Два.

Один.

— Сяду с Малфоем.

Пробормотав последние три слова настолько быстро, что никто из друзей, вероятно, ничего не разобрал, Гермиона развернулась на невысоких каблуках туфель и решительно направилась в кабинет, словно секундное промедление заставило бы её немедленно вернуться обратно. Склонив голову набок в своей излюбленной манере, Драко проводил её насмешливым взглядом, после чего зашёл в класс вслед за ней. Садясь за стол, стоящий в самом конце слизеринского ряда, Грейнджер отметила, что всё ещё жива, а «змеи» не забрызгали её ядом. Некоторые, конечно, со смесью удивления и полнейшего негодования украдкой поглядывали в её сторону, но ничего не говорили. Заметив, как Забини и Малфой дотошно-внимательно наблюдают за своими однокурсниками, Гермиона осознала сразу две вещи. Во-первых, эти двое все ещё держат свой факультет под контролем, хотя их семьи и утратили былой авторитет, а во-вторых, она, гриффиндорка до мозга костей, чувствует себя в абсолютной безопасности под защитой слизеринского принца. Это было странно. Очень странно. Но почему-то приятно.

— Смотри: Уизли сейчас лопнет от злости, — прошептал ей на ухо Драко, даже не пытаясь скрыть полного удовлетворения. — Салазар, его лицо начинает сливаться с галстуком!

Гермиона закатила глаза и отвернулась к окну, решив, что разглядывание пейзажа будет куда более предпочтительным времяпровождением, чем созерцание недовольных и крайне растерянных лиц друзей, а также других негодующих гриффиндорцев.

Удар часов раздался как нельзя кстати, и если Грейнджер была в шаге от того, чтобы облегчённо выдохнуть, то Малфой, наоборот, сжал челюсти, как делал всегда, когда был напряжен или недоволен. Слизеринец сидел с идеально ровной спиной, просверливая взглядом классную доску, на которой зачарованный мел писал тему лекции. Флитвик, который и должен был читать оставленный Северусом материал, в свойственной ему манере просил студентов соблюдать тишину, чтобы не мешать другим учащимся, слушать и записывать. Наблюдая за жалкими попытками профессора установить контакт с аудиторией, Драко думал о том, что исполнить план будет куда сложнее, чем он предполагал. Размышляя о том, как конкретно вывести Филиуса из душевного равновесия, Малфой в большинстве случаев склонялся к озвучиванию шуток, порой даже не самого пристойного содержания, из-за чего Гермиона наверняка стала бы краснеть. Сейчас же, когда занятие началось, а ситуация, которая раньше представлялась лишь в перспективе, стала вполне себе реальной, былое веселье как-то неожиданно улетучилось. Нужно начинать действовать — это ясно и без всяких объяснений. Оставался вопрос: как?

Прежде, чем Драко успел сориентироваться, Гермиона резким движением руки столкнула с края стола его учебники, в том числе и то самое дополнительное пособие, и фолианты с грохотом упали на пол, тем самым перебив речь профессора, уже приступившего к чтению лекции, и овладев вниманием всех учеников, в ту же секунду обернувшихся на шум.

— Мистер Малфой? Мисс… — Флитвик, удивившись наличию Гермионы в качестве соседки слизеринца, замялся. — Грейнджер? Все в порядке?

— Да-да, простите, профессор, — спешно ответила гриффиндорка, очаровательно улыбаясь с долей смущения. Видит Мерлин, сейчас у неё было даже более невинное выражение лица, чем тогда, в октябре, когда Макгонагалл несколько минут подряд не могла добиться от Грейнджер плана посадки гостей для Хэллоуинского бала, в то время как её любимая «золотая девочка» думала явно не о нем. В тот день Драко обязали стать вторым организатором мероприятия, а после Гермиона впервые согласилась поручиться за него перед Минервой. Казалось, это было лишь началом их истории, а сейчас пришёл её… Конец?

— Неплохо, Грейнджер, — в холодных серых глазах плескались непривычно тёплые искорки веселья. Гермиона не призналась бы в этом даже в Визенгамоте под веритасерумом, но ей невероятно льстил тон Малфоя, в котором несложно было проследить гордость. Ещё год назад гриффиндорка ни за что не поверила бы, что будет нарушать школьные правила вместе с врагом детства и ловить самый настоящий кайф оттого, что он ей доволен, но сейчас это было настолько реально, что даже казалось правильным

Очередное доказательство того, что Драко Малфой портит Гермиону Грейнджер.

