– Правда.

– Дерьмо! Жесть! Ну, вот почему так, а? Если лекарство – оно же и яд! Или вот слышал, точки на теле есть такие: нажмешь слегка – болезнь изгонишь, нажмешь сильнее – залечишь до смерти. Почему, д. м.?

– Иди ты к черту! – В сердцах прикрикнул я. – В-полпервого ночи проблемы мироздания с тобой обсуждать!

– Сам дурак! – обиделся-таки пьяный Харли. – Ну ты же псих… психи… хи! Психиа… трррр! С кем еще беседовать о вечном? Ой, ладно, развлекайся тут, как знаешь, а я на боковую.

Он свернулся калачиком в кресле, вознамерившись уснуть, но я не позволил. Как бы я ни относился к Роберту Харли, допустить, чтобы человек ночевал в кресле на кухне, не мог.

– Эй, Роб! – Я потряс его за плечо. – Давай-ка в кровать, приятель.

– С тобой? – приоткрыл хитрый глаз художник. – Согласен! И пусть Мак-Феникс меня потом кастрирует, дело того стоит!

– Не мечтай, – одернул я болтуна. – Ты не в моем вкусе. И потому мне не греет душу тащить тебя в спальню на руках.

– Боже, такая романтика – и мимо! – слащаво протянул Роб. – Ну почему судьба так жестока, звезда моя? Ну и на фиг все! Если нагнешься, пупсик, я обхвачу тебя за шею. Ничего личного, просто так удобней встать… О да, детка! Встал! Ну не надо меня ронять, я же встал, а не тот, что под халатом… Хотя и он… вполне созрел для подвигов. Знаешь, док, а я щас по-шотландски, без белья! Поверишь? Проверишь? Ха, не бей меня! Бляяя! Теперь я, пожалуй, знаю, из-за чего так клинит Мака. Подобных мужиков – поискать!

Он цеплялся за меня и безобразно паясничал; я видел, что он шутит, нарочно действуя мне на нервы, испытывает, кривляясь и нарываясь на апперкот, я все это видел и потому, должно быть, сумел сдержаться и не затеял драку с лучшим другом Мак-Феникса. Прилагая героические усилия, проклиная сложившуюся за два дня привычку таскать тяжести, я доволок его до персональной спальни (опознать ее было не трудно по двери, разрисованной позами из Камасутры), впихнул внутрь и уронил на обширную кровать под балдахином, с пошлыми купидонами вместо столбиков. Насколько я мог понять, кровать была антикварная, в стиле барокко или рококо, я не силен в этой области. Остальная обстановка спальни была выдержана в этом помпезном избыточном стиле, соблюденном с дотошностью, граничащей с манией. Или неприкрытой иронией. Торжественный интерьер французского двора в исполнении Роберта Харли вызывал улыбку и призывал поглумиться над пережитками старины. Я поглумился. Слегка. Пропустил мимо ушей идею отправиться на рыбалку в зоомагазин, пнул в ответ на предложение седлать его и кататься сколько влезет. Потом прикрыл голые ноги художника пледом (Харли тотчас завернулся в него, стремясь натянуть на голову, халат задрался, и ноги вкупе с белой крепкой задницей снова оказались на виду), после чего спешно покинул комнату пьянчуги, пока в его хмельную, богатую на выдумки башку не зашла новая гениальная мысль. Мне не улыбалось ловить крокодилов в ванне или бегать по лестнице наперегонки.

Плотно притворив дверь и прислушавшись к сладкому похрапыванию счастливого, вдоволь наиздевавшегося Харли, я вернулся на кухню, допил остывший кофе, сварил себе новый и стал обдумывать план компании. Построив пару предварительных версий, я прошел по респектабельной квартире Мак-Феникса и собрал все телефоны, какие сумел найти.

Разумеется, все они были последним словом техники, даже старинный аппарат, украшавший прихожую, был напичкан современной начинкой. Телефон из спальни Курта оказался заблокирован; паролем служила голосовая команда и отпечаток большого пальца. Понятно, что в данный миг мне не составило бы труда банально приложить к сенсору палец бесчувственного лорда, но я не стал злоупотреблять его доверием и гостеприимством. К тому же меня интересовало нечто другое. Телефоном в кухне пользовалась прислуга: память была забита номерами овощных и мясных лавок, любимых бутиков и ресторанов Мак-Феникса, всевозможных служб доставки и прочая, прочая. Телефонная трубка в большой гостиной (в этой квартире имелась еще и малая!) дала больше полезной информации к размышлению.

