— С праздником, Грейнджер, — обернувшись на голос, который она узнала бы даже сквозь сон, Гермиона неожиданно для себя обнаружила, что пока она ловила снежинки, плавно покачивающиеся на почти стихшем ветру, Малфой наблюдал за ней. Девушка опустила голову, чувствуя, как предательски розовеют щеки, но всё же, собрав внутри всю гриффиндорскую смелость, подошла к слизеринцу.
— С праздником, Драко.
У озера воцарилась тишина. Не удушающая или гнетущая, не заставляющая ощущать неловкость и дискомфорт, не пугающая гробовым молчанием. Скорее, она была спокойная и даже уютная, дающая понять, что любые слова окажутся лишними, совершенно бесполезными. Осенью, впервые встретившись на берегу лесного озера, волшебники тоже молчали, но если тогда им было нечего друг другу сказать, то сейчас одной этой тишиной было произнесено слишком много.
— Знаешь, я думала о том, что ты сказал мне на прошлой неделе, — тихо начала говорить Гермиона, не отрывая взгляда от противоположного берега. — Ты сомневался, действительно ли тот человек, поделившийся историей шкатулки, имел в виду мэнор, говоря о её местоположении. Так вот, я много размышляла по этому поводу, и мне в голову пришла такая мысль: что, если крестраж и правда был оставлен в твоём поместье, но его кто-то забрал. Да, знаю, звучит нелепо, но если вникнуть, то такое вполне могло бы быть.
— Возможно, — устало выдохнул слизеринец, рассматривая достоинства и недостатки этого предложения и погружаясь в собственные размышления.
Спустя какое-то время Гермиона ушла, так и на проронив ни слова, но нежно коснувшись его руки на прощание, в то время как Драко, разглядывая отражение луны на льду, пришёл не только в к тому выводу, что гриффиндорка права, но и к тому, что у него есть подозрения, кто мог бы выкрасть шкатулку, рассеять или подтвердить которые в состоянии был лишь Люциус Малфой.
Комментарий к Часть девятнадцатая: «Доверие»
Дамы и господа, отдаю на ваш суд юбилейную двадцатую главу и с гордостью заявляю, что эта история практически подошла к концу. Осталось написать ещё несколько глав, и, собственно, всё. Поэтому мне бы хотелось, чтобы вы не только поделились мнениями об этой части, но и рассказали, откуда узнали о фанфике, что вам больше всего понравилось/запомнилось, как вы видите персонажей.
Делитесь, пожалуйста, для меня это правда очень важно.
========== Часть двадцатая: «Львы и змеи» ==========
Несмотря на то, что ровно половина февраля осталась позади, и практически все волшебники Хогвартса с трепетом ожидали весны (за исключением, разве что, особых любителей холодов), погода всё ещё не слишком-то стремилась угодить юным дарованиям магической Британии. Начиная с самого утра и вплоть до настоящего момента, то есть, вечера пятнадцатого февраля, на улице было пасмурно. Метель только усугубляла «зимнюю» атмосферу. Тем не менее, студенты старших курсов Хогвартса, как никто иной понимающие, что любое время года может быть прекрасным, если протекает в мире, не впадали в апатию и проводили вечер субботы в Хогсмиде. В том числе и «Золотое трио». С неподдельным интересом рассматривая дома, магазины, сувенирные лавки, бутики и прочие здания, крыши которых прятались под толстой снежной шапкой, Гермиона чувствовала себя как никогда уютно. Рядом шли её лучшие друзья, бросаясь друг в друга снежками, прямо как в детстве, в то время как их девушки, Джинни и Меган, «болея» за возлюбленных, со смехом выкрикивали «Гарри» и «Рон» соответственно. Подростки прекрасно проводили время, наслаждаясь каждым мгновением, и чувствовали себя почти спокойно. Это самое «почти» в их идиллию привносила именно Гермиона.
