«Конечно,» — эхом отозвался я на это.

«Ты не спросишь, что вызвало мои опасения?» — деланно удивленно поинтересовался парень, деланно беззаботно накручивая медную прядь на тонкие нервные пальцы.

«На твоём месте я бы поступил точно так же,» — заверил я его. — «Впрочем, нет же никаких гарантий того, что вся эта история с Поттером выльется во что-то долгоиграющее».

Алан, для дополнительного театрального эффекта цокая языком, помотал головой из стороны в сторону.

«Драко-Драко-Драко… Ты три года провёл, как во сне, так что некоторая замедленность реакций, безусловно, тебе простительна, однако мы же тут с тобой говорим об элементарных вещах! Он в открытую появляется с тобой на публике — это раз. Он не отрицает вашей взаимной, хм, как бы это выразить, симпатии в прессе — это два. Он пресекает на корню ухаживания прекраснейших и влиятельнейших девушек и юношей Великобритании, да и всей Европы, говоря, что занят — это три. И, наконец, вспомним, как он растерял всю свою светскость, когда искал тебя тогда в Мунго. Хотя, если подумать, когда он тебя навещал там раньше, он вообще бывал довольно безутешен…» — на устах у Рейнмена змеилась довольная улыбка.

Любопытство терзало меня, но у этой чисто слизеринской манеры вести беседу были свои правила.

«А ты казался таким испуганным за меня в тот раз, когда так любезно предупредил меня об опасности».

«Ну кто же знал — вдруг он задушил бы тебя в объятиях страсти».

«Это всё имеет смысл, я не стану отрицать. Однако, мой добрый друг, коль ты видишь картину куда более обширную, нежели я, скажи-ка мне вот что: зачем нашему Герою и, как ты не так давно утверждал, столь влиятельной личности незначительный и даже школу не закончивший я с прошлым, висящим надо мной мрачной тучей?»

«Ох, приятель,» — в тон мне отвечал Алан, — «и что же ты так неразумен? Ты сам только что ответил на свой вопрос. Политика у нас ныне какая? Вкусов много, мы одни, вот какая. Поэтому выгодно занимать центристскую позицию, немного и вашим, и нашим. Не уверен, как именно это будет оформлено в поттеровской подаче, но я бы сказал: «Давайте не отрицать наше прошлое! Надо с ним жить — и извлекать из него уроки». Чувствуешь, как сразу повеяло всепрощением, толерантностью и согласием между всеми слоями населения? Ну, а то, что он, судя по всему, всегда тебя хотел, очень помогает делу».

Я был готов вцепиться ему в горло, заставить забрать свои слова назад, признать свою неправоту, потому что Поттер — мой Поттер — если действительно любил меня, то бескорыстно, ибо он был выше всех этих политических дрязг.

Но я моментально вспомнил, как разительно его поведение отличалось от поведения того Поттера, что я знал в школе; какое положение он занимал сейчас — простодушный рубаха-парень бы его не получил или бы не удержал, несмотря на все свои подвиги.

Правда в том, что я ничего не знаю о нём теперешнем, и поэтому ничего не могу утверждать с полной уверенностью. Мне не на что полагаться, кроме своего разума — или своего сердца, я ещё не решил.

Впрочем, судя по реакции Поттера на могиле моих родителей (и не только моих родителей, спешу добавить), он не так уж и стремился прощать ошибки прошлого и принимать его — прошлое — и людей со всеми их недостатками. Хотя на днях меня это ранило, теперь принципиальность Гарри внушала мне надежду: при таком подходе я не мог быть ему чем бы то ни было полезен в карьерном плане, скорее, наоборот.

Сам плохо понимаю, почему мне так важно, чтобы его чувства были кристально чисты, без примесей. Ведь в мире, в котором я вырос, учили, что так не бывает. Мерлина ради, если бы не всё это, мне бы и невесту выбирали, и это был бы брак по расчёту! Так чего я хочу? Почему Гарри не может испытывать любви ко мне и при этом желать извлечь из этого и какую-то стороннюю выгоду? Отец — в смысле, Люциус — только бы его похвалил.

