«Прошлой ночью именно эти губы накрывали твои, Гермиона. — как некстати напомнило подсознание. — Помнишь, какими они были? Прохладные, после проведённого на улице времени, немного покусанные, но мягкие. — Мерлин милостивый, будто бы об этом можно было забыть! — О, а как ты отвечала на поцелуй! Помнится, Виктора Крама и Рона ты целовала с куда меньшей страстью! — продолжал пытку внутренний голос, в то время как сама Грейнджер предательски краснела. — Не забыла, как эти самые губы шептали тебе на ухо? Годрик, а глаза? Готова поспорить, они будут являться тебе во снах до конца твоих дней. Хм, интересно, а что бы ты сделала, если бы Малфой не остановился? — гриффиндорка пыталась гнать эту мысль прочь, убеждая себя, что если бы здравый рассудок не вернулся к Драко, то она прекратила бы всю эту вакханалию самостоятельно. — Неужели? Да ты едва в желе не превратилась, Гермиона! Сомневаюсь, что тебе хватило бы моральных сил, чтобы оттолкнуть Драко. Ну, а окажись их вправду недостаточно, то вы с Малфоем бы… »

— Нет! — громко вырвалось у Гермионы, и отвратительные мысли тут же развеялись. Однако, если муки совести исчезли, то внимательные взгляды, обращенные к её скромной персоне, наоборот появились. Годрик, и как только её угораздило прервать внутренний диалог, высказавшись вслух!

— Что значит «нет», мисс Грейнджер? — подал голос профессор. Казалось, впервые за все восемь лет обучения студенты увидели, как на его лице появилось не выражение смертельной скуки, а удивление. — Вы не согласны с мнением мистера Малфоя?

Если бы награда «Неудачница Года» существовала, то Гермиона, должно быть, получила бы сразу две, потому что только она могла смотреть на Малфоя, думать о поцелуе — и не только поцелуе! — с Малфоем, и не соглашаться с ним же одновременно. Поразительная комбинация! Удивительно, как после этого люди могли называть её «умнейшей». По мнению самой Гермионы, ей полностью подошёл бы антоним этого слова.

— Да, профессор Бинс. — уверенно заявила гриффиндорка, при этом совершенно не понимая, с чем конкретно она не соглашается. Годрик, и как можно быть такой дурой?! — По моему мнению, суждения мистера Малфоя не совсем верны.

— Что же в них «не совсем верного», Грейнджер? — судя по выражению лица Драко, он всерьёз рассматривал вариант убийства девушки, если та не заткнется сию же минуту.

Видит Моргана, Гермиона действительно хотела как-то сменить тему, а то и вовсе ретироваться, если бы не одно «но»: гриффиндорская гордость не давала отступить ни на шаг. В конце концов, что ей — Грейнджер — оставалось? Признать всю глупость сложившейся ситуации было равносильно тому, что сдаться, чего «львы» никогда не делают. Более того, если бы Гермиона поступила так, то она осталась бы «глупой магглорожденной, встревающей не в свое дело» в глазах не только друзей и сокурсников, но и профессора Бинса, всех слизеринцев, и — черт бы его побрал! — Малфоя, а этого допустить никак нельзя.

— Знаешь, я заметила сразу несколько недочетов. — нравоучительным тоном ответила гриффиндорка. — Будь добр, повтори то, что сказал, и я укажу тебе на них.

— Много чести, Грейнджер. — грубо парировал Драко. — Не трать моё время, либо выкладывай, что собиралась, либо не встревай, когда говорят действительно умные вещи.

Это было уже оскорбление! Прежде, чем гриффиндорка собралась самым красноречивым образом высказать слизеринцу все, что она о нем думает, раздался голос Катберта:

— Мистер Малфой, мисс Грейнджер, прошу вас, не ссорьтесь! — миролюбиво, но с неким любопытством произнёс профессор. Казалось, ему впервые стало интересно на собственном уроке. — Мисс Грейнджер, будьте так любезны, поясните нам свою мысль. Что в ответе мистера Малфоя о революции гномов под Эбандондским мостом было не так?

— Для начала, следует дать определение термину «революция» и назвать черты, отличающие ее от других видов измени…

— Я назвал. — перебил Драко. — Если бы ты и правда слушала, то заметила бы!

— Во-вторых, необходимо указать временные рамки описываемого события.

— Тоже было. Учись обращать внимание на детали, Грейнджер.