После недавнего невероятно красноречивого монолога директора Макгонагалл о том, что Хогвартс укреплен новейшими заклинаниями, а старые наложены повторно, многие студенты действительно почувствовали себя в полной безопасности. Даже Гарри и Рон. Казалось бы, они, герои войны, должны стоять начеку дольше всех, однако, именно по этой причине молодые, но не в меру взрослые волшебники предпочитали считать, что сказанное Минервой — чистейшая правда. После всех пережитых потрясений им больше всего на свете хотелось верить, что впереди их ждёт по-настоящему светлое и счастливое будущее, а потому Поттер и Уизли либо с явными актёрскими талантами скрывали тревогу, либо, прилагая все силы, гнали её в самые потаенные уголки подсознаний. Как бы то ни было, пока её мальчишки смеялись, Гермиона улыбалась в ответ, хотя и не могла отрицать того, что весь уют, тщательно выстроенный в её душе дружеской атмосферой, почти с геометрической прогрессией разбивался и разлетался в стороны по мере того, как размышления о последних событиях упрямо лезли к ней в голову. Этому напору, увы, не могла противостоять даже сама Минерва Макгонагалл, каким бы талантливым оратором та ни была.
Справедливости ради стоило упомянуть, что директор Школы Чародейства и Волшебства полностью восстановила в глазах Грейнджер доверие, утраченное ею по вине параноика-Малфоя, всерьёз считавшего, что профессор Трансфигурации осенью не выпускала его из Хогвартса по каким-то личным и, несомненно, ужасным и самым грязным мотивам. На самом же деле ситуация обстояла в корне иначе. Гермиона, более чем многократно размышляя о событиях восьмого учебного года, привлекая все свои способности к аналитическому мышлению и логический склад ума, пришла к выводу, что Макгонагалл попросту защищала слизеринца от его собственной глупости. Если тогда, осенью, когда гриффиндорка, случайно подслушав чужой разговор в библиотеке, только узнала о побеге Пожирателей Смерти, то Минерве, очевидно, было известно о произошедшем на протяжении неопределённого количества времени. Малфою же — нет. Следовательно, запрещая ему покидать пределы школы, профессор оберегала ученика от возможного нападения, к которому тот абсолютно точно не был готов.
То, что преподаватель Трансфигурации не утратила таких важных личностных качеств как честность и верность, безусловно, несказанно радовало гриффиндорку, однако, пресловутое «но», преследующее девушку в последнее время практически во всех более-менее хороших открытиях, по-прежнему оставляло за собой право на существование. После вчерашнего разговора с Драко у озера Гермиона, вернувшись в спальню, вновь приступила к занятию, поглощавшему её свободные минуты с особым аппетитом, а именно к изучению материалов о новоявленном крестраже Волдеморта. Видит Мерлин, после откровенного разговора с Драко, из-за которого студенты-враги-почти-любовники решили действовать вместе, Грейнджер узнала о всевозможных шкатулках магического и маггловского миров больше, чем за всю жизнь. Тем не менее, приобретенного багажа знаний, которого, вероятно, любому другому волшебнику хватило бы с лихвой, всё ещё было недостаточно. Гермиона явственно чувствовала, что в полученной информации находились «пробелы», но никак не могла отчётливо осознать, что конкретно не понимает. Мозг медленно, но уверенно плавился под накалом фактов, сведений, мифов, теорий, легенд, доказательств и всего того, что человечество впитывало и поглощало тысячелетиями, а Гермиона — ночами и на переменах. Логические цепочки, с такой бережливой аккуратностью сплетенные гриффиндоркой, постоянно путались, прямо как маггловские наушники, в спешке брошенные в карман толстовки, и когда на пути девушки появился, наверное, уже миллионный узел из противоречивой информации, Грейнджер с шумом захлопнула толстый фолиант, давно не пользовавшийся у студентов спросом, судя по количеству пыли, слетевшему с издания. Именно это событие стало точкой кипения в котле терпения Уизли и Поттера, а потому парни, заодно приобщив к исполнению долга дружбы своих возлюбленных, коллективными усилиями всё-таки смогли заставить девушку-которая-не-спит вырваться из литературного омута и пойти с ними в Хогсмид. Гермионе и правда была очень приятна забота близких друзей, ставших за эти годы её семьёй, и она даже сочла искреннее беспокойство мальчишек невероятно милым, но осознание, что пока она, самая безответственная ведьма своего поколения, гуляет и ловит снежинки, где-то разгуливают Пожиратели Смерти и убийцы их сторонников душило, будто бы туже завязывая на шее шарф. Кроме того, внутренний голос отказывался замолкать даже на минуту и истошно вопил, мастерски копируя крики корней мандрагоры, что Гермиона находится в полушаге от какого-то открытия, нахождения факта, способного все объяснить и расставить по местам.