Наверное, будь это кто угодно другой, мне было бы всё равно. Но тот Поттер, которого я любил, всегда немного отличался от всех остальных.

6 декабря 1999 года

«Ты встречался с Рейнменом на этой неделе?» — как ни в чём ни бывало поинтересовался Гарри, аккуратно разрезая свой стейк на кусочки. Мы были у него дома и домовики по его приказу приготовили нам роскошный ужин.

У меня по спине прошёл холодок от его тона, хотя мне ничего не предъявлялось и сама подача была скорее совершена в духе чистого любопытства.

«Да, он передавал привет,» — нашёлся я наконец.

«Не сомневаюсь,» — лёгкая усмешка. — «Знаешь, у него не самая приятная история».

«У меня тоже».

«Прости, я не хотел задеть тебя, Драко. Я просто волнуюсь за тебя: вполне в духе Рейнманов использовать людей для своей выгоды. В любом случае, я бы на твоём месте был осторожнее — но это, конечно, твоё дело».

Я думал, что страстный гриффиндорец будет отчаянно ревновать, пусть и силясь не показывать этого во всей мере в своём новом образе. Последствий этого, собственно, опасался и Алан, как он сам довольно непрозрачно намекнул мне. Но здесь…это была не ревность, а что-то совсем другое и слишком хорошо мне знакомое.

«Конечно,» — как болванчик кивнул ему я, а внутри у меня словно что-то оборвалось от опустошающего гулкого чувства.

Я даже придумал ему имя.

Разочарование.

7 декабря 1999 года

«Он заносчивый, расчётливый и ироничный. В общем, просто невыносимый, но с фантазией,» — описывал я Алана миражу.

«То есть, как ты, но ещё и красивый?» — невинно уточнил у меня тот.

Я буквально онемел от удивления, а затем безудержно засмеялся. Сказанное миражом было не таким уж и смешным, но я так давно не отпускал ситуацию, не делал чего-то просто так, не особо анализируя свои действия — может, что и никогда. И с ним это неожиданно стало возможным.

«Он скорее напоминает мне Блейза», — продолжил я, отсмеявшись. — «Ублюдок, зато свой».

Я никогда не скажу этого вслух, но я скучал по некоторым из своих бывших однокурсников, и Забини был первым в этом списке.

«Он тебе и правда нравится,» — с удивлением протянули мне в ответ. — «Неужели неприступный Драко Малфой нашёл себе друга под стать?»

«Он не нравится Гарри», — с грустным вздохом ответил я на это.

«И что? С каких это пор ты выбираешь друзей по рекомендациям Гарри Поттера?»

«Но ведь он прав: у Алана свой расчёт, и он продаст меня с потрохами при первой удачной возможности».

«Скажи мне вот что. Когда этот Алан приходил к тебе в палату в Мунго, как ты рассказывал, и пытался объяснить, как всё устроено в этом новом для тебя мире, мог ли он знать наверняка, что его вклад окупится?»

«Нет, наверное, нет».

«Тебя делает счастливым то, что у тебя есть возможность общения с ним?»

Я вспомнил театральные жесты, лисий блеск глаз и схожее прошлое.

«Определенно».

«Тогда это всё, что тебе нужно знать. Никогда не думал, что такие самоуверенные задницы, как ты, могут быть так трогательно нерешительны».

Я думал было возмутиться его словам, но заметив, как он с любопытством меня изучает, промолчал. Под его внимательным взглядом я чувствовал себя неловко. Чуть ли не краснея, и сам злясь на себя за столь иррациональное поведение, я посмотрел на него, стремясь сделать это с вызовом.

Мираж, казалось, только этого и ждал — он ласково щелкнул меня по носу.

Не думаю, что кто-либо делал так раньше.

Не уверен, что когда-либо на меня в ответ смотрели с такой открытостью.

У меня перехватило дыхание и чуть кружилась голова от ощущения полёта, что он мне дарил.

Я даже придумал ему имя.

Влюбленность.

На утро я пытался себя убедить, что это обычный психологический перенос, не больше и не меньше. Они ведь чуть ли не один и тот же человек.

…если бы я ещё в это и поверил.