Не знаю, почему это было так важно. Между нами никогда не было любви. Много страха и уважения с моей стороны, непомерные ожидания — с их, но немногим больше этого. Однако без финального «прощай» казалось невозможным двигаться дальше.

Поттер не казался довольным моим вопросом, но всё же предложил показать мне, где это. Я настаивал, что мне будет достаточно объяснить месторасположение, но он оказался непреклонен. На тот момент я был молчаливо благодарен ему за это, поскольку, если быть полностью честным с самим собой, мне было страшно. Мне была необходима его поддержка. Впрочем, кому-то, подобному мне, не пристало говорить о своих слабостях.

Когда он аппарировал нас в нужное место, я застыл, в шоке от увиденного.

«Поттер,» — мой голос дрогнул, — «это что…массовая могила?»

Он кивнул, избегая смотреть мне в глаза. Я тяжело сглотнул и отвернулся. Малфои, чьи тела разлагаются вне фамильного склепа. Малфои, до которых никому не было достаточно дела, чтобы хотя бы похоронить их отдельно, в соседнем овраге. Малфои, о которых все забыли и никогда не захотят и вспоминать.

Только в тот момент я осознал, до какой степени отличным был мир, в котором я очнулся, от того, который был хорошо мне известен.

Но ведь и даже так, они были в первую очередь просто людьми. Злыми, повернутыми на своём превосходстве, преклоняющимися перед бесчеловечным и охочим до власти монстром, но людьми.

Думая об этом, я и не заметил, как обронил вслух:

«Они не заслужили такого».

Поттер вскинулся, будто всё его нутро восстало против сказанного мной. Я ожидал разгоряченной речи, но в ответ получил лишь сухое:

«Они были Пожирателями».

Слова эмоционального Поттера часто можно было списывать со счетов, ведь его чувства мешали ему хладнокровно оценивать ситуацию или хотя бы быть тактичным. Однако он утратил эту свою особенность, и я не был готов промолчать при всём том возмущении от его слов, что кипело внутри меня.

«Я тоже мог быть тут, среди этих безымянных тел, ты знаешь? Не будь проклятия, я бы принял метку и стал одним из тех нелюдей, о которых ты отзываешься с таким презрением. Тебе было бы всё равно? Ты бы не стал приходить на мою могилу?»

Выражение его лица оставалось нейтральным. Я не мог уловить, зол он был или ему было жаль меня, да и ответил он уклончиво:

«Но ты им не стал. Ты здесь и у тебя нет метки, а все эти «если бы да кабы» ни к чему не ведут. Не будем ссориться, Малфой».

Мне бы хотелось, чтобы он кричал, плакал, злился, рассказывая мне о том, сколько душ погубили Пожиратели, как они недостойны были того, чтобы о них кто-то помнил.

Потому что я и сам об этом знал.

Но Поттер лишь спокойно заявил мне о том, что надо принять статус-кво. Ничего, что не относилось к настоящему и будущему, не имело значения. Вся эта история, полная крови, грязи, слёз, была слишком некрасивой, недостойной, чтобы выносить её на поверхность.

…имей эта фамилия теперь хоть какое-то значение, нынешний Поттер мог бы составить достойную партию любому из рода Малфоев.

«Я готов аппарировать домой,» — вот и всё, что я смог в итоге выдавить из себя спустя минуту оглушающей тишины.

1 декабря 1999 года

«Эй,» — мираж плюхнулся рядом со мной на роскошную мягкость кровати в моей комнате в Мэноре.

Я не отозвался. Пожалуй, впервые я был не рад, что полностью осознавал себя в своих снах: события ушедшего дня не желали оставлять меня даже в них.

Раньше, чем я успел понять, что происходит, мираж навис надо мной жизнерадостной тенью, ловко опираясь на ладони, расставленные по обе стороны от моей головы.

«Эй,» — сказал он уже тише, вглядываясь в моё напряженное лицо серьёзно и даже как-то озабоченно. « — Всё в порядке?»

«Уйди, смотреть на тебя не могу,» — бесцветно отозвался я и отвернулся от него. У меня не было сил бороться с Поттером и в своих снах тоже, особенно учитывая, что борьба эта была безмолвной и односторонней.

