- …од, - отдаленно доносится до уха Вероники.

- Ви, тебе нужно выйти, - бесшумно говорит Кристофер, поднимаясь и протягивая ей руку.

Кристофер смотрит на присутствующих так, что все из его взгляда понимают: не приведи Господь, сейчас кто-то что-то прошепчет.

Она встаёт легко и непринужденно, сжимая в кулак пальцы вместе с его пулей. Смотрит на Нуру, что сидит подле Вильяма с красными от слез глазами. Усмехается. Ей больше нечем плакать.

Чувствует властную руку Шистада, но не чувствует землю под ногами. Он рядом, он держит её крепко, он никому не разрешает подходить к ней, словно Цербер, охраняющий адские врата.

Наконец, видит его. Застывшая хьюговская ухмылка бесстрашия словно скандирует: «Они убили меня с моего позволения». Ей хочется, чтобы он прекратил эту чертову не смешную шутку. Изнутри раздирает крик: «Поднимись, черт возьми! Прекрати эту ублюдскую пытку!» Снаружи из глазниц сочится горечь, боль, скорбь и мертвое спокойствие.

На шее, на месте швов, завязан красный шелковый платок /его любимый/, из-под которого выглядывала, посмотреть на все происходящее, пуля, принадлежащая Стод. Всё те же красные кеды /которые он носил с любой одеждой и в любое время/ под официальный чёрный костюм всё с той же брошью-галочкой. Рукава пиджака, по-хьюговски, закатаны. Будто он сам одевался на свои похороны. Будто он не мертв. На бледной правой руке – тот самый, подаренный Стод браслет, который она заставляла его застегнуть самому.

- Я не знаю, что говорить, - тихо шепчет она своей крепости-Шистаду. Девушка, на глазах у всех, комкает бумажку с речью и выкидывает её.

- Я не знаю, что нужно сказать, - уже громче говорит она. – Что нужно сказать, чтобы выразить всю свою любовь к этому человеку. Я не могу назвать его коллегой, знакомым или просто другом. Он выше этого. Я никогда не назову его любовником или любовью, - Кристофер слегка напрягается, - потому что он выше этого. Я не смогу назвать его братом, ни кровным, ни душевным. Он над этим. Дэнниел Хьюго заслуживал большего в этой жизни, он понимал это, но был со мной. Шёл на дно, когда это требовалось и умел вынырнуть, когда сил не оставалось ни на что, кроме смерти. Это не его убили. Это он дал позволение на свою смерть. Вы должны уважать его выбор. Не я. Я всегда бесила его, всегда перечила. И этот раз не станет исключением, только потому, что он решил выйти из игры. Ты слышишь? – она поворачивается к гробу, заставляя холодок мурашек пробежать по спинам всех присутствующих. – Ты говорил, из игры можно выйти только умерев. Так знай, ты мертв, и ты все ещё играешь. – Она говорит это ему, в то время как все понимают, что эта девушка хуже Коршунова в добрую сотню раз. Все готовы подчиниться ей.

Вероника освобождается от рук Шистада и подходит ближе к Хьюго.

- Ты полный мудак, ты знаешь? – тихо говорит она.

О, да.

- Это твой самый глупый поступок за всю твою никчемную жизнь!

Да. Но он ради тебя. Иногда, чтобы признали лидера – должна быть жертва. Я хочу, чтобы Джеймс знал, что тебя не сломить.

- Я ненавижу тебя за то, что тебя нет! – она яростно шепчет над его волосами, опираясь на край гроба.

Ты всё переживешь. Ты сильная. Я люблю тебя.

- Ты всегда будешь жить в моем сердце, Красавчик, - бессильный шёпот и горячий поцелуй в лоб.

А звери мои

ночью,

рвут кожу и плоть

в клочья.

И каждый их клык заточен.

Играют на струнах жил.

Но

все-таки,

между прочим,

/пусть я и

обес

точен/,

ты вся,

до ресниц и точек -

причина того, что я жив.

Шистад смотрит в потолок. Со дня похорон прошло около двух месяцев. Месяц он наблюдал за ней как за сталью /сталью, которая накалена до своего предела/. В первые дни – она не ходила в школу, забила на государственный выпускной экзамен. Напоминала его. Почти не разговаривала, каждый вечер сидела напротив панорамного окна, в доме Харрисона Шистада, и буравила взглядом корпорацию «отца», проводя кончиками пальцев по чёрному стволу пистолета.

