— Как вы знаете, в начале учебного года поле для квиддича было полностью разрушено, поэтому всё это время команды тренировались недалеко от Запретного леса, — как-то совершенно неосознанно из недр памяти Грейнджер всплыли шесть игроков слизеринской команды, пересекающие внутренний двор школы, за которыми она однажды наблюдала из окна. Это был первый день, когда Драко исчез. — Так вот, мы встретились с профессором Макгонагалл по дороге в гостинную, и она по секрету сказала, что поле восстановлено практически полностью. Ближе к середине месяца даже состоится первый матч!
Всё присутствующие заметно выдохнули. Да, думать о какой-то традиционной хогвартской забаве в тот момент, когда профессиональные убийцы, сбежавшие из Азкабана, погибают неизвестно от чьих рук, было странно и в некоторой степени безответственно, но, видит Мерлин, новость о квиддиче стала первым радостным известием за последнее время.
Чувствуя, что былое напряжение заметно рассеялось в воздухе, Гермиона вернулась к чтению, поудобнее устраиваясь на ярко-красном диване.
На шахматной доске белый король объявил «мат» чёрной ладье.
***
Делать домашнее задание было… странно. По крайней мере, непривычно. Подавив напряжённый вздох, Драко перевёл взгляд с учебника на огонь камина. Казалось, образ примерного ученика, с усердием конспектирующего параграф, совершенно не вязался с его видением самого себя.
«Пожиратель Смерти, делающий домашку. Очаровательно! — мысленно усмехнувшись, слизеринец перевернул очередную страницу толстого фолианта, пытаясь вернуть концентрацию. — Хотя, стоит признать, это занятие неплохо отвлекает от лишних размышлений».
Последний аргумент, по мнению Малфоя, являлся самым важным, ведь ему действительно было о чем задуматься, а последние события требовали своего скорейшего анализирования и изучения. Хотя слизеринец и не показывал этого, смерть Пожирателей стала для него настоящей неожиданностью, практически застала врасплох. Безусловно, он не питал к бывшим соратникам Тёмного Лорда каких-либо тёплых чувств, например, сострадания, но личность того или тех, кто расправился с ними с такой жестокостью, не могла не вызывать интереса. Драко, как и многие в Хогвартсе, не верил в тот вариант развития событий, так усердно пропагандируемый Министерством Магии, а потому искал свои. На его взгляд, если Аврорат и приложил руку к скоропостижной гибели Долохова и Роули, то вовсе не из-за трагической случайности, а в результате целенаправленных действий. Возможно, сотрудникам органа магического правопорядка настолько расшатали нервы сбежавшие из Азкабана, что они вместе с аврорами и во главе с Кингсли пришли к выводу, что если проблему решить нельзя, то от неё всегда можно избавиться. Случайное воспоминание о том, как эту же фразу проронил Волдеморт, посвящая Малфоя в свои ряды, а после сжигая заживо пятерых магглов, заставило слизеринца капнуть чернилами на чистый пергамент. О, Салазар!
Тем не менее, как бы обоснованно и хотя бы относительно логично не звучала версия Драко, все равно нашлись те, кто был с ним в корне не согласен. Впрочем, те? Нет, не совсем так. Правильнее будет сказать: та. Грейнджер. Очевидно, спорить с ним было её перманентным состоянием, ведь иных объяснений тому, почему даже в этой ситуации гриффиндорка умудрялась с ним не соглашаться, не нашлось. Малфой и сам всё ещё не до конца понимал, как вышло так, что они договорились действовать вместе. Хотя, договорились? Абсолютно не так. Вряд ли этим миролюбивым словом можно описать действия людей, которые сначала орали во все глотки, напрочь забыв, что до сих находятся в школе, в общественном месте всё-таки, потом чуть не поубивали друг друга, почти устроив дуэль посреди заброшенного кабинета, а позже целовались до умопомрачения, и, видимо, зашли в этих ласках слишком далеко, потому что Драко даже сейчас, две недели спустя, поразительно живо ощущал нежную кожу девушки под своими ладонями, стоило ему лишь закрыть глаза и хоть на минуту отвлечься от насущных дел.
