Задумавшись на пару минут, преподаватель кивнула.

Никогда еще Гермионе приходилось за долю секунды испытывать столько противоречивых эмоций, полностью убеждаясь в правдивости слов того, кто однажды сказал: «бойся своих желаний». Хотела возможность проверить свою теорию насчёт Малфоя — пожалуйста, получи и распишись! Он сам к тебе пришёл!

— Грейнджер, долго тебя ждать?

Бросив на слизеринца гневный взгляд, девушка все же поднялась со своего места и с гордо поднятой головой направилась к выходу. Тот самый горький аромат смеси абсента и полыни мгновенно ударил в ноздри, замещая собой весь кислород в лёгких. Оказавшись в коридоре и слыша, как за ней с грохотом захлопнулась дверь, Гермионе показалось, что в унисон в громким ударом что-то ухнуло у неё внутри, сжавшись в груди.

«Давай, Гермиона, соври, что тебе все равно.»

***

В пустом коридоре, как и рано утром, перед завтраком, было тихо. Драко молчал, просверливая гриффиндорку внимательным взглядом, с особым удовольствием глядя на неё сверху вниз. Да, пусть думает, что он презирает ее: меньше всего на свете Малфой хотел бы, чтобы она узнала, насколько ему жаль.

— Пошли. — флегматично бросил слизеринец, резко развернувшись и быстрым шагом направившись к лестнице. — Если ты уже забыла, то мы идём к Макгонагалл.

— Серьёзно? — Гермиона искренне удивилась. — Профессор действительно ждёт нас?

Такого даже умнейшая-ведьма-своего-поколения никак не ожидала. Отсутствие парня на уроке и его задумчивый вид сложились в единую картину, а потому гриффиндорка решила, что Малфой снова что-то задумал, а просьба Минервы — лишь предлог, чтобы увести её с урока и в очередной раз попросить о помощи, однако теперь, когда блондин без присутствия профессора и других студентов подтвердил свои слова, Гермиона почувствовала укол… Разочарования? Неужели «Золотое трио» с вечной угрозой опасности настолько стало частью её личности, что теперь ей скучно жить без постоянного адреналина? Нет, такого не может быть, это глупости. Гермиона хочет спокойствия и стабильности, как и во все предыдущие годы. Хочет ведь, правда?

— Почти. Твоя любимая старуха ещё не знает о нашем визите, но да, мы идём к ней.

— Зачем?

Драко это предвидел. Гермиона не была бы чёртовой Грейнджер, если бы не дала волю своим вездесущим любопытству и всезнайству. Его бы это не подкупало, будь она другой. Не сносило бы так крышу. Тем не менее, наилучшим ответом была неполная правда. Не ложь — чтобы сработало, частичная — чтобы её случайно не убили за помощь ему. Интересно, продолжала бы Грейнджер искать в нем что-то хорошее, если бы знала, что он — Драко — снова делает выбор в пользу собственного эгоизма? Наверное, нет. Ей не понять, какого это, когда интриги становятся вторым нутром, а все твоё окружение — чертово змеиное гнездо. Она из другого мира. Там ей и место.

— Помнишь, осенью ты подтверждала, что видела у меня письмо из Министерства? Нужно сделать это снова. — коротко, чётко и лаконично. Ни единого лишнего слова. Так говорят либо политики, либо те, кому приходилось платить за свои слова, причём чем-то большим, чем деньги.

Да, Гермиона помнила. Она не забыла бы об этом хотя бы потому, что спустя несколько дней после того случая Малфой исчез посреди Хеллоуинского бала. Мерлин, прошло ведь всего полтора месяца, а кажется — вечность.

— С какой целью? — прищур и вздернутый подбородок. Драко не нужно оборачиваться, поднимаясь по лестнице, чтобы знать наверняка, какой будет её мимика. У него и так сидят под кожей её привычки.

— Просто делай то, что тебе говорят и не лезь, куда не следует. — прозвучало недовольно и раздражённо, то есть так, как когда он нервничает.

Вместо ответа Гермиона остановилась, скрестив руки на груди. Она не станет очередной собачкой на коротком поводке этого самопровозглашенного слизеринского принца. Не будет подчиняться его приказам, пока он творит, что хочет, без объяснения причин. Пусть и не мечтает. Конечно, гриффиндорка всегда гордилась такими своими качествами, как доброта и милосердие, но гордостью — ещё больше.