Мак-Феникс оказался аккуратистом и тщательно вычистил собственный список контактов, что до Роберта Харли, то он наследил предостаточно. Вооружившись интернетом, я выяснил следующее.

Стремясь скоротать бессонную ночь, портретный гений позвонил-таки мистеру Томасу Коннерту и протрепался полчаса, что, согласитесь, немало для шапочного знакомства. Потом страдающий друг Мак-Феникса заказал себе пиццу, а через час сдал одежду в ночную химчистку «Ланкастер», в результате чего остался в одном халате и без штанов. Что он делал с несчастной пиццей, чтобы так изгваздаться, я представить не смог да и не пытался, если честно, сберегая расшатанные нервы. На ум лезли исключительно извращения сексуального характера, и я старательно прогнал их прочь. Впрочем, я допустил, что мистер Харли еще вчера (позавчера?) принялся за коньяк, не поленился, заглянул под раковину и ужаснулся: там стояли дружным рядком три бутылки из-под виски, одна – из-под шампанского и парочка пивных.

Не слишком все это сходилось. Харли должен был спешно протрезветь к пяти часам, иначе Гаррисон не отпустил бы с ним пациента, несмотря на все пожелания Курта. Пьяного Харли попросту не пропустили бы в клинику. Я осмотрел внимательнее бутылки.

То, что во мне проснулась детективная жилка и я все больше вживался в роль агента Скотланд-Ярда, меня радовало и забавляло, я точно открывал новые возможности, реализовывал скрытые способности, но в то же время отдавал себе отчет, что все исходит из-за вынужденного безделья и скуки. Я даже подумал в тот вечер, что выбрал не ту профессию, что обезвреживают маньяков отнюдь не психиатры. Крамольная мысль, а главное, своевременная.

Исследовав материал, я предположил, что пиво Харли выпил под пиццу, а остальное просто вылил в раковину, скверно имитируя запой. Зачем?

Ответ на данный вопрос мог дать номер телефона, вклинившийся между пиццей и химчисткой. Харли проговорил полчаса. И через час позвонил снова. И еще раз, уже ближе к рассвету.

В телефонном справочнике номер не значился, и интернет отказался давать комментарии. На всякий случай переписав его в блокнот, я собрался с духом и набрал необходимые цифры. Следовало разобраться с проблемой и покончить с окружавшими нас смертельными тайнами.

– Я слушаю, – сказал ровный мужской голос, показавшийся знакомым. – Что случилось?

Я молчал, судорожно вспоминая, где мог слышать этот странный тембр, – и не мог! Не получалось, память отказывала мне едва ли не впервые в жизни!

– Я слушаю! – терпеливо повторили на том конце провода. – Что еще случилось, Роб?

Я опять промолчал. Замолчал и мой собеседник; я слышал лишь неторопливое, размеренное дыхание, потом, как мне показалось, мужчина вздохнул:

– Доктор Джеймс Патерсон, я не ошибаюсь?

Я вздрогнул, но отпираться не стал:

– Не ошибаетесь. С кем имею честь?

– У вас усталый голос, – вежливо сказали в ответ. – Доброй ночи, доктор Патерсон, вам нужно отдохнуть.

И в трубке раздались короткие гудки.

Я тотчас набрал номер заново, но его успели заблокировать.

***

Я не сразу последовал совету незнакомца. Набрав номер Слайта, я нарвался на автоответчик и скоренько надиктовал полученные сведения, благо дело не горело, его можно было отложить до утра. Потом я отзвонил в Скотланд-Ярд на служебный номер Слайта и повторил информацию слово в слово. В заключение стер на трубке оба телефонных звонка и прошел к Мак-Фениксу.

Курт спал, зарывшись лицом в подушку, одна рука свисала с кровати. Перед глазами тотчас возник образ той же руки, безжизненно качавшейся при каждом повороте скорой помощи; я скривился и подхватил кисть Мак-Феникса, попутно прощупывая пульс и прислушиваясь к дыханию. Пульс был все еще неровный, но дыхание вселяло надежду на выздоровление. Не удержавшись, я крепко сжал безвольную ладонь и прижал к своей щеке, потом слегка, украдкой для себя самого, мазнул губами по длинным пальцам.