— Хотя бы возьми его на встречу с Эррейнами. Может, приглядит себе там невесту и забудет наконец-то про фалькенберговскую девку. Говорят, в Эррейнах, как и в Фиеннах течёт кровь соланнской знати. Если франческины девки хоть немного похожи на Лавинию Белую Львицу, то от такой жены и святой не откажется.
— Байки это всё — про соланнскую знать, — скривился Альбрехт. Он не испытывал любви к Эррейнам, но Фиеннов, в особенности — одного их прыткого представителя, теперь заседавшего в мидландском Императорском Совете — попросту ненавидел. — От Первой Империи и то одни руины остались, Соланна же — и вовсе сказка для детей. А Франческа, я уверен, не потащит на переговоры ни дочку, ни тем более племянниц — зачем?.. Тем более что от Утонувшего Леса до Ольховой Лощины, где мы будем обсуждать наш союз — изрядный путь. И Стефана я брать с собой не собираюсь — ему, ещё, пожалуй, хватит ума нагрубить нашим будущим союзникам!..
— Как знаешь, — буркнул в ответ Бернхард, но резкий стук в дверь заставил братьев прервать беседу.
Торопливо вошедший в комнату слуга с испуганным видом объявил, что у ворот Соснового Утёса объявилась толпа, как он выразился, «каких-то оборванцев», а их предводитель желает встречи с Альбрехтом Кертицем или — в крайнем случае — с хозяином замка.
Бернхард и Альбрехт недоумённо переглянулись — оба совершенно не представляли, кто бы мог заявиться под стены замка с подобным наглым требованием. Но теперь братьям не оставалось ничего, кроме как выяснить это лично.
***
Гости входили во внутренний двор один за другим, и, кажется, их не слишком-то беспокоили пристальные взгляды высыпавших посмотреть на нежданных пришельцев обитателей Соснового Утёса. Или же просто они были слишком измучены, чтобы смущаться.
Младшие из них выглядели лет на четырнадцать-пятнадцать, старшие — не больше, чем на двадцать. Все — невзирая на пол и возраст — были одеты в серые мундиры студентов Академии Света, сейчас скорее напоминающие — в большей или меньшей степени — лохмотья бродяг. Измождённые лица и не слишком аккуратные короткие стрижки юных Светлых магов смотрелись довольно жалко, но при этом вряд ли можно было забыть, какую грозную силу представляют собой эти оборванные подростки.
Последними в ворота замка въехали — верхом на прекрасных лошадях, в отличие от сбивавших ноги о дорожные ямы Светлых — несколько надменных мужчин и женщин, чьи роскошные наряды были типичны для магов Ковена. И лишь после этого из-за их спин, в сопровождении невысокого крепкого парня в сером мундире, державшего в руках знамя на длинном древке, вышел предводитель всего пёстрого сборища.
Был им не кто иной, как старый знакомец Альбрехта и недавний — Гретхен — Ислейв Ньял. Только на этот раз чародей казался не помятым и растрёпанным, каким видели его изгнанники в одиноком лесном доме, а на удивление собранным и даже суровым.
Правда, вот его наряд мало вязался с этой суровостью. Светло-зелёный камзол Ислейва испещряли окаймлённые тонким золотым шнуром разрезы, в которые проглядывал блестящий ярко-жёлтый шёлк, и даже узкие штаны сверкали такими же «прорехами», заправленные в высокие сапоги из блестящей кожи какой-то рептилии. В общем, по мнению Альбрехта, смотрелся его старый друг сущим балаганным шутом, похуже бестолкового братца Стефана. И всё-таки консорт-изгнанник был очень рад этому нежданному визиту.
Ислейв, между тем, поцеловав ручку робко потупившейся императрицы и низко поклонившись братьям-Кертицам, объявил, махнув рукой в сторону столпившихся у него за спиной гостей замка:
— Ваше величество! Ваше высочество! Благородный владетель Соснового Утёса и остальные… собравшиеся здесь достойные господа! Разрешите представить вам — и передать под ваше командование — первое имперское подразделение, объединившее в своём составе стихийных чародеев и магов Света!.. Малахитовых Гиен! — Ислейв описал рукой плавный полукруг, указывая на знамя в руках своего спутника. Даже на полуобвисшем белом полотнище явственно угадывался силуэт хищной бестии, охваченной языками тёмно-зелёного пламени.