— Что не так, Грейнджер?

Злится. Да ради Мерлина! Пусть хоть подавится своей желчью. Гермиона не поступит так опрометчиво, как тогда, на балу, не отпустит его неизвестно куда, чтобы потом переживать и винить себя во всем, что может с ним случиться. Не сейчас, когда на свободе гуляют Пожиратели, готовые снести его белобрысую голову с плеч. Не теперь, когда она уже не хочет без него жить.

— Куда ты собрался? Чего ты вообще добиваешься? Ты же знаешь, что я не отстану, пока не ответишь!

Драко знает. Ни капли в этом не сомневается. Стоит, пронизывая её своим ледяным взглядом, и, должно быть, читает все её эмоции, написанные на лице, как на ладони, пока у неё бежит холодок по пояснице. Гермиона не умеет скрывать свои чувства и не хочет этому учиться. Она плачет, когда ей больно или очень обидно, и смеётся, когда друзья шутят или Живоглот делает что-то милое. Потому что она настоящая. Не фарфоровая кукла, как тот же Малфой, Паркинсон или Гринграсс, а живой человек. Драко видит все эти сомнения и внутренние споры в золотисто-карих глазах, в которых, что бы она ни говорила, нет ни намёка на презрение или ненависть, зато есть что-то в корне иное. То, что действительно нельзя называть. Грейнджер все ещё стоит и ждёт ответа, и Драко рассказал бы ей все, если бы за свои знания она, как, впрочем, и он, не могла бы поплатиться жизнью. Поделился бы, будь он уверен наверняка, что начнись новая война и окажись они по разные стороны, она не кинется на помощь просто потому, что привязалась к его искренности. Ведь что-то внутри него уже готово это сделать, а значит, нельзя её в это посвящать. Только в мелочи. Настолько ничтожные, что, возможно, Грейнджер сама в них не поверит. Пожалуй, так будет даже лучше.

— В Азкабан. Довольна?

— К отцу?

— Чёрт, Грейнджер!

Нарочито громко вздохнув, Гермиона лишь покачала головой и, снова посмотрев на него так, обошла Драко полукругом и продолжила подниматься по лестнице, на этот раз уже молча. Парень последовал её примеру и лишь потом, непосредственно перед кабинетом Макгонагалл спросил:

— На балу, в башне… Ты говорила, что что-то выяснила у Кингсли. Расскажешь?

Удивившись такому вежливому вопросу, гриффиндорка недоуменно посмотрела на волшебника, словно сомневаясь, он ли это сказал. Ох уж этот Малфой — метод кнута и пряника в действии, живое воплощение древней стратегии.

— Ну же, Грейнджер! Снова так очарована, что не можешь и слова сказать в моем присутствии?

Самодовольная ухмылка вернула «старого» Малфоя, окончательно завершив образ слизеринца.

Поразившись такой смене его настроения, Гермиона буквально задохнулась от возмущения, а затем, усмехнувшись в его манере, небрежно бросила: «узнаешь в кабинете директора», с гордо поднятой головой пройдя мимо парня и постучав в дверь.

Насмешливо склонив голову и наблюдая за гриффиндоркой, Драко лишь иронично фыркнул, чувствуя что-то странное, отдалённо напоминающее гордость.

Прошлым вечером, когда он проходил мимо Забини, тот, читая книгу, как бы невзначай произнёс что-то вроде: «эти двое стоят друг друга».

Почему-то это вспомнилось именно сейчас.

***

— Я уже все Вам сказала, мистер Малфой. — строго произнесла Минерва, глядя на ученика через небольшие стеклышки очков. — Даже то, что Вы снова привели мисс Грейнджер, не меняет того, что по закону…

—Профессор, — вмешалась в разговор Гермиона, до этого стоявшая молча и кивавшая тогда, когда это требовалось. — закон, о котором Вы говорите, уже давно недействителен. Пользуясь случаем, на Хеллоуинском балу я лично поинтересовалась у министра магии, — гриффиндорка бросила многозначительный взгляд на Драко — и он сказал, что свидетелем по делу может выступать лицо, достигшее шестнадцати лет. Иными словами, профессор, я имею полное право подписать необходимые документы для трансгрессии мистера Малфоя через каминную сеть Хогвартса.