— Ну да, мне не стоит забывать, что он твой, верно? — поддразнила Гермиона.

Он показал ей язык.

— Когда это случилось, как думаешь?

Она фыркнула:

— Есть одна идея. Та ночь, когда ты сделал предложение. Как помнишь, мы были полны энтузиазма.

— И в который раз? — ухмыльнулся Драко. — Припоминаю, что их было немало в тот вечер.

— Сложно сказать наверняка, но я ставлю на второй раз на полу в гостиной.

Драко с нежностью вздохнул. Он помнил. В порыве страсти они разбили две вазы — кажется, несущие какое-то историческое значение, за что, подозревал Драко, мать любила их больше, чем его самого. Он разорвал пополам её бикини, а она едва это заметила. Они начали у стены, после переместились на пол, к кофейному столику, а в конце концов очутились у камина. И в этот момент он кончил — и это было так сильно, что в течение долгого времени ни он, ни Гермиона не могли пошевелиться. Казалось, они пытались вжаться друг в друга так тесно, как только это возможно. Их тела трепетали, дрожали и пульсировали в объятиях друг друга. Он помнил, о чём думал в тот самый момент, — о том, что у него не получится быть ближе к ней. Просто быть внутри неё недостаточно. Малейшее пространство между ними слишком велико. Они словно пытались проникнуть друг другу под кожу и слиться в единое существо.

Тот оргазм был сильнейшим из всех, которые Драко мог вспомнить. Он был почти уверен, что открыл новый цвет, не виденный им до этого взрыва.

— Драко? Ты ещё здесь?

— Хм-м? Да, — он вернулся в настоящее, возобновляя поглаживания живота невесты. — Не то чтобы я не был рад, ведь я просто в восторге, но я думал, что ты принимаешь таблетки, зелье или что-то в этом роде.

Она закатила глаза:

— Таблетки. Обычно я применяла ещё и противозачаточные чары, потому что таблетки эффективны только на 99,99%.

Он не мог ничего с собой поделать, ведь на его лице уже начала расплываться дьявольская улыбка. Тот факт, что один из самых надёжных и эффективных способов контроля над рождаемостью не совладал с его сильными и живучими сперматозоидами, вызывал гордость в его внутреннем пещерном человеке.

— Даже не смей, — мягко толкнула его Гермиона.

— Я же не виноват, что так легко тебя обрюхатил, Грейнджер.

— Моё тело станет развалиной, — вздохнула она несчастно.

— Твоё тело станет прекрасным, — он заткнул её возражения поцелуем. — Не могу дождаться. Запах младенца и крошечные носочки. Ты гуляешь с коляской, — он вздохнул, обводя взглядом её кружевную сорочку. — И твоя грудь станет просто огромной.

Гермиона фыркнула:

— Так вот о чём ты думаешь.

— Нужно переделать ближайшую к нашей спальне комнату в детскую, — его глаза внезапно расширились, словно он вспомнил о чём-то очень важном. — Детские имена. Какие мысли?

— Все мои мысли о смене подгузников и криках в четыре часа утра. А ещё о том, что моё влагалище станет грёбаной пещерой Бэтмена.

— Пещерой чудес, — он увернулся от удара в плечо. — Ну же. Мы оба знаем, что это не так. А со всем остальным мы справимся вместе. К тому же нам есть кому помочь. В поместье целых двадцать или около того домовиков с нетерпением ждут этого дня с того самого момента, как я впервые привёл тебя домой.

Вопреки всему, Гермиона рассмеялась:

— Я знаю. Думаю, я просто нервничаю.

— Знаю, что нервничаешь, любимая, — он провёл пальцами по её рукам. — Всего лишь на прошлой неделе ты психовала из-за того, что станешь мачехой.

— Спасибо, что напомнил.

— А ещё я припоминаю, что ты была не в восторге от перспективы завести детей.

— Признаться честно, я и сейчас не испытываю энтузиазма. Но это уже происходит.

Драко убрал локон её волос за ухо.

— Я тоже не хотел, чтобы всё случилось именно так. Но поверь мне, ты будешь великолепной матерью. Как становишься великолепной во всём, за что бы ни взялась.

Гермиона зевнула. Её тело, наконец, погрузилось в столь необходимый ей сон. Засыпая в объятиях Драко, она думала о том, как же ему благодарна.

А все волнения подождут до завтра.