— Ги… Гиен?! — подавился названием своего нового подразделения Альбрехт. Как образованный человек, он, разумеется, знал о водившихся в бахмийских землях поганых тварях, которых кое-кто из богословов называл земным воплощением Князя Бездны. Вот только Альбрехт никак не мог предположить, что кому-то захочется назваться их именем.
— Малахитовых, — протянул Ислейв. Золотые искры в его глазах отплясывали безумный танец, а ухмылка на обветренных губах была довольной и гадкой. — И, кстати, уже проявивших себя в деле. Думаю, слухи о загадочной банде, которая тревожит покой войск узурпатора, до тебя долететь успели. Это были мы.
Альбрехт не мог не задуматься о том, что проблем от такого количества внезапно присоединившихся к его армии магов, скорее всего, будет не меньше, чем пользы. Но и помощь их могла оказаться немалой.
…А застывший рядом с Альбрехтом Стефан в это же время изумлённо разглядывал женщину, которая стояла чуть позади, за спиной у Ислейва. Стефан никогда не видел людей с такой смуглой кожей и необычно-резкими чертами лица. Но даже это не могло изумить его больше, чем пригревшийся на полуобнажённой груди незнакомки питон, чью шкуру украшали причудливые коричневые пятна.
И когда хозяйка змеи подняла голову, взгляда Стефан не отвёл, улыбнувшись ей. Она лениво ответила тем же, но в её чёрных глазах блеснул заинтересованный огонёк.
========== Глава 26. Чужими глазами ==========
При строительстве часовни в Сосновом Утёсе тогдашний хозяин замка не поскупился на её богатое убранство — от фресок тёплых и мягких тонов, украшавших высокие своды, до широких скамей тёмного дерева, чьи спинки покрывала резьба в виде затейливого растительного орнамента.
Но теперь эта роскошь выглядела поблёкшей — Бернхард Кертиц не отличался особой набожностью, зато был скуповат. Поэтому он не спешил приказывать ни обновить облупившуюся на алтарных статуях Учителя и Воина позолоту, ни заменить выпавшие кое-где из витражных окон яркие стёклышки. А молодой замковый священник, недавно сменивший своего дряхлого предшественника, мирно скончавшегося во сне, пока не нашёл в себе решимости обратить внимание Бернхарда на упадок, который постепенно охватывал святилище.
Несмотря на общий запущенный вид часовни, Стефан находил в её печальном облике свою прелесть и бывал в стенах святилища отнюдь не только в часы обязательных служб. Вот только сегодня утром он напрасно пытался найти в этих холодных стенах утешение и отвлечься от мыслей о тоскующей в далёком Соколином Гнезде Карен.
Поэтому, прочитав короткую молитву, Стефан бросил прощальный взгляд на величественные, но безучастные статуи Двоих и тускло поблёскивавшую в утреннем свете трёхконечную звезду над алтарём и поспешил прочь из-под высоких сводов.
Однако, стоило Стефану прикрыть за собой окованную бронзой широкую дверь часовни, как он увидел закутанную в плащ фигуру, которая выскользнула из ближайшей стенной ниши.
Он невольно вздрогнул и даже отступил на шаг, когда из-под капюшона на него взглянули чёрные — будто провалы в Бездну — глаза той самой смуглой женщины, которую Стефан видел в день приезда Малахитовых Гиен.
— Молодой господин Кертиц, — едва дикарка произнесла первые слова, Стефан изумленно уставился на неё.
Он никогда прежде не сталкивался с иностранцами — им, кроме устраивавших набеги юттов, неоткуда было взяться в замкнуто живших землях Севера. И теперь с любопытством прислушивался к тому, как привычные звуки мидландской речи меняет странный акцент ташайки.
— Вы боитесь меня? — спросила она, глядя на собеседника из-под низко надвинутого капюшона. — Вот этого точно не стоит делать.
— Нет, не боюсь… госпожа, — замялся Стефан. Он уже успел выяснить у Альбрехта, что эта женщина — всего лишь языческая жрица из отсталого народа. И то, что её — как экзотический трофей — привёз с войны в Закатных Землях чародей Ислейв Ньял, так нежданно объявившийся в Сосновом Утёсе в качестве командира магического отряда, уже успевшего стать предметом жарких споров Альбрехта с Бернхардом и императрицей.
