– Если позвонят отчиму, это будет лишний повод выставить меня перед мамой аморальной свиньей, – шепнул мне недовольно Никита в то время, как директор лагеря – невысокий полный мужчина, нервно расхаживал из стороны в сторону.

– А моя мама скажет: «Ира, я же говорила!» Помнишь, она не хотела меня пускать? – склонилась к другому уху Третьякова.

– В последний раз спрашиваю, чья это было идея? – громко вопрошал директор летнего лагеря.

Мы стояли на пороге его кабинета и молчали, как партизаны. Чья идея? Амелии, которая решила отыскать в темном лесу неприкаянную душу? Или Дани, нашедшего в соседнем дачном поселке своего знакомого с приставкой? Или Кузи, желавшего отомстить Марку? Обыграл Василевского в карты (почему-то сейчас я была уверена, что Макс мухлевал) и, отправив соперника в лес, настучал о побеге директору… А ведь в лагере в эти выходные совершенно точно не было начальства. Видимо, директора вызвал кто-то из вожатых, после того, как узнал о нашем побеге. Эх, если бы не Кузя…

Мы продолжали упрямо молчать. Тогда рассерженный директор схватил телефонную трубку и принялся набирать чей-то номер. Наверное, в ту секунду каждый из нас испугался, что этот звонок предназначается кому-то из родителей.

– Куда вы звоните? – осмелилась поинтересоваться Ирка.

– Многоуважаемой Лидии Андреевне! – пропыхтел мужчина, свободной рукой вытирая с полного лица пот.

– О, нет! – Настала и моя очередь расстраиваться. Тут же вспомнился наш разговор перед отъездом, когда Лидия Андреевна сказала, что рассчитывает на мою благоразумность и знает точно: я не смогу ее подвести. А ведь в итоге я не то что проворонила побег, я принимала в нем активное участие!

Лидия Андреевна, узнав новость, тут же засобиралась к нам и попросила директора не вводить никаких санкций до ее приезда.

Директрису мы ждали после обеда на лавке у главного корпуса. Солнце припекало, на улице было душно. Но нас, в наказание, оставили без купания. Лидия Андреевна все не приезжала, время медленно текло. Мы, сидя на жаре, лениво перекидывались фразами. Настроения ни у кого не было. По правилам лагеря нам грозило отчисление. Впервые сбежали сразу семь человек, поэтому пощады мы не ждали. Если и уезжать отсюда, то всем вместе. И все заработанные жетоны мне пришлось сразу отдать старшему воспитателю.

– Зато теперь тебе не придется тащиться на олимпиаду, – шепнула я со скамейки Никите, который сидел на нагретом асфальте у моих ног.

Яровой поднял голову и улыбнулся:

– Ох, Верона, ты неподражаема.

Я лишь отмахнулась.

Лидия Андреевна приехала взволнованная, расстроенная, но почему-то очень нарядная (как мы позже решили, для того, чтобы произвести впечатление на «колобка»-директора). К тому времени вокруг нас уже собрался весь наш отряд и еще несколько человек из второго. Слухи о массовом побеге быстро разошлись, и никто не хотел пропустить показательную порку.

Лидия Андреевна неслась к нам навстречу вдоль сосен по асфальтированной дорожке, и ее каблучки взволнованно стучали. Я неуверенно поднялась к ней навстречу, чтобы попытаться объяснить всю произошедшую ситуацию. Но не успела и слова сказать, как Лидия Андреевна, вместо ругательств, заключила меня в крепкие объятия.

– Ах, Вера! Дорогая моя девочка! Надеюсь, ты не пострадала?

– Нет, что вы… – обескураженно начала я. – Со мной все хорошо. С нами со всеми все отлично, мы просто гуляли по лесу…

– Одни? Ночью? Боже мой, Азарова! Это ведь опасно! – Лидия Андреевна перестала меня обнимать и с таким страхом осмотрела мое лицо, будто в лесу нас уже успели исцарапать волки.

Директор, видя бурную реакцию женщины, наоборот поутих. Сбавил свой воинственный настрой. А Лидия Андреевна, повернувшись к нему, возмущенно начала:

– Это что у вас здесь за охрана такая, что половина отряда может спокойно сбежать?

– Сам не знаю, где они находят лазейку… – от такого напора обескураженно начал мужчина. – Нет, в нашем лагере уже были прецеденты, но чтобы сразу семь человек…

– У вас здесь небезопасно, коллега! Почему в автобусе не было сопровождающих?