Очередное доказательство того, что Гермионе Грейнджер это нравится.

— Брала уроки у профессионалов.

Драко не удержался от лёгкой улыбки. Почему-то именно в этот момент ему стало как никогда очевидно, что не только он менялся под влиянием Грейнджер, но и она сама. Девушка, сидящая с ним за одним столом, разительно отличалась от гриффиндорки, приехавшей в Хогвартс в сентябре. Да, она все ещё была упряма, умна и принципиальна до неприличия, но нечто еле уловимое в ней изменилось.

Гермиона не боялась рисковать.

Безусловно, за время войны ей неоднократно приходилось принимать решения на ходу, тем самым подвергая себя и других опасности, но в быту она по-прежнему оставалась до ужаса консервативной, если даже не чопорной. Теперь же она сидела за столом, стоящим на стороне другого факультета, — факультета Слизерин, это очень важная деталь, — и ни капельки не смущалась. Во всяком случае, не подавала виду, что её что-то тревожит. Да и ошеломленное лицо Поттера, то и дело оборачивавшегося на лучшую подругу и школьного врага, её не слишком-то волновало. Гермиона лишь посылала Шрамоголовому лёгкие улыбочки: то ли извиняющиеся, то ли снисходительные к его непроходимой тупости. Грейнджер медленно, но неумолимо приобретала черты, старательно подавляемые в ней якобы необходимым гриффиндорским благородством, которые изначально были частью её личности, вновь становилась собой, и Драко чувствовал какое-то странное, совершенно непривычное тепло внутри от одной лишь мысли, что решительный и самый главный толчок к переменам в ней дал он сам. Малфой выдрессировал Гермиону точно так же, как и она заставила его плясать под свою дудку гуманизма.

— Не боишься? — произнесла гриффиндорка шёпотом, но не так, как говорят, когда опасаются огласки, а наоборот, привлекая внимание. План по доведению Филиуса до бешенства все ещё был в силе. — Идти туда.

— Нет, — тем же громким шёпотом ответил слизеринец, покачав головой. — Так надо. Мы оба это знаем.

Возможно, стоило сказать: «Это правильно» или «Так будет лучше для всех», но подобные фразы звучали бы слишком напыщенно и вычурно, по-геройски. По-поттеровски. Сам же Драко не просил титула народного идола и совершенно не нуждался в нём. Пожертвовать всем, что у тебя есть, ради спасения мира — это про Гриффиндор, где безрассудная храбрость застилает глаза, а красно-золотой галстук одним своим видом вдохновляет на подвиги. У слизеринцев все иначе. В точности наоборот. «Змеи» скорее передушат всех остальных, нежели позволят кому-то посягнуть на их гнездо. В этом и состояла вся разница, однако правда, как и всегда, у всех была своя. Вряд ли здесь кто-то прав или виноват. Скорее, воспитание и окружение сыграли решающие роли.

— Может, все-таки стоит обратиться за помощью к директору?

— Ради всего святого, Гермиона…

— Малфой и Грейнджер, что в вашем разговоре настолько важного, что двадцать способов применения яда прыгающей поганки блекнут на его фоне? — вечно мягкий и спокойный Флитвик, хотя и не повышал голос, явно был недоволен, чем только обрадовал гриффиндорку и слизеринца. Пока факультеты недоумевали, что происходит, двое оставались уверены в том, что все идёт в точности так, как надо.

— Мы глубочайше раскаиваемся в нашем крайне неподобающем поведении, профессор, — манерно растягивая слова, «извинился» Малфой, прекрасно понимая, что такой стиль общения не только перечеркивает хотя бы малую правдоподобность сожаления, но и ещё больше раздражает, выводит из себя. Да и сам Филиус не сомневался, что слизеринец говорит так нарочно, но всё же пытался сохранять присущее педагогам спокойствие.

Студенты продолжали покорно записывать лекцию, стараясь успевать за скоростью чтения профессора, однако то, что голос преподавателя Заклинаний стал менее расслабленным, заметили все. Выплескивая всю свою злость на «скользкого белобрысого Хорька, который наверняка что-то задумал и хочет втянуть в это Гермиону» в крепкое сжатие пера и вдавливание его кончика в пергамент, Рон всё же переуседствовал, из-за чего оно треснуло, издав противный хруст на весь класс. Профессор нахмурился сильнее, но промолчал.