Данила Афанасьевич застенчиво улыбнулся.

– На счет «блистал» – не знаю. Но то, что я учился математике и физике у Френкеля и Йоффе, это правда. Не вижу только, чем это-то может вам помочь.

Соболев поморщился, вздохнул. И подвинул к себе тонкий кожаный портфель.

– Хочу, чтобы вы, Данила Афанасьевич, взглянули вот на это. Уж не побрезгуйте…

На стол легла пачка толстой бумаги, вдоль и поперек исчерканная странными рисунками, больше похожими на детские каракули, но сделанными твердой, уверенной и, определенно, взрослой рукой. Рисунки там и тут пересекали торопливо выведенные формулы и столбики вычислений.

– Что вы об этом думаете? – генерал ткнул пальцем в один из рисунков, больше всего напоминающий трамвай… летевший над землей. Точнее, над рельсом. Одним.

– Бред. Кокаиновые грезы, – бросил хозяин, надо сказать, довольно резко и хотел уже, было, отставить всю пачку… Но что-то зацепило его внимание. Он аккуратно отслюнил один листок и поднес к глазам.

Соболев терпеливо ждал.

– Ага… А вот тут… Хм… Знаете, а в этом что-то есть. Теория гравитационного элемента… с привлечением законов термодинамики… Довольно любопытный математический расчет электродвижущей силы, возникающей под действием силы тяжести… Не скажу что он верен… Но что-то в нем есть…

– То есть, вы хотите сказать, что вот это… – за неимением нужных слов генерал обрисовал в воздухе незаконченный эллипс, – оно возможно? И оно будет двигаться? С той скоростью, какая тут обозначена?!! – в голосе Соболева, по-прежнему спокойном явно послышались сомнение и, пожалуй… некоторая оторопь.

– Двести верст в час? – Данила Афанасьевич улыбнулся, не прерывая чтения. Ему было совсем не трудно одновременно разбирать каракули неведомого Кулибина, поддерживать светскую беседу и отдавать должное варенью, – нет. Конечно, нет. Это невозможно. Такая скорость в принципе недостижима, ведь воздух, как вы знаете, сам по себе является субстанцией, способной создавать сопротивление. И это сопротивление делает мечту о подобных скоростях несбыточной.

– Вы уверены? – переспросил генерал.

Граф Адонаньев отложил занимательное чтение на край стола и сделал это с заметной неохотой. Было видно, что «столь блестящий ум» и в самом деле соскучился по серьезной работе, и с удовольствием оставил бы эти каракули у себя, почитать на сон грядущий. Но и специфику работы своего гостя он тоже прекрасно понимает, и, посему, не смеет просить. Соболев, знавший своего старого приятеля как облупленного, без труда уловил все эти нюансы и, улыбаясь про себя, предложил.

– Оставьте. Просмотрите на досуге более внимательно и напишете свое заключение по каждой из представленных э…э… штук. Разумеется, ваши услуги будут должным образом оплачены моим ведомством.

– Пустое, – отмахнулся Данила Афанасьевич, расцветая, как роза.

– А вот и мы, – провозгласил Женя, вступая на террасу, – Утро доброе, Данила Афанасьевич. Где моя большая кружка?

Самара появился гораздо тише, поприветствовав хозяина мягкой улыбкой и, увидев незнакомца, послал графу вопросительный взгляд. Граф вежливо встал. Поднялся и гость, неторопливо и с большим достоинством.

– Позвольте представить вам, ваше превосходительство, моих гостей: Глеб Николаевич (тот коротко кивнул) и Евгений Алексеевич. Генерал Соболев, Пятое Делопроизводство, – и, сообразив, что сия загадочная цифра ни о чем не говорит его гостям, добавил, – Военная разведка, господа офицеры.

Те немедленно подобрались, позабыв о булках.

– Не знаю, стоило ли… – в сомнении проговорил генерал.

– Эти господа смогут помочь вам гораздо больше, чем я, – сказал граф и, подавая знак, первым опустился на свое место, – Они… Дело в том, дорогой друг, что они прибыли к нам… из будущего.

В тишине раздался громкий звук: генерал Соболев поперхнулся чаем.

Не вставая с места, Женя постучал его по спине.

– Благодарю вас, молодой человек, – прокашлялся Соболев. Обведя всю компанию внимательным взглядом, он был вынужден признать, что никто тут не намерен смеяться над ним, и никто не был похож на умалишенного. Он требовательно посмотрел на своего старого приятеля.

