13 декабря 1999 года

Неделю пытаюсь себя убедить в том, что лишь то, что Алан чего-то там мне наговорил, а Поттер реагирует как-то не так, как мне представлялось в фантазиях, не должно влиять на мои чувства, особенно к тому, кого и в помине не существует.

Тем временем Поттер наяву и мираж в равной мере прочувствовали на себе, каким бывает отстраненный Драко Малфой, не желающий выдавать своих переживаний.

Будем надеяться, что они не превратятся в скульптуры изо льда к моменту, когда я в себе разберусь.

19 декабря 1999 года

Сдержанность Героя вскоре дала трещину, и он попытался вызвать меня на разговор о происходящем.

«Драко, я знаю, что тебе нелегко приходится, что столько всего на тебя навалилось одномоментно, но из-за твоего поведения мне тяжело понять, делаю ли я что-то не так или же ты не в духе».

Лучшая защита — это нападение, а к разговорам «начистоту» я уж точно ещё готов не был.

«Поттер, а скажи мне, пожалуйста, как по твоему, почему я с тобой?»

«Я не понимаю», — нахмурил Поттер свои идеальные тёмные брови.

«Ты рассказал мне о своих чувствах, попросил дать шанс, бла-бла-бла, в общем, историю мы оба знаем. Ты так уверенно рассказываешь в газетах о том, как мы вместе, как у нас всё серьёзно. И вместе с тем, ты ни разу не поинтересовался тем, как я вижу происходящее. Невольно возникает вопрос: тебе это вообще интересно?»

«Малфой, если ты подозреваешь меня в наличии каких-то скрытых мотивов, то позволь тебе напомнить…» — начал было он и немедленно осёкся.

Но мы оба понимали, что он собрался сказать.

«Ну? Продолжай!» — я был вне себя. Такого я, к моему стыду, не ожидал, а ведь человеку моего круга надо бы всё просчитывать. Поттер, невыразимо бледный, молчал. Я хмыкнул: — «Думаю, так было что-то наподобие «кто ты и кто я». Впрочем, я могу и ошибаться», — добавил я с абсолютной уверенностью в своей правоте. — «Великий и могучий Поттер может бросить весь мир к моим ногам, а маленький неблагодарный я ещё требует иметь ввиду его чувства, ай-яй-яй!».

Последовала пауза, ещё длиннее предыдущей.

Я круто развернулся на каблуках, намереваясь уйти — мы в очередной раз были на площади Гриммо, дома у Поттера. У меня ему не очень нравилось, пусть он и никогда не заявлял об этом напрямик. Возможно, ему внушал отвращение вид его собственной подачки, я никогда не уточнял.

«Драко, если дело в том интервью в сегодняшнем «Пророке», то ты должен понять: это — политика, здесь не играют по-честному. Я растерялся и схватился за единственный козырь, что у меня имелся. Мерлин, да что я объясняю, ты должен понимать такие вещи, как никто!» — в отчаянии бросил он мне напоследок.

В тот момент я был так переполнен яростью, что даже не попытался понять, о чём он говорил.

К ночи, остыв и будучи не в состоянии уснуть — да мне и засыпать было страшно, я не мог доверять себе наедине с миражом в таком состоянии (Мерлин, да о чём я!..) — я вспомнил о тех словах Поттера и таки взял в руки свежий выпуск «Пророка». Я получал его регулярно, и, лишь выйдя из Мунго, прочитывал его вдоль и поперёк, стремясь лучше понять новую магическую Англию. В последнее время, будучи затянутым в пучину внутренних противоречий, я позволял себе игнорировать последние события.

На первой полосе пестрела колдография Поттера, улыбающегося широко и уверенно. На передовице значилось: «Победитель Воландеморта объявляет о создании новой партии: блистательное будущее или туманные перспективы?»

Это было в интервью, в котором Поттер рассказывал о том, что магическому обществу необходимо новое видение, проведение реформ для приведения реалий в соответствие с потребностями населения и как ныне находящееся у власти правительство, пусть и «делает всё в своих силах», не может справиться со стоящими задачами по причине однобокого подхода и устаревших кадров.