Но я забывал, что здесь он был совсем другим.

«Нет, Малфой, ты мне скажешь, какого соплохвоста успело произойти!» — запальчиво заявил он и обвил горячими пальцами мои запястья, заставляя меня обратить глаза на него. В знакомой изумрудной прозрачности было столько сопереживания, там была, казалось, столь чётко отражена боль за меня, что я не смог устоять.

«Моё наследие, весь мой род покрыты позором. У меня нет никакой почвы под ногами, нет опыта поколений, кодекса, на который я раньше всегда полагался. Я должен был стать Пожирателем, понимаешь? Я не хотел, но таков был мой долг. А что я теперь? Не лорд, не Пожиратель, не сын. По каким правилам мне теперь играть?»

Я вздрогнул, когда он нежным движением тыльной стороны ладони провёл по моей щеке.

«Но ты ведь всё тот же Драко, только свободнее, без обязательств. У тебя теперь есть всё время в мире, чтобы познакомиться с этим парнем без того, чтобы отвлекаться на чужие игры».

«Но что, если этот Драко не очень-то и хороший парень? Что, если он и без чужих указаний станет волшебником, достойным того, чтобы закопать его среди других отбросов общества и забыть о нём?»

Мираж недоуменно нахмурился и замолчал на короткое мгновение, задумчиво поглаживая меня по волосам. Мы — не я и Поттер, а именно я и мираж — ещё никогда не были так близко друг к другу, но его жесты казались правильными и вместо дискомфорта приносили мне странное чувство покоя.

«Драко», — в какой-то момент заговорил он снова, — «я верю в то, что ты можешь быть по-настоящему потрясающим человеком, если действительно хочешь этого. Но даже если ты в итоге вернешься к тому, с чего чуть ли не начал… Каждого человека, пусть даже совершающего неслыханные поступки, можно любить. Ты помнишь такую Андромеду Блэк?»

Я кивнул: в наш дом её никогда не приглашали, но я не мог не знать о существовании своей тёти по материнской линии.

«Неважно, откуда мне это известно, но я просто хочу, чтобы ты знал, что она очень сильно оплакивала судьбу твоей семьи, пусть она и обошлась с ней не лучшим образом. Даже Беллатрикс, хотя казалось бы — там и от человека мало что оставалось. И я убеждён, что это не единственный пример. У почти всех Пожирателей были близкие люди, которые не имели отношения к делам с Воландемортом. Думаешь, они просто так взяли и забыли тех, кто был им дорог, несмотря ни на что?»

Его слова поразили меня в самое нутро, заставив самое моё существо трепетать и биться в сладких конвульсиях. Я не уверен, что когда-либо встречал кого-то, кто мог быть настолько великодушен хотя бы на словах.

Он смотрел на мир просто, но не в чёрно-белых тонах, а как-то…сердцем, что ли? Мораль и правила уходили с ним на задний план, и ничто не имело большего значения, чем собственные чувства.

Я мог сколько угодно на него жаловаться, но в ту секунду, как никогда, я был счастлив, что встретил его. Хотя как можно «встретить» кого-то, если он даже не особо реальный? Эта мысль хлыстом прошлась по моим нервам, но я отмёл её на время, желая сохранить то ощущение внутренней гармонии, которым он со мной ненадолго поделился.

Сам плохо осознавая свои действия, я уткнулся куда-то ему в ключицу и по-детски всхлипнул.

Проснувшись, я обнаружил, что моя подушка была мокрой от слёз.

3 декабря 1999 года

На фоне всего происходящего я понял, насколько мне были необходимы истинно слизеринская хладнокровность и трезвый взгляд на вещи, и я отправил Алану филина с просьбой о встрече.

Около восьми вечера мы уже сидели друг напротив друга в каком-то пабе на окраине.

Рейнмен начал беседу без обиняков:

«Я долго думал, принимать ли твоё приглашение, но в конечном итоге сделал ставку на то, что выгода от общения с тобой куда более значительна — если рассуждать об этом в долгосрочной перспективе, конечно».