Оказалось, мог.

Услышав знакомое имя, миссис Малфой вспомнила, что учившаяся на несколько курсов младше её сестра Антонина Долохова, Татьяна, в молодости состояла в романтических отношениях со Скоттом. В последние годы их обучения весь Хогвартс был уверен, что чистокровная русская красавица и перспективный аристократ поженятся, как только переступят порог замка, но те расстались по неизвестным причинам. Дэвис спустя несколько лет встретил свою будущую жену, с которой до сих пор состоит в браке, судьба же Татьяны была неизвестна до определённого момента. Буквально за месяц до финальной битвы за Хогвартс у сестры Долохова состоялся приватный разговор со Скоттом, свидетелем которого волей случая оказался Мальсибер. Позже она ещё несколько раз была замечена в компании бывшего возлюбленного и приблизительно в тот же временной промежуток шкатулка была кем-то украдена. Мальсибер, как лицо, посвящённое в тайну будущего крестража Лорда, предположил, что Татьяна могла узнать о шкатулке от брата, похитить её и из каких-то личных побуждений передать Дэвису. Этой теорией Пожиратель опрометчиво поделился с Люциусом, а тот, в свою очередь, с женой. Тогда дело замяли и не стали тщательно проверять, сосредоточившись на предстоящей бойне, а Люциус больше не упоминал ни Татьяну, ни Дэвиса в разговорах с Нарциссой, но возможно ли, что об этой истории снова вспомнили? Если прихвостням Волдеморта стало известно о романе десятилетней давности и встречах, произошедших более полугода назад, то не стоило и сомневаться, что сболтни кто-нибудь о внезапно подружившихся героине войны и сыне участника ритуала, как информация мгновенно дошла бы до Пожирателей. В случае, если бы они решили, что шкатулка у Малфоя, то никакая Макгонагалл с её охранными чарами не остановила бы их в погоне за головой Грейнджер. У этих волшебников цель всегда стояла выше средств, полностью оправдывая их, а потому лишь Мерлину известно, что они могли бы сделать с магглорожденной, считая её эффективным методом воздействия на Малфоя. Обдумав подобный исход событий с разных сторон, Драко пришёл к выводу, что разрыв любых контактов с Гермионой будет удобен для всех. Он не станет вмешивать девушку в это запутанное дело (лишь из чувства благодарности за помощь, не более), и тем самым лишится слабого места, собственной ахиллесовой пяты с бананово-карамельным парфюмом. Кроме того, как бесплатное приложение к Грейнджер в комплекте прилагались Шрамоголовый и Вислый, а их участие не обошлось бы без аврората. Следовательно, избавив Гермиону от своего общества, Драко предотвратил вмешательство Министерства в далеко не самые безобидные и законные дела семьи.

В результате, всем удобно, все счастливы и довольны, только почему-то образ статуи-Грейнджер, со стеклянными глазами застывшей в Астрономической башне, упрямо не шёл из головы Драко, глухими ударами отзываясь где-то в груди под бледной кожей. Случайная мысль, что вся та грязь, которую он вывалил на девушку, являлась вовсе не попыткой защитить её, а данью в угоду собственному эгоизму, отравляла душу, ядом разливаясь внутри. Может, Малфой и правда сделал это не ради Грейнджер, а для своего же спокойствия? Впрочем, даже если и так, то, в любом случае, это безотказно сработало. Разбило ей сердце, сломало в крошево душу, но полностью выполнило свою задачу. Салазар, как же по-малфоевски это звучит! Оторвавшись от созерцания потолка и приняв решение не сомневаться в том, что было сделано прошлой ночью, Драко встал с постели. Глядя на безмятежно спящего Забини, Малфой вздохнул. Его ждёт невероятно долгий день.

