— Что-то происходит, — заметил Ясень, — похоже, в город приехали всадники.

— Там и обозы есть, — заметил Трельд, щурясь вдаль, — экая пыль, ты глянь! кажись, им подкрепление прибыло, а, мастер?

— Это могут быть паломники, — вслух понадеялся полководец, — могут?

— Они на телегах, — беспощадно отверг предположение Ясень.

— Торговцы?

— Блокада с севера, с востока, с юго-востока…

— С запада торговать не с кем, если только с гор не спустились духи ночи, — скривился Линтиль.

Ниротиль уныло оглядел расстеленную на стол карту. Его собственная дружина, пополненная новобранцами, стояла далеко за Флейским Отрогом на восток, в Лунных Долах. Полководец как никогда завидовал счастливцам-дружинникам. Даже опасность подхватить малярию казалась мелочью рядом с ужасным южным картофелем, неразваривающимся ни в какой воде рисом и унылой жизнью заставы.

«И унылость эту, кажется, слегка разбавит кровавая бойня, — худшие ожидания Ниротиля подтвердились: к воротам направлялись без малого две сотни миремов самого воинственного вида, — любопытно знать, похоронят они нас по нашим законам в землю, или сожгут по своим в погребальных кострах». В целом, мужчина все-таки желал бы остаться в живых, что же касается собственного погребения, то он мог не сомневаться, что оно так или иначе свершится.

К воротам подошли лишь трое из прибывших вооруженных жителей, и двое из них на хине не говорили.

Третий же лишь передал письмо для полководца.

— «Ваш скот и ваши посевы забирают нашу воду, — зачитывал Ясень, — ваши взгляды оскорбляют наших женщин и наших божеств. Мы видим огни ваших очагов. Мы слышим ваши молитвы тому, кто враждует с нами, мы чуем запах вашей еды. Уходите или станьте невидимы, как луна днем». Мастер, непохоже на то, что писал воин.

— А со многими миремскими воинами ты был знаком? — скрипнул зубами Ниротиль, — оно подписано как-то?

— «Отец сыновей». Сентиментальные они, эти южане.

— Поговори мне! — разозлился Ниротиль, — сентиментальные? Расхреначили безо всяких нежностей твоему капитану полбашки и ногу едва не отрезали! И не сомневайся, они повторят все, что мы видели от них, и добавят кое-что похуже, если мы не придумаем, как их приструнить.

— Сокол с письмом в дружину вылетел, — меланхолично заметил Ясень, поглаживая расстегнутую на груди рубаху, — если они получат его к вечеру, то дней через пять мы можем их ждать.

— Много, — прошептал Трельд.

Судя по периодическим воинственным выкрикам от ворот, эти пять дней обещали стать насыщенными.

— Твою… душу! — рыкнул Ниротиль, оглянулся, встретив обеспокоенный взгляд Сонаэнь, спрятавшейся в тени у лестницы, глазами велел ей убираться, снова посмотрел на соратников, — сколько у нас бойцов? Немедленно ко мне всех. Всех до единого!

Тридцать два изможденных, загоревших и исхудавших, воина предстали перед полководцем через несколько часов. Ниротиль безрадостно оглядел их. Если бы он мог впасть в панику, то ему пора было сделать это. Вот теперь и его армия. Все, чем он располагает в Мирменделе. Стражи Элдойра. И неизвестно, чем закончится это противостояние.

«Если бы это были воины там снаружи, мне с легкостью удалось бы их остановить, — тоскливо рассуждал полководец, — но крестьяне не поймут. Да и как мне с ними объясняться, если они не понимают нас, а мы их?».

— У нас нет шанса, если они решат атаковать, мастер. Бог свидетель, тут ноги бы унести. Как сказала бы Триссиль, или зад спалить, или жисть избыть.

— Где она сейчас, кстати? — спросил Ниротиль, опасаясь услышать, что неуемная Трис скрылась где-нибудь на Чайных Островах.

— В Сабе, — а ответ обрадовал его больше, чем когда-либо, — захворала, оправилась, отлеживается.

— Надо призвать ее. Кто-нибудь из центральной сотни есть в Долах?