Кристофер каждый раз смотрел на нее тем взглядом, который полон то ли жалости, то ли разочарования. Карие глаза с каждым днём гасли, а кристально-серые этого не замечали.

Смерть Хьюго подкосила всех, наложила отпечаток, от которого просто так не отмоешься. Метка Каина.

Шистад садится в кровати. Часовая стрелка переваливает за два часа дня. Солнце так же нещадно пробирается сквозь плотные ночные шторы. Идеальная, для мужчины, бровь вопросительно вскидывается, когда он видит сообщение от неё: «Забери меня пожалуйста». И он бы забрал, если бы увидел сообщение на четыре часа раньше.

Проводит рукой по лицу, медленно спускаясь на первый этаж. Отца дома нет – скорее всего уже в компании. Вильям, что вероятнее всего, в школе, как и Нура. А, судя по сообщению, Вероника непонятно где.

Кристофер устало, но, в то же время, облегченно выдыхает, видя ее за барной стойкой на кухне.

- Прости, что не забрал тебя, только проснулся, - Кристофер аккуратно целует ее в плечо.

- Всё хорошо, - отмахивается девушка, целуя его в губы. Для него – непривычные ощущения за эти несколько месяцев.

Запах её волос застревает где-то в лёгких. Вот она, рядом. Та опасная/несломленная/строптивая/не похожая на тысячи других.

- Прости меня, - тихо говорит она. – Я много думала и надолго ушла в себя, наделала ошибок и тут же расплатилась за них.

Шистад молчит, не знает, что ей ответить. Он всегда говорил, что он чёрствый для таких откровений. Он редко волновался за неё, редко был с ней тем, что называют девушки, «милым», мог забывать спросить банальное «как дела?». А она продолжала стоять за его спиной, иногда закатывая фееричные скандалы.

Стод знает, что он ей ничего не ответит. Да, наверное, это ни к чему. Она слегка ухмыляется, подтверждая свой поток мыслей краткой ухмылкой. Безграничная романтика – не их конёк.

Собирает правой рукой серебристые волосы на плечо и ставит кружку с /уже не/ горячим шоколадом на стойку.

- Всё хорошо, - тихо говорит Кристофер, заставляя её удивлённо вздёрнуть бровь. Мускулистые руки крепко прижимают её к себе. – И ты меня прости.

- За что? Или ты успел изменить мне? – весело усмехается Вероника Стод. Та, которую он знает.

- Просто, - обрывочно говорит он.

Если ты чёрствый, то почему тебе так страшно за её жизнь?

Беги от меня, Мэри,

/прижмись же ко мне теснее/.

Спасайся скорей, Мэри,

/ничто тебя не спасет/.

Коснувшись тебя, Мэри,

попробовав раз,

звери,

живущие в моем теле,

хотят еще и еще.

- Эй, Стод! – нагоняет её в школьном коридоре Фрай Далеон. Девушка одергивает кожаную куртку, под вопросительный взгляд Нуры.

- Чего тебе? – на выдохе спрашивает она Якудзу. – Мне не до тупых игр «хороших и плохих», ясно?

- Я просто подумал, к чему нам воевать? – кривовато улыбается Фрай. – Все войны заканчиваются смертью. Так, может, прекратишь?

- Так, может, ты заткнёшься? – поджимает губы Рони.

- Слушай, Фрай, ты реально думаешь, что настолько крут? – останавливается Нура, скрещивая руки на груди. – Ты просто псинка, сам знаешь в чьих руках. И, чтобы ты не делал, как бы ты не выкручивался тебе никогда, слышишь, никогда не превзойти Трейнса. И ты сейчас понимаешь, что я не о мистере Трейнсе. А о Дилане, - ядовито-красные губы растягиваются в улыбке, в то время как Вероника непонимающе смотрит на Сатре. По-моему, Вильям серьёзно решил затащить эту хрупкую девчонку на самое дно.

- А ты всегда такая резкая, Сатре? Или только, когда твой дружок ведёт у тебя урок? – не остаётся в долгу парень.

- Как ты меня бесишь, - выдыхает Вероника, глядя на появляющихся Пенетраторов. Всё такие же блистательные и гордые, разве что раньше их возглавляли Вильям Магнуссон и Кристофер Шистад.

Ох, Шистад.

Вероника хватает Сатре за руку и сворачивает с ней в сторону столовой.

- Я украду её у тебя? – бархатистый голос Дилана заставляет девушек одновременно повернуться в его сторону.