Грейнджер крепко засела у него, Малфоя, в черепной коробке, и если за этот учебный год она и так появлялась в ней непозволительно часто, то теперь и вовсе не покидала эту клетку из костей и извилин ни на минуту. Более того, рядом с Гермионой Драко чувствовал себя удивительно спокойно, что само собой было чем-то невероятным, ведь это слово уже давно перестало ассоциироваться у слизеринца с описанием его внутреннего мира. В последние несколько лет ему в принципе не могло быть спокойно: Тёмный Лорд, война, пытки, сражения, семья, Визенгамот, Азкабан — всё это заставляло держаться в состоянии полной боевой готовности, обязывало не расслабляться ни на миг и следовало за Малфоем по пятам, но изредка встречаясь в маленькой комнатке с потрескавшимся кафелем и крошащейся штукатуркой с ней, Драко казалось, что удавка на его горле становится чуть свободнее, прошлое отступает, а липкие щупальца страха разжимаются. Магглорожденная гриффиндорская подружка Поттера — не человек, а одна сплошная совокупность всего, что Малфой когда-либо считал неправильным и чуждым, но Грейнджер Гермиона какими-то неведомыми путями, известными, разве что, одному Мерлину, делала жизнь слизеринского принца, давно потерявшего корону, непривычно-нормальной. Впервые к осознанию этого поистине волшебного факта молодой человек пришёл в том самом заброшенном кабинете, и когда эта мысль так резко, словно винт, просверлила ему висок, он посмотрел на девушку другими глазами. Казалось бы, в ней всё было тем же: неизменная угольно-черная мантия с логотипом факультета «львов», извечный взрыв темно-каштановых волос на голове, золотисто-карие зрачки, в которых, казалось, плескалось солнце поздним вечером в самом конце января, но было ещё нечто такое, что заставляло как никогда чётко осознать, что на восьмом курсе Хогвартса, которого и быть-то не должно по стандартной программе обучения, что-то всё же произошло. То ли в целом мире, то ли в самой школе, а может и между ними двумя. Только тогда в голове у Малфоя что-то щёлкнуло и, хотя этот процесс и был весьма болезненным, к тому моменту, когда слизеринец понял, что всматривался в поисках изменений в лицо провозглашенной им самим гриффиндорской принцессы подозрительно долго, он отвернулся с полным пониманием того, что верит ей.
С того дня они встретились несколько раз, и, как бы странно это ни было и сколько бы недосказанности между ними ни электризовало пространство, эти несвидания всё равно становились тем, что будто выстраивало хрупкий мост, канатную дорогу над пропастью их противоречий. Драко, видимо, продавил каблуком дорогих лакированных туфель глотку собственной гордости, ведь после того, что и кому он рассказал, та просто никак не смогла бы даже частично уцелеть. Он рассказал действительно много: и о том, что на самом деле Пожиратели Смерти ищут шкатулку, и о том, что в этом ларце в течение неопределённого промежутка времени хранится магическая энергия самых верных слуг Тёмного Лорда, и даже о самой главной проблеме — о том, что никто не знает, где на данный момент находится крестраж. Единственное, о чем Малфой всё же умолчал, так это то, что инициатором создания ещё одного пристанища для души Волдеморта стал его родной отец. Безусловно, не делиться этой «семейной тайной» было вполне логично, — какому нормальному волшебнику вообще пришло бы в голову распространяться о подобном! — но решением слизеринца руководил ещё один важный фактор. Мотив. Да, за все поступки, совершенные Люциусом, его душа, вероятно, ещё при жизни должна быть проклята Мерлином, а после смерти без промедлений отправиться гореть в Преисподней, но, каким бы человеком Малфой-старший ни был, всё, чем он руководствовался при совершении даже самых грязных и жестоких поступков — благо и счастье семьи, в особенности сына. Проблема состояла в том, что мужчина проявлял свою заботу в той форме, в которой умел и к которой был приучен с детства, но, тем не менее, факт оставался фактом: даже пытая собственного сына в Чёрной комнате Малфой-мэнора, даже не протестуя присвоению наследнику метки и при прочих «даже» Люциус пытался дать своей семье всё самое лучшее. Опять же, в своём понимании. Именно поэтому Драко всё чаще пересматривал свои отношения с отцом, и, хотя и кардинально не менял мнение о родителе, находил в них новые грани. Вряд ли Грейнджер знала что-то о настолько извращенной форме любви. Хотя, если уж она вновь вступила в заговор с ним, Малфоем… Как бы то ни было, во время последней встречи с гриффиндоркой слизеринец предложил ей увидеться в следующий раз тогда, когда у кого-то из них будут какие-то «зацепки». Которые, кстати, должны быть, ведь умнейшая-ведьма-всея-Хогвартса-и-нашего-поколения, целиком и полностью уверенная в том, что смерть Пожирателей Смерти связана именно со шкатулкой, а вовсе не с мстительностью работников Министерства Магии и Аврората, не могла ошибаться.