— Я призову всех, мастер, — пообещал Линтиль.

— Сколько у нас есть лучников? И луков? — Ниротиль звучно захромал по общей комнате, — пересчитать. Держите седла наготове. Узду не снимать. Проклятье! Коров некуда отогнать! — он помнил по кочевой привычке, как во время налетов женщины и дети прятались со скотом в лиманах и заводях, предпочитая вымокнуть и пасть жертвами комаров и слепней, но не вражеских копий.

А здесь скрыться негде.

— Что будем делать, если они не разойдутся? -тихо спросил Трельд. Скосив на него глаза, Ниротиль скорее угадал, чем увидел, что соратник боится. Страху Трельда он привык верить. Дело было хуже некуда.

— Братцы, тут же все с боёвки? — тихо спросил Ниротиль, опираясь о стол обеими руками и оглядывая мрачных соратников.

«Боёвке» не минул и год. И, раз их отослали на юг, все они принадлежали к расформированным отрядам — погибшим десяткам и сотням. К его собственной дружине. Его армии, почти половину которой пришлось похоронить.

Парни знали об этом не хуже его самого. Через битву за белый город прошли все. Память была слишком свежа, и в следующие пятьдесят лет вряд ли ослабнет у тех, кто переживет сегодняшнюю ночь.

Если переживет.

Бледный Суготри нервно строгал одну за другой стрелы. Пальцы мелькали быстро, словно лапки паука, плетущего паутину.

— Чего трясешься-то? Не устал за полгода здесь-то? — добродушно спросил другой воин заставного. Тот встряхнулся.

— У меня сын родился три месяца как, — задушенно пробормотал он, — жена… дочек одних…, а тут сынок. Писала, уже и смеется, и узнаёт своих, а я — вот где. Что за наказание!

— Моя тоже одних девчонок приносила, — тоном недовольного погонщика племенных коров поделился собеседник, — сказал, возьму другую — и на тебе, три парня один за другим. Напугалась!

— Этих напугаешь, — пробурчал Линтиль.

— Ведьмы они, твоя правда. А лучше с ними, чем без них.

Ниротиль молчал. Положение спасало его от необходимости принимать участие в разговоре. Задушевные беседы никогда не были его сильной стороной. Он умел помогать своим воинам. Умел почувствовать, кого из них снять с поста и отправить досыпать, кого вообще развернуть с кочевья и отослать к семье.

А вот утешать словами не мог. С недавних пор разговоров вообще боялся. Добрая половина начиналась с сочувственных речей о том, как чей-то увечный троюродный дядюшка в сто тридцать пять чудил в борделях.

«Нельзя им дать раскиснуть, — решил Ниротиль про себя, — а то, не дай Бог, придется решать вопрос срочным набегом». Так в Сальбунии получилось. А чем закончилось? Ниротиль сжал губы, безуспешно надеясь отогнать картины прошлого. Недавнего и оттого все еще близкого, опасного, необдуманного.

— Кто-нибудь говорит на наречии мирмит? — поинтересовался у заставников Ясень. Нашлись трое.

— Идите и скажите им, что мы выполним их условия, — приказал Ниротиль, — скажите, что три дня нам потребуется, чтобы собраться.

— Мастер! — охнули его дружинники.

— Идите — и скажите. У нас есть два сокола. Я отправлю одного во Флейю, другого — Гельвину. Мы будем тянуть время. Но землю не сдадим.

***

Ниротиль привык к тому, что видит во время набегов на малые поселения. Привык к тому, что сам всегда на атакующей стороне, и почти никогда не на стороне защищавшихся.

В Руинах разве что не хватало кольев, выставленных перед воротами, да перевернутых телег — жалкая попытка противостоять разъяренной толпе, если атака все-таки случится. Что утешало Ниротиля, обученные бойцы могли противостоять горожанам с легкостью. Сколько жизней они унесут с собой прежде, чем сами падут?

Ночь казалась бесконечной, рассвет все не наступал. Полководец в тишине полночного Мирмендела в любом малейшем шорохе опасался угрозы нападения. То некстати скрипела колодезная цепь, то ухал где-то сыч… то в сарае вдруг просыпались кролики и затевали возню…