– У меня есть основания им верить, – развел руками Данила Афанасьевич.

– Позволите узнать, какие?

– Мои крестьяне помогли им вытащить из болота их э… аппарат. Он стоит в сарае. Изволите взглянуть?

«Но спор в Кейптауне решает браунинг

И англичане начали стрелять…»

– Примерно… не соврать бы, – Соболев сосредоточенно побарабанил пальцами по массиву письменного стола из дуба, которым, при нужде, вполне можно было подпереть Пизанскую башню, чтобы так уж не клонилась, – Году в девятом на Высочайшее имя пришло довольно забавное письмо от некоего Ивана Семчина, австрийского подданного, но жителя Львова. Он писал государю, что изобрел «машину до уничтоживания неприятельских крепостей, называемую «Обой». Я назвал письмо забавным, потому что этот Иван по-русски писал с большим трудом и такими дикими ошибками, что, понятно, письмо его государю никто не показал. Тем более, что заканчивалось оно тривиальной просьбой дать денег «дабы можно было соделывать модель…»

– Этот неграмотный Иван приложил какой-нибудь чертеж своей чудо-машины? – спросил Самара.

Глебу было очень трудно сосредоточится на разговоре, потому что окна квартиры, небольшой (по местным меркам) и огромной на взгляд Глеба, выходили на Лиговский проспект. Глеб то и дело отвлекался на то, чтобы посмотреть на неторопливо фланирующих дам под кружевными зонтиками (язык не поворачивался назвать их женщинами или, не дай бог, бабами) и суетливые пробежки каких-то мужичков в забавных головных уборах, похожих на помесь кепки с фуражкой. Из приоткрытого, по случаю летней духоты, окна доносились фыркание лошадей и смачная ругань извозчиков, в которой, не смотря на отменную нецензурщину, все же присутствовал некий столичный лоск… Петербург. Столица Российской Империи.

Этот Петербург отличался от того, который он знал, примерно так же, как ребенок в костюме медведя на утреннике отличается от настоящего зверя, встреченного в лесу. Все было иным. Все было подлинным, большим, давним, вросшим корнями в брусчатку мостовой и гранитные набережные. Это был именно Санкт-Петербург, а не бывший Ленинград. И это было для Глеба странным и непривычным. В деревне, у Данилы Афанасьевича, эти различия все же не так шибали по мозгам.

– Если это можно так назвать, – скривился Соболев, – вы же видели эти каракули? К ним прилагалось описание… Такой билиберды не изобретал даже месье Жюль Верн в своих романах! Естественно, технический комитет Главного Военного Управления, рассмотрев эти, с позволения сказать, чертежи, признал модель утопической и в просьбе отказал.

– Угу, – кивнул Глеб, догадываясь, что последует за этим.

– Неграмотный Иван оказался достаточно ушлым, чтобы пропихнуть свою идею кайзеру, – кивнул Соболев, – ну а тот, похоже, решил, как наш дорогой Данила Афанасьевич, что: «что-то в этом есть».

– Все это понятно, – влез Женя, которому надоело сидеть в углу, как примерному мальчику, и помалкивать, пока старшие занимаются важным государственным делом: толкут в ступе воду, – кайзер дал изобретателю денег и модель он «соделал». Видимо, удачно. Но при чем тут…

– Да не мог он ничего «соделать» – с досадой отозвался генерал. – Год назад он погиб.

– Сам?

– Странные вопросы вы задаете, юноша, – пожал плечами Соболев, – разумеется, помогли. Не могли же мы допустить, чтобы ЭТО… вылезло откуда-нибудь из-за кустов на наших солдатиков.

– Да уж, – поежился Глеб, разглядывая фантастический рисунок, изображающий… наверное, танк – а как это еще можно было назвать?, на шести паучьих лапах, бодро перелезающий через овраг и, между делом, постреливающий сразу из четырех крупнокалиберных пулеметов. Краем глаза Самара заметил, что явился вышколенный денщик и накрыл стол к ужину. Приборов он поставил три, значит, «господа офицеры» были приглашены, а сам денщик – нет. Субординация, однако! Женя шумно обрадовался крепкой ухе и, гораздо тише, небольшому графинчику с прозрачной жидкостью.