– С чего вдруг? Зачем ты устроил весь этот переполох?

Обычно Глен нечасто улыбался. Постоянно прищуривал глаза, словно от солнца. И губы его всегда были сжаты. Но от вопроса Кати на его лице промелькнула тень улыбки. Он разлёгся на скалистой земле и тихим голосом произнёс:

– Да так! Без всякой определённой цели. Хотел приколоться над этой противной деревней. Думал, может, удастся пробудить её от глубокой спячки, в которую она впала. И у меня получилось! Слыхали, все только и делают, что говорят об этом? Мэр, мисс Гатт, Фредди Бургер и все остальные. Каждый старается найти скрытый мотив. Но у них это не получится. Потому что никакого мотива нет. Никому и в голову не придет, что кто-то проделает такую работу просто так, ради развлечения!

Остальные четверо уселись рядом с ним на скале. Они знали, что Глен самый смелый из них, его никогда и ничто не волнует, он никогда ничем не заморачивается, всегда спокоен и уверен во всём, что говорит и делает. И никто из них даже и не догадывался, что Глен способен на такое.

– Ты рисковал, – вдруг сказала Селина. – Тебя же мог кто-нибудь увидеть!

Но предыдущие слова Кати словно дали ему новый заряд энергии. Глен повернулся на бок и с горящими глазами принялся им рассказывать, как отсканировал банкноту в десять лир, как отсканировал лицо мэра с журнала, который местный совет рассылает по домам. Как потом с помощью графического редактора соединил их и наштамповал своим принтером двадцать четыре купюры. И что во время всех этих действий он предусмотрительно использовал резиновые перчатки, чтобы не оставить никаких отпечатков пальцев. Он продолжил им объяснять, как с большим терпением нарезал газетные листочки размером с банкноту в десять лир, разложил их по пакетам и вышел разнести эти пакеты рано утром, когда было ещё темно.

Глаза Селины заблестели пуще прежнего. Она всегда восхищалась Гленом. Его голос, походка, проницательный взгляд, полные, но пропорциональные губы, широкие плечи – всё это зажигало в её сердце огонь. Даже та маленькая серёжка в его правом ухе, которая на других юношах может выглядеть вульгарно, на Глене смотрелась прилично и к месту.

– Конечно, рисковал, – подытожил Глен. – В этом-то и есть весь смысл. В риске. Ничто не даёт большего удовлетворения, чем риск!

Комната на крыше была построена как прачечная, но Франс переделал её в мастерскую. У него там был механический лобзик и длинный верстак, заваленный кусками фанеры, клубками хлопковых ниток, пилками, пинцетами и тонкими операционными лезвиями. Там Франс забывал всё на свете. Судьба свела его с господином Антоном Мускатом, который пробудил в нём любовь к созданию моделей кораблей. Франс стал образцовым учеником, и вскоре эта любовь переросла в страстное увлечение. В этой комнатке наверху Франс проводил долгие часы, нарезая тонкие полоски из дерева, отмеряя, моделируя, клея и с большим терпением и осторожностью формируя шпангоуты и футоксы, которые потихоньку превращались в каркас нового судна. Эта комнатка на крыше не только трансформировалась из прачечной в мастерскую, но также стала гаванью, где стояла на якоре шебека[1] «Святой Дух», две бригантины, еще одно парусное судно и военный корабль, к которым вскоре должен был присоединиться галеон «Святая Анна». Франс несколько месяцев рылся в книгах, ходил по музеям, фотографировал и набрасывал чертежи, надеялся, что «Святая Анна» станет его шедевром. От господина Антона он узнал, что серьёзная модель – это не та, которая вырезается из сплошного куска дерева или же формируется слой за слоем из цельной древесины. Модель первоклассного качества должна строиться также, как и большие суда. «Святую Анну» он хотел смастерить до мельчайших деталей, отобразить все пушки, полную тросовую оснастку и даже статуэтки на носу судна, включая Святого Джузеппе, который находится в церкви Рабата.