А Поттер, бесспорно, мог лучше, что он и планировал доказать, возглавив новую партию, чьи члены выдвигались бы наравне с другими представителями английской магической элиты на ведущие посты в правительстве. Так, Лонгботтом предлагался в качестве главы Аврората (Алан прямо-таки новая Трелони!), Билл Уизли — министра финансов, ну и далее по списку.

Но главное: когда Поттера спросили о том, что такого революционно нового будет в подходе его партии к политике, Мальчик-который-выжил ответил, что они будут стоять за переоценку последствий «пожирательского террора», за то, что «людей необходимо образовывать, а не честить за их прошлое».

Далее последовал вопрос: «Действительно ли Вы верите в то, что можно научить старую собаку новым трюкам, то бишь то, что чистокровные, выросшие на россказнях о своём превосходстве по отношению ко всем другим магам, могут изменить своё поведение?».

И Поттер сказал: «Конечно, мне хочется верить в лучшее в людях. Однако это не то, чтобы я слепо верил в чудо. Возьмём для примера Драко Малфоя — вот уж кто ни за что бы не отринул свои аристократические чистокровные принципы! Поверьте, я учился вместе с ним в школе, уж я-то знаю. И всё же, он лучше многих адаптировался к жизни в новом мире, где нет места дискриминации и невежеству, а я, полукровка, могу с гордостью называть его своим преданным другом и любящим партнёром».

Моё Инсендио превратило это интервью в пепел в считанные секунды.

29 декабря 1999 года

Поттер слал сов, подчиненных и портключи.

Я отсылал всё и каждого обратно, так прошли и сочельник, и само Рождество.

Старался спать поменьше, а заснув, стремился избегать мираж, закрываясь то в своей комнате, то в библиотеке Мэнора.

По сути, как осознал я во время своего вынужденного затворничества, этот мир был бы раем для всякого любителя уединения и роскоши. Всё материальное, чего бы я ни возжелал, появлялось передо мной мгновенно. Однако без компании миража и его широкой залихватской улыбки даже мой любимый лазурный стал казаться выцветшим, а Chateau-Margaux — утратившим вкус.

Втайне я ждал, что мираж не выдержит первым и попытается выяснить, чем вызвано моё поведение: в конце концов, как демонстрировал опыт, его терпение было куда более ограниченным по сравнению с поттеровским. Но со временем он оставил всякую попытку заговорить со мной, будто смирившись с происходящим, и лишь мелькал в дверных проёмах, коротко кивал мне и самоустранялся.

Предыдущей ночью я сам начал с ним разговор, только чтобы обнаружить, что ситуация приобрела, как об этом пишут в вульгарных детективных романчиках, неожиданный поворот.

Я процитировал ему то самое интервью с Поттером, чуть ли не слово в слово. Пожалуй, я ожидал поддержки или душещипательной беседы, того, что мираж, как обычно, станет по косточкам перебирать мои чувства, копаться в самых недрах моей души.

Однако он даже не поднял головы от книги, которую читал. Кажется, это был Цвейг, «Письмо незнакомки».*

Заметив, что я как-то неловко стою перед ним, надеясь на диалог, он таки оторвал от сердца и по-царски бросил мне скупое:

«Ну ты же его любящий партнер, скажешь, нет? У него спросили — он ответил. Ни слова неправды не сказал, молодец. Чего ты от парня хочешь, не понимаю, хоть убей».

Я открыл было рот, намереваясь удариться в детальное описание того, что именно было не так. Но от миража веяло таким нарочитым равнодушием, что я понял: ему это просто не нужно.

Теперь уже он избегал общения со мной. А что я успел натворить? Мерлин помилуй, почему, даже когда я молчу, я ненароком кого-то задеваю? Мастерство истинного слизеринца, не иначе.

Как он меня раздражает.

2 января 2000 года

Я тут подумал.

Мираж — это, как ни крути, всего лишь мираж, имя говорит само за себя.

А Поттер, он же из плоти и крови и хочет всё наладить между нами. А ещё я любил его всю свою жизнь без надежды на взаимность, — теперь же он обивает мои пороги. И правда, что ещё мне вообще-то нужно?