– Рад слышать, но, может, тебе стоит побольше гулять и поменьше работать?

Оба рассмеялись. Кристофер бросил сигарету и отправился за дядей обратно в дом.

На кухонном столе выстроились бутылки пива, и отец Кристофера открыл давно приготовленный бренди. Кристофер впервые в жизни видел, чтобы его сестра выпила больше пары бокалов, и белое вино оказало на нее неизбежный эффект. Когда она начала убеждать отца, что ему нужно снова жениться, и заставлять его пойти и с кем-нибудь познакомиться, он вмешался.

– Ценю твою заботу, но, думаю, тебе пора спать.

– Хорошо. – Она встала. – Папочка, ты отнесешь меня, как в детстве? – попросила она, протянув руки.

– Боюсь, ты стала для этого великовата, а я староват. – Он почесал голову. – А еще, кажется, вино ударило тебе в голову.

– Да ладно, папа, ты вполне справишься. Я уверена.

– Стефан, ты слышал, что говорит девочка. Отнеси ее наверх, – поддержал Ули.

– Ну хорошо, пошли. – Он взял ее на руки. Алекс помахала всем на прощанье, и отец вынес ее из комнаты, направляясь в сторону лестницы.

Через пять минут Стефан вернулся на кухню, вытирая со лба воображаемый пот.

– Когда я уложил ее в кровать, она попросила почитать ей сказку, но у всего есть предел.

Он сел, и Ули снова принялся за любимую тему.

– Вам здесь хорошо живется. Очень красивый остров, прекрасное место. Но здесь вы всегда будете чужаками, разве нет? Всегда будете семьей немцев, живущих на английском острове.

– Этот остров не является частью Англии.

– Да ладно, Стефан, ты понимаешь, о чем я.

– Когда мы только переехали, возникали некоторые проблемы, но теперь они давно позади, – сказал отец Кристофера, выглядывая наружу, в темноту ночи. – Некоторых людей не сразу удалось убедить, что война закончилась.

– Я помню, – сказал Ули и поднял свой стакан с бренди. Несколько секунд покрутил коричневую жидкость, потом сделал глоток. – Ты никогда не жалеешь, что сюда переехал?

– Нет, если учесть, что происходило в Германии, когда мы уехали, и особенно – что случилось с тех пор.

– Но сейчас Германия изменилась. Стала совсем другой.

Кристофер раздумывал, стоит ли вмешаться в разговор.

– Изменилась? Лучше стало или хуже? – спросил Стефан.

– О, лучше, гораздо лучше, – ответил Ули. – Ты что, газет не читаешь?

– Читаю, братишка. Каждый день читаю.

– Тогда ты должен знать, что происходит в нашей стране. Последние несколько лет, с тех пор как к власти пришел Гитлер, стали лучшими за многие годы.

– Я знаю, что герр Гитлер запретил все политические партии, кроме его собственной партии нацистов.

– Да, но, Стефан, что хорошего принесла нам эта демократия? Годы перед тем, как к власти пришли герр Гитлер и национал-социалисты, были худшими за всю историю Германии. Царил настоящий хаос. Ты уехал вовремя, но так повезло не всем. Брат, я рад, что тебя там не было. Рад, что там не было детей, но сейчас Германия стала бы для них прекрасным местом.

– Джерси для них – прекрасное место.

– Да, оно было прекрасным, когда они были маленькими, но посмотри на своего сына: он больше не мальчик. А это остров, маленький остров. В Германии гораздо больше возможностей.

– Я никогда не пойду против воли детей. Это будет их решение, не мое.

– Хорошо, – сказал Ули и повернулся к Кристоферу: – Как тебе идея переехать в Германию?

– Это твоя жизнь, Кристофер. Я не могу говорить тебе, что делать. Ты стал мужчиной.

Разум Кристофера бурлил от мыслей. Отец и дядя ждали его ответа. Но было очень сложно решить, что сказать. Прекрасная, увлекательная возможность, но уехать с Джерси?

– Несомненно, это был бы прекрасный опыт. Конечно, я люблю Джерси, но пожить в Мюнхене или в Берлине? Было бы здорово. Где бы я мог работать?

– Уверен, я смогу устроить тебя в банк. Я проработал там почти семь лет, – пообещал Ули.

– Мне было бы очень интересно побывать в Германии. Раньше я никогда не задумывался о том, чтобы уехать с Джерси.