– Откуда вам это известно? – побагровел директор.

– Есть у меня свои источники. – Строго произнесла Лидия Андреевна. – И это не вы выгоните моих детей, а я их у вас заберу! И жалобу куда следует напишу.

С каждым ее новым словом директор лагеря багровел все больше. Мы тоже слушали Лидию Андреевну, разинув рты.

– Погодите, погодите! Можно ведь все уладить? – залебезил директор. – Прокол вышел, признаю… Может, продолжим беседу в моем кабинете? А вы… – мужчина одарил нашу компанию тяжелым усталым взглядом. – А вы пока свободны. Завтра можете снова купаться.

– Здорово! – восхитился таким исходом событий Даня. Я тоже выдохнула с облегчением, ведь уже была готова пойти собирать сумку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Перед тем, как уйти, Лидия Андреевна снова обняла меня.

– Ничего не бойтесь. Вы – мои дети. Я вас в обиду не дам.

Расчувствовавшись, я обняла женщину в ответ. Когда Лидия Андреевна, снова звонко стуча каблучками, направилась вслед за директором лагеря, собравшиеся «зеваки» нашего отряда тоже разошлись. Все были довольны тем, как решилась ситуация. Только Даня ворчал по поводу того, что Кузя просек наш розыгрыш.

– Надеюсь, хотя бы ночью, когда смотрел трансляцию, перетрухнул. Стукач! – ворчал Третьяков.

После полдника мы с Иркой вдвоем брели к своему корпусу. Сказывалась бессонная ночь: то я, то Третьякова по очереди зевали. Если честно, я не представляла, как доживу до отбоя. Диана утащила брыкавшуюся Амелию на мастер-класс по танцам, и мы с Иркой по пути к палате придумывали забавные прозвища для пляшущей Циглер. Не только ей обзывать нас курицами.

– Перед родительским днем будет концерт, а после костер… – снова зевая, сообщила Ирка. – Нам нужно подготовить номер.

– Амелия же теперь умеет танцевать, пусть они с Дианкой что-нибудь поставят, – ответила я.

Мы с Третьяковой прыснули от смеха.

– Нет, серьезно, Вера… А жетоны?

– К черту эти жетоны, – вяло ответила я.

В дверях нашей палаты сразу увидели записку. В предчувствии новой беды меня замутило.

– Что это такое? – Ирка первой выхватила сложенный вчетверо лист бумаги. Послание было написано от руки: «Перед тем, как все произойдет, ты должна узнать правду. Приходи к недострою после костра».

Мы с Иркой впились взглядами в записку, изучая каждую букву, выведенную синей пастой…

– Тебе знаком этот почерк? – спросила Третьякова.

– Не-а.

– Вот Оксанка стерва! Все никак не угомонится. Видимо, разозлила ее ваша с Марком ночная вылазка из лагеря.

– Наша с Марком? – рассердилась я. – Тебе лучше всех известно, при каких обстоятельствах мы все вместе вернулись в лагерь.

– Мне-то известно, а вот ей…

Мы с Ирой зашли в палату. Из-за предчувствия чего-то недоброго обе молчали.

– Нужно показать записку Амелии, – наконец сказала Ирка. – Она придумает, как из этой гадины всю дурь выбить. Пусть Циглер к недострою вместо тебя идет, а?

– Ничего такого не будет, – поморщилась я, пряча записку в рюкзак.

– То есть как? – ахнула Ирка.

– Я туда просто не пойду. Никто не пойдет. Пусть Соболь там дожидается меня хоть до самого рассвета.

– Ну, Вера! – закапризничала Ирка. Ей хотелось хлеба и зрелищ. – Ты не можешь ее до конца жизни игнорировать!

– А я и не буду ее игнорировать… Вот приедут ее родители, и я им заявлением пригрожу. Покажу записки, предоставлю свидетелей... Ты ведь меня поддержишь? Достала эта дура портить мне жизнь и отдых…

Ирка только удрученно вздохнула.

Но как бы я ни храбрилось, чувство тикающей бомбы, которая вот-вот прогромыхает, не проходило. Перед отбоем мы всем ночным составом собрались на трибуне футбольного поля. После вылазки в лес я была вялой и отвечала невпопад. От гнетущих мыслей отвлек лишь вибрирующий телефон. Тогда я отошла от друзей и с удивлением обнаружила на экране высветившееся слово «Папа».