивило больше, чем обреченно кланяющийся Суготри, так это подсунутый под самый нос белоснежный платок, зажатый в женской ручке. Серая пыльная перчатка мешала увидеть даже оттенок кожи, но жест Лиоттиэль оценил.

О существовании у себя жены он в очередной раз запамятовал, и она долго ждала, чтобы осторожно и ненавязчиво обратить на себя внимание.

— Благодарю, — кивнул он в пространство, принимая платок, — Суготри! Охрану для леди и ее сопровождающих.

— О, мастер с дочерью приехал? — растянул бледные губы в подобии улыбки тот.

Зародившееся было в груди Ниротиля сочувствие мгновенно уступило место жгучей ненависти.

— Госпожа — моя жена! Что вылупился? Почему вообще ты все еще здесь, так твою и разэдак?!

***

Как знают все кочевники, а особенно те из них, что воюют, усталость набрасывается на свои жертвы только тогда, когда наступает время мирной оседлости. Главным желанием Лиоттиэля после трех недель утомительного, хотя и обошедшегося без приключений, пути, было лечь спать на чем-то твердом, что не раскачивается и не кренится на поворотах. Мелькала мысль о банях, но этой роскоши, судя по всему, он пока себе позволить не мог.

А вместо того, чтобы выспаться, ему предстояло улаживать дела почившего брата Катлио. Несколько раз за этот бесконечный день Ниротиль подумал, что, побывай он один раз в Мирменделе до войны, в победе пришлось бы сомневаться гораздо меньше.

Как вообще они могли воевать, да еще так слаженно? Неужели помощь северных союзников из Белозерья сделала их отважнее? Миремы и сальбы жили так, словно единственным законом их было избегать любого подобия дисциплины. Повсюду царила анархия.

Мирмендел завораживал своей несомненной древностью — и тем, что все еще существовал. Теперь же, после несомненного проигрыша, он словно стряхнул с себя обязанности соперничества с северными соседями. Сюда подтягивались те жители Лунных Долов, кому не по нраву была строгость Элдойра и нищета Салебского княжества, в очередной раз оставшегося без управления. Накопилось их за зиму немало — добавились и разоренные жители северных провинций. Перезимовать без зерна, дров и прочих припасов рисковали немногие.

Здесь строгое Единобожие Элдойра теряло свой вес. Никто не спешил присоединиться к одиночной молитве опаздывающего путника, совершающего часовые земные поклоны на углу улицы; не слышно было ни распевов чтецов Писания, ни проповедей Наставников, даже призывов к молитве — и тех не звучало. Это рождало незнакомое доселе Ниротилю чувство собственной чужеродности, отличия от окружения.

И это вдвойне внушало опасения.

Предоставленная ему и его воинам-сопровождающим усадьба оказалась небольшой старинной виллой из тех, в которых жили большие миремские семьи. Крохотный участок был обнесен высокой каменной стеной, кое-где штукатуренной глиной. Плоская крыша служила, очевидно, еще одним жилым этажом в жаркое время года.

Лиоттиэль окончательно приуныл, поняв, что заброшенная усадьба абсолютно не готова превратиться по мановению руки в сносное жилище. Одну паутину пришлось бы выметать недели две.

Хорошо, что на заставе нашлось кое-что перекусить. Давясь сухим сыром и черствым хлебом, Ниротиль вознамерился закопаться в одеяло с головой и проспать весь следующий день. Правда, намерение его обречено было на провал: в установившуюся жару спать пришлось бы полностью нагим, и точно не на мехах.

— Ночью бывает холодно, и ничто не предвещает, какая ночь — холодная или душная, — предупредил Суготри, — осторожнее с пауками-птицеедами. Они могут дремать в темных углах днем, а ночью искать место, где погреться.

Одна из девушек пискнула под вуалью, две другие на нее зашипели. Ниротиль не признался, но что-что, а пауки его и самого вгоняли в отчаяние. Вскоре девушки удалились, а Трельд и Линтиль вызвались обойти территорию и найти слабые места. Костер во дворе необжитого дома отчего-то казался Ниротилю много уютнее, чем самая роскошная спальня во дворце Правителя в Элдойре. Он уткнулся подбородком в колени, обнял себя руками — так было удобнее всего, привычнее, так он готов был бы просидеть всю ночь.

Ему хотелось побыть наедине с собой, что так редко удавалось в последнее время. Прежде он нередко выбирался в ночную степь, и там, вдали от огней становища, разложив лук, стрелы и ножи на земле, часами забывался наедине с тишиной, иногда пел что-то сам для себя и для Рыжика, бывало — самозабвенно мечтал…

— Ну что, разбиваемся на ночь? — бодро предложил Ясень, вырывая полководца из его мыслей.

Внезапно на локоть полководца, привалившегося к сундуку с вещами, легла невесомая девичья рука.

— Господин мой, — девушка неловко поклонилась, Ниротиль повел плечами, хмурясь.

— Сними вуаль, — отрывисто бросил он, — мы женаты. Я хочу видеть твое лицо. Мои оруженосцы — моя семья, чти их, как родственников, и не дичись.