– А ты знаешь, что у других людей, таких как Ребекка Кассин, подобных возможностей в Германии не будет? – вмешался его отец.

– Что? О чем ты? – не понял Кристофер.

Ули сделал большой глоток пива.

– Она не немка.

– Подумай об этом, Кристофер. Дело не в том, что она не немка. Проблема в том, что она еврейка.

– Я не знал, – удивился Ули. – В любом случае, какая разница? Он ее не видел и ничего от нее не слышал уже много лет.

Отец Кристофера наклонился к брату.

– Я читаю газеты, Ули. Читаю их каждый день и знаю, что евреев полностью лишили прав, совершенно исключили из общества. Такова новая Германия, Кристофер, страна возможностей для большинства, – повернулся он к сыну. – Недавно ввели новые законы, и евреев лишили прав быть гражданами Германии или вступать в брак с неевреями, или вести бизнес, или иметь собственность. Так что решай, но подумай как следует.

– Я не знал, что Ребекка еврейка. Хотя для меня это не важно, – подчеркнул Ули.

– Но в Германии это было бы важно для нее, и должно быть важно для тебя, Кристофер.

– Может, тебе как раз стоит поехать в Германию. Только так ты наконец сможешь перестать думать о Ребекке, – со смехом предположил Ули.

Кристофер хотел поспорить, сказать, что уже не думает о Ребекке – ведь она уехала три года назад, но они видели его насквозь, как пиво в стоящем на столе бокале. Нежеланные воспоминания о Ребекке заполнили его мысли.

– Я давно не видел Ребекку, – наконец выдавил он.

– Но если бы ты хотел быть с ней, то в Германии это было бы невозможно. Возможно, у нас на Джерси нет таких возможностей, как в Германии, но все-таки кое в чем у нас есть преимущество.

– Я тоже не согласен с политикой нацистов в отношении евреев, – сказал Ули. – Но что я могу сделать? Правительство говорит, мы проиграли из-за них войну, что они враги Германии и заодно с большевиками.

– А ты что думаешь, Ули?

– Я думаю, что помню миссис Розенбаум, которая жила на нашей улице, как она улыбалась нам и угощала конфетами, когда мы были детьми. Теперь постоянно говорят о евреях. Раньше я вообще о них не задумывался. Мне не приходило в голову их выделять.

Стефан встал, налил себе еще бокал пива и снова сел.

– Я читал, что говорит Гитлер о великой войне. Разговоры о «ноябрьских преступниках»[2] и сионистском заговоре – Ули, по-моему, это просто смешно. Мы нанесли удар в спину самим себе. Не было никакого еврейского заговора. Лучшие люди, с кем я плечом к плечу воевал в той богом забытой войне, были евреями, преданными гражданами Германии. Эрнст Геппнер, Ганс Бухсбаум, Франц Бахнер. Все они были евреями и моими друзьями, и все погибли.

– Нацисты далеко не идеальны, но жить в Германии стало гораздо лучше. Легко тебе сидеть тут на Джерси и осуждать нас в Германии. Когда было плохо, тебя там не было. Ты уехал.

– Да, Ули, легко быть здесь, сидеть и осуждать Германию и нацистов, и именно поэтому я не вернусь и не буду уговаривать Кристофера и Александру вернуться в Германию, даже хотя они там родились.

В комнате воцарилось молчание. Кристофер хотел что-нибудь сказать, чтобы продолжить беседу, но не мог придумать что. Он поднял бокал ко рту и сделал еще один большой глоток пива. Стефан тяжело вздохнул и посмотрел на часы.

– Думаю, тебе пора спать, Кристофер, – сказал он. Кристофер ожидал отсрочки, но ее не произошло. Его не отправляли спать уже несколько лет, но когда он снова посмотрел на отца, то все понял и встал из-за стола. Ули тоже поднялся и обнял его так крепко, будто хотел раздавить.

– Спокойной вам ночи, – пожелал Кристофер, уходя. – Постарайтесь не убить друг друга.

Оба мужчины улыбнулись. Кристофер вышел в коридор и начал подниматься по лестнице – каждая ступенька казалась маленькой победой. Его голова была словно плот на волнах бушующего моря, и когда он добрался до верха, то почувствовал тошноту, которой не испытывал прежде. Открыв дверь ванной, он плюхнулся на сиденье унитаза, не снимая штанов, и обхватил голову руками. Веки отяжелели, его охватил сон.