***

«Это утро явно было проклято всей небесной канцелярией» — именно такой вывод сделала Гермиона, пронеся тост с клубничным джемом мимо рта и уронив десерт на пол. Всё началось с самого пробуждения. Девушке стоило нечеловеческих усилий просто подняться с постели, не говоря уж о том, чтобы удерживать себя хотя бы в относительно вертикальном положении и не врезаться во всё вокруг. Виной всему вышеперечисленному были тотальный недосып, простуда и, в самую-самую-самую последнюю очередь, события минувшего Зимнего бала. После ссоры с Малфоем, которую, впрочем, справедливо можно было бы назвать скандалом, гриффиндорка ещё несколько часов провела в Астрономической башне, тщетно пытаясь собрать прежнюю Гермиону Грейнджер из кусочков разочарования, опустошения, боли и неприязни самой к себе. Тем не менее, время шло, ночная температура в конце декабря стремительно падала, ветер усиливался, снежинки, когда-то плавно кружащие в воздухе, теперь будто иглами пронзали покрасневшую кожу, а пазл так и не собирался, разваливаясь и ломаясь каждый раз, когда Грейнджер пыталась найти внутри себя хотя бы намёки на спокойствие и самообладание.

Вернувшись в спальню практически под утро, когда силы стоять на ногах окончательно сошли на «нет», а предпосылки к появлению температуры наоборот появились, Гермиона безвольно упала на кровать, уповая на то, что усталость и назревающие проблемы со здоровьем возьмут своё и заставят её уснуть, но и тут потерпела сокрушительное фиаско. Каждый раз, когда мозг был предельно близок к состоянию сна, подсознание бесстыдно вбрасывало ему новую пищу для размышлений, из-за чего волшебница за ночь успела рассмотреть под другим углом все, что связывало её с Малфоем. Если вдуматься, то в каждом его поступке действительно можно было найти личные мотивы, спрятанные под толщей благих устремлений. Слизеринец поговорил по душам? Нет, он просто отвлекал внимание. С чувством поцеловал? Не надейся: ему нужны были лишь эмоции, чтобы прочно привязать тебя к себе. Помог? Втирался в доверие. Тот момент, обдумываемый ею на последнем уроке Зелий, когда Гермиона осталась наедине с Драко в кабинете Макгонагалл, наглядно иллюстрировал всё то, что на самом деле происходило между слизеринцем и гриффиндоркой. Она — наивная-дура-Грейнджер — думала, что молодой человек её вот-вот поцелует, а он — чёртов-интриган-Малфой — подошёл непозволительно близко и сказал доставать свитки, после исчез в камине. Удивительно, как в один и тот же момент Гермиона могла быть полностью поглощенной своими чувствами, а Драко — стремлением к собственной выгоде. Невероятно показательный пример! Подобную подоплёку можно было найти во всём, и именно это особенно причиняло боль. Гермиона призналась себе, что влюбилась, в самой глубине души лелея надежду на ответные чувства, а в это время ей нагло пользовались, без зазрения совести вытирая об неё, как об половую тряпку, ноги. Большее унижение и представить трудно!

Грейнджер, гиппогриф Малфоя раздери, являлась лучшей студенткой Хогвартса, обладательницей Ордена Мерлина первой степени в семнадцать лет, героиней войны, основательницей такого важного движения как Г.А.В.Н.Э., девушкой, в ком зародилась магия не из-за генов, а из-за ума и характера, другом всему живому, и неужели какой-то трусливый Хорёк, ничего не добившийся за всю свою жизнь, смеет так себя вести по отношению к ней?! Недопустимо! Эти аргументы вкупе с задетыми гордостью и чувством собственного достоинства привели Гермиону к выводу, что, во-первых, светлые чувства к белобрысому засранцу были ни чем иным, как временным помешательством из-за затянувшегося одиночества, во-вторых, она не позволит себе ни разу заплакать из-за Малфоя, ведь он этого не стоит, и, в-третьих, если для скользкого слизеринца всё было игрой, то уж для неё тем более, следовательно, с этой самой минуты она напрочь забудет о его существовании. Да! Так и надо!

— Гермиона, все хорошо? — вкрадчивый голос Джинни вывел гриффиндорку из омута мыслей, призванных оторвать от плинтуса самооценку. — Ты уже десять минут читаешь одну и ту же страницу и даже не заметила, как уронила тост.

Карие глаза инстинктивно опустились вниз, без труда обнаружив поджаристую булку и когда-то аппетитный джем на полу в потенциальной близости к туфлям. Годрик милостивый, неужели из-за Хорька — не Драко, ни в коем случае не Драко — гордость школы Гермиона Джин Грейнджер скоро начнёт есть так, как это делал Рон в первые годы их знакомства! Рука дернулась от желания то ли ударить себя по лбу, то ли запустить «Расширенным курсом по Трансфигурации» в голову одному змеёнышу. О, определённо второе.