***

Следующим утром в восемь часов Гермиона была на площади Гриммо, 12. В течение нескольких минут она лихорадочно стучала в дверь, прежде чем та распахнулась и перед ней предстала измученная Джинни Уизли.

— Джинни, я в панике.

— Гермиона. Вот же чёрт, проходи, — монотонным голосом отозвалась Джинни, стоя на пороге в пижаме. — Дай мне пару минут, я сделаю кофе.

Гермиона проследовала за ней на кухню, поставив на стол пакет с выпечкой в знак доброй воли.

— Прошлой ночью, после того как вы ушли, ребята, я рассказала Драко о беременности. И ты вообще можешь представить, что он сказал?

— И что же? — спросила Джинни, потирая слипающиеся глаза.

— Он сказал, что я буду «великолепной» матерью, — она издала недоверчивый смешок. — И он был таким… милым и… и уверенным во всём. По-настоящему, понимаешь?

— И то верно, — прогудела Джинни, отмеривая столько кофе, словно собиралась выпить целую кастрюлю. — И как он вообще посмел быть любящим партнёром, на которого можно положиться?

— Просто мне кажется, что он ещё не осознал до конца, что происходит, — сказала Гермиона, проигнорировав сарказм подруги. — Он слишком спокоен. Совершенно безосновательно спокоен из-за всего этого.

Джинни закатила глаза:

— Он мужчина. Они тупые.

— В точку! Чёрт возьми, Джин, понимаешь, в моём теле растёт паразит.

— Ага. Сама вырастила троих.

— Я имею в виду, нужно быть сумасшедшей, чтобы на это пойти. Потому что, Джин… Я хочу тебе кое в чём признаться. Я ещё никому этого не говорила.

Джинни уже налила им по чашке крепкого, волшебным образом сваренного кофе. Свою порцию она тайком сдобрила огневиски.

— Продолжай.

Гермиона наклонилась поближе и прошептала:

— Я не люблю детей.

Джинни чуть не выронила кружку.

— Ты… не любишь детей?

— Нет.

— Но ты учитель!

— И крёстная. И мачеха. А теперь ещё и мать, чёрт возьми. И я не люблю детей.

— Хорошо, — отозвалась Джинни, потягивая свой чудодейственный кофе. — Дерьмо.

— Кажется, я должна уточнить. Проблема не в том, что я не люблю детей как таковых. Просто я никогда не думала, что мою жизнь может обогатить маленький, страдающий недержанием мочи человек, который будет всюду следовать за мной, кричать на меня и заставлять покупать всякую ерунду до конца моей жизни.

Джинни фыркнула.

— Ну, на деле всё немного сложнее, но, думаю, будет честно сказать, что ты потеряешь немалую часть собственного достоинства. К примеру, однажды, когда Альбусу было четыре, он попросил сделать ему сэндвич с джемом. Я была занята, но тем не менее оторвалась от своих дел и сделала этот чёртов сэндвич. А когда дала его Альбусу, он попросил отрезать корки от хлеба. Я даже не подумала об этом, Гермиона. Просто сделала. И пока я отрезала эти чёртовы корки, клянусь Богом, я слышала, как он шептал: «Теперь ты моя сучка».

Гермиона тихонько заскулила:

— Ты же меня знаешь, Джин. Я не из таких девушек. Я не вздыхаю, увидев ребёнка в коляске. Не кидаюсь гладить живот беременной женщины. Не лью слёзы умиления при виде крошечных носков и ботинок! Да и вообще я не особенно умею ладить с детьми.

— Знаю, — отозвалась Джинни, плеснув в свой кофе ещё огневиски. — Ты не особо ладила с моими, пока они не стали, как ты выразилась, «достаточно взрослыми, чтобы поддержать разговор». Но это не значит, что ты не знаешь, как быть хорошим родителем. Все так думают, пока не начнут. Ты ещё удивишь себя.

— Нет, Джинни. Я знаю, что облажаюсь. У меня на днях был крайне неудачный разговор с Розой о сексе — сразу после того, как я поймала её и Скорпиуса полуголыми в кладовке для мётел.

У Джинни отвисла челюсть:

— Да заткнись ты.

— Ага.

— Это… должно быть, это было чертовски неловко.

— Роза думает, что готова.

Джинни на мгновение задумалась — и тут же расхохоталась.

— Только не говори Рону.