Там, наверху, Франс пытался занять себя и забыться. Образно выражаясь, последние восемь лет он провёл в одиночестве между небом и землёй, с опущенными парусами и полуспущенным флагом на мачте, колышущимся на северо-западном ветру, не зная, куда направляется. Свою жену он заставил идти в открытое море по тонкой доске с завязанными за спиной руками и булыжником на шее. Он видел, как она опускалась на дно с широко раскрытыми глазами. И когда она пропала в тёмных морских водорослях, он продолжал повторять, что это не его вина. А теперь он и сына потерял. Уже заметил, как тот забрался на судно и поднял паруса. С первым же бризом его сын уплывёт. Ну что он мог поделать? Только смотреть с причала, не в состоянии произнести ни слова.

В душе Франса теплился единственный проблеск. С тех пор, как в его жизни появилась женщина с короткими волосами, он почувствовал, что там постепенно разгорается огонек. Она знала всё его прошлое и была готова это принять. Она была спокойная и умиротворённая и могла залечить все его раны минувших дней.

Но между ними стоял его сын.

Когда Фредди Бургер снова был на остановке, ожидая автобуса, его взгляд машинально упал на место под скамейкой и он опять ударился в ругань. Ну, ничего. Он этого так не оставит. С ним шутки плохи, и если кто-то подумал, что он всё это сглотнёт, то ошибся. Поклялся, что не сегодня завтра он точно узнает, кто ему это устроил. По-любому. Жалко, что тот пакет он выбросил в мусорное ведро в столовой. И как только он вспомнил о столовой, его лицо побагровело.

«Блин!» – мысленно выругался он. Вместо Фредди Бургера друзья его уже стали называть Фредди Пиво.

Центр привлекал отнюдь не бильярдным столом «полного размера» и даже не баром, в котором всё было, и не регулярно проводившимися различными мероприятиями. Дело было в самом брате Тони. Это был молодой священник, увлечённый «Ювентусом» и «Формулой-1», с коротко остриженными волосами, почти ёжиком, выкуривавший всего три сигареты в день, с его слов! Он всегда был в джинсах и свитере, которые снимал только тогда, когда проводил службу (хотя Катя как-то сказала, что заметила у него край джинсов из-под рясы). Его “Фиат Пунто” помыл только агент в день покупки, а на заднем сиденье, рядом с книгами брата Пауэлла и “Католическим Вестником” были разбросаны компакт-диски «Ю ту» и «Моби». В футболе он любил играть в защите и, хотя и не был звездой, обладал очень хорошей выносливостью. В волейболе с ним тоже было трудно тягаться.

А потом, и встречи, которые он им устраивал, были действительно необычными. Никто не мог решить, были ли это образовательные встречи или же театр одного актера от начала и до конца. Брат Тони мог бы легко сделать карьеру эстрадного артиста разговорного жанра. Его речи были настоящим развлечением. Но наряду с этим он обладал удивительным умением посреди всех этих шуток периодически вставлять небольшие комментарии, которые пробирали изнутри. Его друзья-священники кривили губы, и однажды пробежал слух, что он был вызван к епископу из-за какой-то своей чрезмерно смелой шутки.

Но каждый признавал, даже против своей воли, что брат Тони был идолом молодёжи. В том числе и Глена.

Селина взяла сотовый и нашла номер Кати.

– Кать, ты где? Что делаешь? Хочешь зайти ко мне? Да нет, ничего. Хотела с тобой немного поговорить. Хорошо. Давай, жду тебя. Да, и возьми с собой Скотча.

Селина никогда никого не заводила в свою комнату. Но Катя была самой лучшей подругой. Её она не стеснялась. Пятнадцать минут спустя они уже сидели на постели с жужжащим во всю мощь вентилятором над ними, двумя стаканами леденящей воды в руках и Скотчем, лающим на веранде на соседскую кошку.

– Прямо не знаю… – протянула Катя. – Я всю ночь провела в раздумьях…

– Я тоже, – сказала Селина.

– Не думаю, что мне хватит смелости, как Глену!

– Да, это правда! – снова заговорила Селина. – Но не забывай, что мы всегда настаиваем, что ничуть не уступаем парням. Мы способны делать всё то, что делают они. Так почему же нам не должно хватать смелости, как им?