Зимний приём

В доме пахнет хвоей и выпечкой. Тонкие нотки корицы доносятся до Вероники Стод. Она аккуратно, оценивая обстановку, оглядывает гостей в загородном доме дедушки Магнуссона. До неприличия много людей, которые смотрят на неё, оценивают её, жалеют. Вероника нагло поднимает подбородок, замечая, что к ней, словно стремительный вихрь, летит её тётка, родная сестра отца – Талия Магнуссон.

- Ви, ты как обычно сногсшибательна, - обескураживающе улыбается она и стискивает племянницу в объятиях.

- Ты тоже не отстаешь от меня, - мило и максимально сдержанно улыбается Вероника.

- Отец сегодня будет? – как всегда спрашивает она в надежде на то, что вечные прения между детьми и отцом когда-нибудь прекратятся. Как бы не так.

- Понятия не имею, - с обыденностью пожимает плечами Ви, замечая идущего к ним Вильяма.

- Вилли! – неугомонно-взбалмошная тётка буквально виснет на шее высокого парня. Среди народа проскакивают умилительные улыбки. Считая их образцовой семьей. Образцовее некуда.

- Талия, - брат подчистую копирует эмоцию сестры при ответе. – Как поживаешь?

- Слава Богу, что слава Богу, - заливисто смеётся темноволосая женщина с ярко-голубыми глазами. - Видишь, Рони, тебе надо ещё учиться и учиться такой же учтивости как у брата, - назидательно говорит она, пока Рони убийственно смотрит на брата.

- Талия, ну что ты опять пристала к моим внукам? – раздаётся хриплый, безумно красивый мужской голос, который заставляет всех троих обернуться.

Прежде чем посмотреть на дедушку, брат с сестрой окидывают презрительным взглядом отца, который, противно ухмыляясь, смотрит на детей.

- Ну, пап, - по-детски восклицает женщина, в то время как морщинки звездной россыпью загораются вокруг глаз Роберта Магнуссона.

- Отец, - учтиво улыбается Джеймсу Вильям, пожимая протянутую руку. Немая пауза и воцарившаяся неловкость забираются под кожу всей семье Магнуссон, пока гости думают, что это самая образцово-показательная семья.

Джеймс пожимает руку сыну, переводя взгляд на дочь, которая, как тайфун, налетела с объятиями на смеющегося деда.

- А меня обнять не хочешь? – усмехается Джеймс. Вероника медленно оборачивается на его голос, смотря сквозь глаза прямо в его гнилую душу.

- Здравствуй, папа, - её бледные губы растягиваются в теплой семейной улыбке. Если бы Джеймс не знал кто она, он наверняка подумал бы, что в дочери проснулась любовь.

- Вы наконец-то разговариваете? – тихо спрашивает появившаяся Лидия Магнуссон.

- Ба! – игнорируя вопрос, внуки одновременно обнимают женщину.

- Такое ощущение, что вы меня вечность не видели! – смеется женщина.

Вечность… Вероника поглаживает своё платье цвета лазури ладошками. Этот цвет подходит к её коже и отросшим свеже-покрашенным волосам. Она кажется маленькой снежной королевой, с инеем поселившимся на волосах, ресницах и в сердце. Сероволосая поднимает свой кристально-серый взгляд на брата, моля его о том, чтобы он не смел уходить от неё ни на шаг.

Семья, перекинувшись ещё парой фраз, медленно расходится каждый по своим делам, оставляя брата и сестру в гордом одиночестве.

Это одиночество им всегда предоставляли сполна, в то время, когда Нико везде таскали за собой. Талия Магнуссон всегда считала, что её брат – невероятный человек, отец-одиночка, которому очень трудно справляться с избалованными Вильямом и Вероникой. Она всегда думала, их ссоры с отцом – исключительно из-за избалованности этих двоих. Но нельзя сказать, что Николая она ставила выше остальных племянников. Она любила его точно так же, как и «дабл В» (как всегда ласково называла Вильяма и Веронику).

Роберт и Лидия всегда души не чаяли во внуках. Смерть Николая поразила их до глубины души, и каждый, отчасти, винил в этом сына. Теперь они боялись только одного – потерять двух других внуков, а учитывая их вечные прения с отцом – это вряд ли заставит себя долго ждать.

«Пап. Мам. У Николая случился передоз», - именно с этой фразой зашел в их дом Джеймс, поселив на оставшуюся жизнь тревогу, сидящую глубоко в сердце.

