— Мистер Малфой? — не отрываясь от заполнения какого-то журнала, — мелким почерком, Драко был уверен, — мужчина удостоверился в личности пришедшего. — Вы что-то хотели?

«Вы», — слизеринец сразу обратил на это внимание. Подобное официальное обращение вкупе с сугубо деловым тоном давно понять, что говоривший не в настроении вести задушевные беседы.

«Что ж, чудесное начало! — не без сарказма констатировал Драко. — Моему везению остаётся только позавидовать!»

— Я бы хотел поговорить с Вами, профессор, — будто принимая правила игры «Личные границы для двух бывших Пожирателей Смерти», спокойно начал Малфой. — Если у Вас есть время, разумеется.

Снейп, до этой минуты продолжавший что-то писать в журнале с таким видом, будто ничего интереснее в жизни не делал, с подчеркнутым неудовольствием оторвался от своего наиувлекательнейшего занятия, и, скрестив руки на груди, перевёл выжидающий взгляд на ученика. Одиннадцатилетний Драко Малфой, окажись он в такой ситуации, наверняка испугался бы, четырнадцатилетний — почувствовал бы себя неуютно, но попытался бы скрыть дискомфорт за ярко выраженной скукой, закатив глаза, сейчас же юноша, более полугода назад достигший семнадцати лет, спокойно выдержал тяжёлый взгляд, не отводя при этом свой. Слишком многое произошло за эти годы, чтобы бояться гнева педагога и снятых баллов. После войны эти мелочи и вовсе кажутся смешными. Смерив студента ещё одним взглядом, наполненным какой-то странной, совершенно не понятной эмоцией, Северус устало и будто обречённо вздохнул и отложил в сторону перо, что для опытного наблюдателя истолковывалось как: «Я слушаю».

— Я бы хотел встретиться со своим отцом, — спокойно начал молодой человек, ничем не выдавая сомнений в собственном плане. — Для этого мне потребуется Ваша помощь, профессор.

— Неужели? — Северус, театрально удивившись, поднял брови. Почему-то Драко вспомнил, что в последний раз удостаивался чести наблюдать подобную мимику у крестного ещё в детстве. Салазар, как же давно это было!

— Да. Боюсь, директор Макгонагалл откажет мне в содействии, — «по причине тотального недоверия к моей персоне», — не озвучено, но многократно обдумано, — а моя мать… Вы сами понимаете, профессор.

За окном выл февральский ветер, и Драко отчаянно хотелось издавать такие же истошные утробные звуки вместе с ним. В личном кабинете Снейпа всегда царила какая-то особая удушливая атмосфера: возможно, дело было в разлагающихся растениях, так и не пригодившихся для зелий, а может, и в личности самого хозяина помещения. Как бы то ни было, Малфой пытался не углубляться в размышления о том, почему в этой комнате всегда трудно дышать, понимая, что если не прекратит, то с минуты на минуту сорвётся на бег и умчится прямо на улицу, где было всё ещё холодно, хотя и немного теплее, чем в январе, но зато свежо.

— Вполне логично, — заметил Северус. —Единственное, что мне так и не удалось понять, так это то, почему Вы, мистер Малфой, решили, что я захочу помочь Вам.

Драко начинал злиться. Он прекрасно понимал, что зельевар издевался над ним, демонстрируя безграничную вредность во всей красе. Иногда слизеринец был готов поклясться, что декану его факультета доставляет маниакальное удовольствие выводить из душевного спокойствия воспитанников. Нечто подобное испытывал сам Драко, доводя Грейнджер до бешенства своими выходками. Впрочем, это уже совершенно другая история.

— Вероятно, потому, профессор, что Вы по-прежнему связаны Непреложным обетом с моей матерью, — что ж, если Снейп диктует правила, то слизеринец принимает их и вступает в игру. — Или же потому, что Вы единственный человек во всей чёртовой школе, способный помочь мне.

Пугающе-черные глаза просверливали дыру в переносице Драко, и он почти чувствовал, как начинают торчать наружу кости. Предположений, какой будет реакция профессора, не нашлось, а тот словно специально продолжал молчать, сохраняя и без того угнетающую тишину. Интересно, что ответил бы на подобный выпад любой другой взрослый человек? Например, Нарцисса. Она, вероятно, тоже молчала бы, а потом, укоризненно произнеся что-то вроде: «Не сквернословь, Драко», демонстративно ушла. Это было бы настолько красиво — по-малфоевски — и так удивительно гордо, — по-блэковски, — что сомнений, что мать поступила бы именно так, не оставалось. Что же касается Снейпа, то от него можно было бы ждать чего угодно.