— Кроме того, причины…

— Излишняя заболоченность места проживания, угнетенное положение среди магического сообщества, высокие по тем меркам налоги… Если у тебя память, как у флоббер-червя, то я напомню, что причины и предпосылки тоже были мной названы.

Гриффиндорка уже намеревалась назвать целый список пунктов, по которым должен был пройтись отвечающий, когда внезапно осознала, что это бесполезно. Малфой был одним из лучших учеников по этому предмету — глупо предполагать, что он упустил бы хоть что-то. История Магии едва ли не с первого курса стала одним из его любимых уроков, поэтому вероятность, что из этого спора Гермиона выйдет победителем, стремительно мчалась к нулю. Умнейшая-ведьма-своего-поколения буквально чувствовала, как пульсирует её мозг, пытаясь в кратчайшие сроки найти такой вопрос, на который Драко не смог бы дать ответа.

— Тогда скажи, Малфой, при каком министре произошла революция у гномов? — это был ход конём, как говорят магглы, и, хотя спрашивать подобное было не совсем честно, выхода не оставалось: в борьбе за спасение репутации все средства хороши.

— В тринадцатом веке, Грейнджер, когда была революция, Министерство Магии ещё не сформировали. — лениво протянул Драко, награждая гриффиндорку прищуром и взглядом, наполненным собственным превосходством. — Если же для тебя это все-таки так интересно, то да будет тебе известно, что в это время у власти стоял Вильгельм IV. Близкий друг моего прапрапрадеда, кстати.

Это был конец. Полное фиаско. Разгромный провал. Дурацкий хорёк ответил даже на тот вопрос, ответа на который не было в школьной программе, из-за чего Гермиона чувствовала ещё больший стыд, чем прежде. Малфой обошёл её по всем фронтам, и кто был в этом виноват? Только сама Грейнджер! Проглотив собственную гордость, гриффиндорка решила, что хотя бы выйти из этой игры ей стоит красиво.

— Неплохо, Малфой. — спокойно произнесла девушка, будто хвалила друга, а не врага. — Признаться, я ожидала от тебя меньшего.

— Взаимно, Грейнджер. — ответил слизеринец с одной из своих отвратительных ухмылочек. — Однако, в следующий раз лучше используй рот по назначению.

Гермиона уставилась на парня с самым поражённым, на какое она только была способна, выражением лица, словно не веря, что он сейчас сказал. Громкий стук настенных часов дал понять, что урок Истории Магии подошёл к концу, но звук удара потонул в неконтролируемом хохоте слизеринцев.

Небрежно бросив пергаменты в сумку, гриффиндорка едва ли не бегом устремилась к дверям, потому что вспомнив, что Драко превосходный легилемент, шутка про рот приобрела совершенно иной подтекст, учитывая, о чем Гермиона думала до этого, и как это было связано с событиями прошлого вечера.

***

Вечеринки на факультете Слизерин — это определённо то, ради чего стоит жить. Именно здесь рождаются самые свежие сплетни и слухи, происходят неожиданные признания, разворачиваются громкие скандалы и начинаются жаркие романы. Когтевранцы говорят, что это бесполезная трата времени, пуффендуйцы верят, что посиделки с друзьями за чашкой чая будут куда лучше, гриффиндорцы лишь презрительно фыркают и задирают носы, полагая, что их праздники проходят гораздо веселее, но правда в том, что ни тех, ни других, ни уж тем больше третьих, туда никто и никогда не приглашал.

«Здесь только лучшие.» — ещё на пятом курсе сказал Теодор Нотт, и с тех пор эта фраза стала девизом каждой вечеринки.

Сами же слизеринцы считали, что самое лучшее в подобных мероприятиях то, что никто не знает, когда они начнутся. Для «праздников жизни», проводимых в тёмных подземельях, не было никаких условий и графиков, как, например, для общешкольных балов, всегда приуроченных к каким-то событиям. Здесь же этим самым «событием» было то, что все «змеи» здесь: по-прежнему вместе, живы и почти здоровы, все ещё богаты, чистокровны и довольны собой до неприличия. Всё вышеперечисленное с некой периодичностью успешно превращалось в тост, когда в гостинной открывались новые бутылки изысканного, но баснословно дорогого алкоголя, разливаемого по хрустальным бокалам под аккомпанемент громкой музыки и чьего-то заливистого смеха.