- Ви, Крис звонит. Надо ответить, иначе он мне голову отгрызет, - слегка улыбается Вильям.

- Только вернись, ладно? – просит его девушка. Молодой человек целует её в висок, обещая вернуться, и, поправляя бархатный тёмно-синий пиджак, выходит из гостиного зала.

Кристально-серый взгляд медленно застывает под классическую музыку и щебетание людей. Она не была в этом поместье три года. Три года назад девушка в это время лежала в больнице, пока врачи пытались вытащить обломок ножа, предназначавшегося прямо в сердце, но застрявшего между рёбрами. Тогда, лёжа на операционном столе, она клялась найти и выжечь сердце тому человеку. Но, как только затянулся последний шов, затянулась и последняя душевная рана. Она вернётся за тем неудачником тогда, когда он не будет этого ждать. Даже если понадобится на это десять лет. Два года назад она находилась на задании Коршунова. Сейчас она стоит тут, с иногда пробегающим холодком в области левых рёбер и неподвижным ледяным взглядом.

- Странно находиться в одном доме и стараться не убить друг друга, не так ли? – спиной чувствует кривоватую улыбку того, кого в далеком детстве называла «папочка», когда летела к нему со всех ног, только появись он на пороге.

- Весьма, - сдержанно улыбается Вероника, поворачиваясь к собеседнику лицом. Сбежать и проявить слабость? Не её удел.

- Ты всё хорошеешь, - на секунду ей кажется, что перед ней тот самый, её отец. Бред. Приди в себя, Стод. Тут всё фальсификация.

- А от тебя уже смердит гнилью, - язык работает на автопилоте, пока мозг борется с внезапным чувством семейности.

- Я скучаю по вам с Вильямом, - спустя секунду/вечность снова говорит мужчина.

- Это ты со скуки что ли натравил на меня не так давно свою псинку Нико для моего убийства? – кривит губы в страшной полу усмешке. Раздирает швы на зажившей коже звериными когтями.

- Ты тоже не осталась в долгу, натравив в ответ свою псинку Кристофера, - усмехается мужчина. – Пока ещё живую псинку, - риторически добавляет он, отпивая красное вино. Ей кажется, что в этом хрустальном стакане её кровь, а не алкоголь.

- Я смотрю на тебя и мне хочется, чтобы ты сдох в муках, - скалится Стод, видя как в его глазах начинают сверкать молнии.

- Хорошее пожелание.

- Знаешь, чего я не понимаю? Почему человек, которому в жизни дали всё от погремушки до нефтяной вышки – так отплачивает своей семье? Превратился в скользкую падаль, в погоне за властью и наркотой. Убиваешь, разводишь и выучиваешь крыс, врешь своей семье…

- Ты не находишь, что ты превращаешься в меня? – грубо перебивает Джеймс дочь. Со стороны – они мило улыбаются друг другу. Вблизи – оскал двух горных львов перед нападением.

- О, да. Согласись, я – твоё лучшее творение. И уже на голову выше тебя, папаша.

- Хочешь сказать – это я виноват во всей твоей жизни? – приближается к её уху настолько близко, что обжигает её чёрную душу своей гнилью.

- Хочу сказать, что все, кого я убила и убью – все они убиты и твоей рукой тоже. А счётчик там ого-го какой, папа, - выплевывает слово «папа», с блаженством оставляя его висеть в пространстве и растворяться как снег весной на теплеющем асфальте.

- Что ж, тогда до встречи в аду, - поднимает он бокал, подкусывая губу.

- Я буду на троне, - копирует его движение сероволосая.

- Хьюго, ты же понимаешь, что Трейнс слишком ненадежен? – спрашивает Коршунов, выдыхая сигаретный дым. Над холодным Осло господствует утро. Снег ещё кое-где лежит, но, в основном он остается только на горах. Весна нагло производит захват этого города.

- Отчаянные времена требуют отчаянных мер, - как всегда весело подмигивает Дэнниел.

- Этой фразой всегда начинались самые сумасшедшие поступки в твоей жизни, - недовольно поджимает губы Алекс.

- Зато не скучно, - Дэн удобно разваливается в кресле, закинув ноги на один из подлокотников. Изумрудные глаза мерцают в свете огня от зажигалки. – Алекс, он наш. Он по духу наш. Он в своё время спас Рони…