— В следующее воскресенье в восемь утра я жду Вас в этом кабинете, мистер Малфой, — прозвучало целую вечность спустя и показалось в звенящей тишине настолько громким, что от неожиданности слизеринец вздрогнул. — Опоздаете хоть на минуту — пойдёте до Азкабана пешком. Заодно и проверите эффективность защитных чар.

Драко почти улыбнулся.

Молча кивнув, он направился к выходу, видя, что Северус снова заинтересован в заполнении журнала больше, чем в нём самом. Когда ладонь уже легла на ручку двери, а сам Малфой был в шаге от того, чтобы покинуть помещение, его неожиданно настиг голос Снейпа:

— Да будет тебе известно, Драко, что после войны Непреложный обет, данный мной твоей матери, уже не имеет никакой силы.

Помолчав ещё пару секунд, пытаясь понять, что на это ответить, Драко нарушил тишину коротким: «Спасибо», после чего исчез за дверью, размышляя о том, что Северус Снейп — самый странный, но также самый удивительный человек из всех, кого он встречал на своём пути.

***

Замок, как и в прежние времена, тонул в обилии валентинок, цветов, лент и прочих невероятно романтичных атрибутов Дня всех влюбленных. Гриффиндорки, когтевранки, пуффендуйки и слизеринки с восторгами окунались в атмосферу романтики, на каждом углу обсуждая с подругами подвиги своих возлюбленных на любовном фронте, в то время как молодые люди с разных факультетов были полностью солидарны друг с другом в решении выражать свои лучшие чувства хотя бы относительно спокойно, пытаясь вести себя по-взрослому и не впадать в эйфорию, что удавалось им далеко не всегда. Наблюдая за тем, как Джинни с выражением всепоглощающего счастья на лице бросилась в объятья Гарри, а тот начал кружит девушку в воздухе, Гермиона не сдержала улыбку. Грейнджер действительно была искренне рада за своих друзей, в том числе и за Рона, накануне по секрету сообщившего ей, что Меган Джонс, с которой он начал встречаться ещё в октябре, кажется, любовь всей его жизни. Раньше гриффиндорка переживала, что Уизли слишком серьёзно воспримет поцелуй, произошедший между ними после уничтожения одного из крестражей, но Рональд, слава великому Годрику, понимал, что этот инцидент был лишь следствием захлестнувших их обоих эмоций, а потому повёл себя вполне разумно, и, к огромному облегчению Гермионы, сам предложил ей остаться друзьями сразу же после окончания войны. Теперь, видя, как гриффиндорец с фирменной широкой улыбкой вручает букет цветов своей любимой «пуффендуйской конфетке», — Грейнджер с самого начала это романтичное прозвище показалось странным, — а та счастливо улыбается, Гермиона в очередной раз убеждалась в правильности принятого решения.

Что же касалось её самой, то гриффиндорка не осталась совершенно одинокой в эпицентре всеобщей любви. Ещё утром она получила две абсолютно идентичные открытки, отличающиеся лишь содержимым, от «своих мальчишек», — это обобщенное прозвище нравилось ей куда больше, — повествующие о том, что для них обоих она навсегда останется самой любимой подругой. Чуть позже девушке была торжественно вручена шоколадная лягушка от Терри Бутта со словами: «Твои конспекты по Нумерологии — мои самые любимые!». Подобный жест благодарности за успешное списывание на протяжении последних месяцев был, конечно, в какой-то степени милым, но всё-таки не совсем тем, что девушка действительно хотела. Да и не от того. Тот практически не попадался ей на глаза, если не считать совместных лекций. Нельзя сказать, что Гермиона чего-то ждала, нет. Она прекрасно понимала, что, по сути, Малфой ей никто. Да, они целовались, довольно много общались в сравнении с предыдущими годами, однажды пробыли всю ночь в уборной, а недавно даже чуть не переспали, но всё это, увы не считалось. Драко не состоял с ней, Грейнджер, в романтических отношениях, а потому не имел каких-либо причин проявлять к ней особое внимание в этот знаменательный для всех возлюбленных день. Впрочем, что было бы, если бы они и правда стали парой? Стоило ли тогда ожидать поздравительную открытку или цветы? Может, в кругах аристократов принято дарить нечто другое? Или они и вовсе игнорируют такой праздник? Как бы то ни было, Гермионе, очевидно, не суждено найти ответы на эти вопросы, ведь если она, как бы ни отрицала это, влюбилась в Малфоя, то он в неё — нет. От понимания и принятия этого не самого радостного факта становилось как-то мучительно грустно, из-за чего у гриффиндорки пропадало, едва появившись, всякое желание покидать свою уютную, а главное, одинокую тихую спальню. Тем не менее, так как День всех влюбленных выпал на пятницу — учебный день, приходилось заставлять молчать своего внутреннего интроверта, шагая на занятия и глядя исключительно под ноги, лишь бы не видеть всю эту сладко-розово-плюшево-романтичную мишуру.