Однако оставалось кое-что, что точило меня изнутри, выгрызая свой путь наружу, пока не выплеснулось в будто бы взявшийся из ниоткуда вопрос к Гарри:

«Скажи, это ведь был ты?»

Никакой реакции на это, впрочем, я не получил, если не считать вежливого недоумения на красивом смуглом лице.

«Поттер, я спрошу один раз, и обещаю больше никогда не поднимать этой темы. Я не хочу, чтобы это как-то повлияло на…на происходящее между нами. Только вот мне нужно понять раз и навсегда: ты как-то приложил руку к моему спасению?»

Путанно, несвязно, нелогично. Так недостойно.

Но у меня никого больше нет в этом изменившемся мире, и поэтому я могу с головой погрузиться в свою страсть к этому человеку, с которым меня паутиной связывает прошлое и непрочной нитью — моё необъяснимое пробуждение и всё, последовавшее за ним.

Поттер рвано кивнул и тут же стал выстукивать пальцами по дереву стола одному ему понятный нервный ритм.

Я знал.

«Всё в порядке, Поттер, я благодарен тебе. Оставим это позади нас».

Он был явно удивлён моей реакцией, улыбаясь счастливо и растерянно одновременно.

Моё сердце провалилось куда-то в желудок, и, когда он обнял меня, я и не думал противиться.

21 ноября 1999 года

«Как я был слеп! Ну конечно же это был Поттер, это мог быть только он! Кто бы ещё мог снять проклятие, которое оказалось не под силу лучшим колдомедикам магической Англии! И молчал. Типичный гриффиндорец! Эта квартира, эти деньги… Всё встало на свои места, ты понимаешь?»

Я был вне себя от воздушного счастья, наполнившего меня после сделанного открытия, и без всяких предубеждений весело тормошил мой ночной мираж. Теперь я был уверен наверняка, что он — лишь побочный эффект, не более. Самая малая цена, которую можно было бы заплатить за то, чтобы выйти из состояния вечного сна — и потому о нём не обязательно было никому знать (не считая Лавгуд, но она сама обо всё догадалась).

Мираж, впрочем, был в настроении, прямо противоположном моему: насупленные брови, поджатые губы, скрещенные руки.

«Всё встало на свои места?» — он красноречиво показал на себя.

«Это могла быть родовая магия, магия Духа, да даже сексуальная магия, в конце концов. А ты, я полагаю, остался, как осколок Него. Крестраж во мне, если хочешь, только без всяких пугающих фокусов а-ля Тёмный Лорд. Ты и я не можем знать этого наверняка, а Гарри я слишком благодарен, чтобы поднимать эту тему когда-либо снова. Кто знает, чего ему стоило провернуть всё это».

«Действительно, не хватало ещё беспокоить нашего Героя,» — зло пробормотал себе под нос мираж.

Я не понимал отторжения им столь очевидной правды, а уж тем более — столь явной неприязни к человеку, чьим отражением он являлся.

«У тебя есть другие теории?»

«Представь себе, есть!»

«Так поделись ими, соплохвост тебя подери!»

Мираж тяжело вздохнул и обреченно вжал голову в плечи.

«Не могу. Как я и говорил, ты должен сам для себя всё понять. Но, Малфой… Ответы далеко не всегда лежат на поверхности, ты умён и прозорлив, ты должен понимать это, как никто. Недостаточно прочитать все ставшие столь модными книги по крестражам и ими объяснять всё и вся. Повторюсь: в твоей ситуации не было ничего ординарного».

Я мгновенно взъярился: неопределённость ситуации, её непроясненность выводили меня из состояния равновесия, и без того хрупкого.

«Да?! Тогда скажи мне, кто ещё мог это сделать? Кому ещё это мог бы быть и почему они до сих пор не пришли затребовать своей благодарности? Кому ещё мог быть нужен опозоренный и обездоленный я?!»

Всем известно, что ярость — самое неудачное чувство для тех, кто всячески бегает от своих истинных чувств и мыслей.

«Малфой, ты правда так думаешь? Что кто-то не мог сделать этого просто так, потому что им искренне было до тебя дело?» — его лицо исказилось, словно от боли. Почему?..

«Никто ничего не делает просто так!»

«А как же тогда Гарри? Ты же веришь, что это он спас тебя».

«Поттер, он… Он другой, понимаешь? Он всегда всех спасает и никогда ничего не просит. Ему неизвестен концепт выгоды».

Мираж прищурился: по его лицу проскользнула тень.

«Ты уверен, что мы всё ещё говорим об одном и том же человеке? Ты думаешь, вся эта история с Воландемортом не оставила на нём никакого отпечатка?»

«Зачем ты меня мучаешь? Почему ты здесь? Почему я не могу просто спокойно поспать без этих душеспасительных бесед?»

«Так можно и всю жизнь проспать, Малфой. Причём вполне буквально».

«Я не знаю, о чём ты, и не хочу знать. Я хочу выпить вина и отдохнуть».

И снова, словно бы я обладал беспалочковой магией, прямо подо мной разверзся донельзя приятный плюш глубокого кресла, а в моей ладони оказался зажатым наполненный красной искристой жидкостью бокал.

Мираж некоторое время стоял, воззрившись на меня, ожидая продолжения беседы. Когда его не последовало, он передернул плечами и, назойливо шаркая ногами, исчез в проходе гостиной.

22 ноября 1999 года

Но он не оставил своих попыток и на следующую ночь.

«Скажи, почему тебе было так легко начать отношения с Гарри?»

«О чём ты? Тебе прекрасно известно — с моих же собственных слов, между прочим — о моих чувствах к нему».

«И что? Вспомни шестой курс. Представь себя тогда. Для тебя ведь это было не так давно, не так ли? Был ли бы ты с ним, даже представься такая возможность?»

Я знал, что нет, потому что я и Гарри были слишком разными, и наше прошлое разверзлось бы перед нами пропастью.

Мираж ухмыльнулся: «Молчи, это и так понятно. Тогда почему сейчас? Ладно он, ведь для него всё изменилось. Но, Малфой, давай не будем отрицать, что ты во многом не успел уйти далеко от того невозможного белобрысого 16-летнего засранца, которым был. Кто ты такой сейчас? Куда ты движешься? Или ты потому так и цепляешься за Гарри, что боишься, что без него станешь совсем никем — даже перед самим собой?»

«Заткнись!» — внутри меня всё клокотало. Недолго раздумывая, я сжал руку в кулак и ударил его прямо в лицо. Из угла его рта тонкой струей прошла дорожка крови.

«Что, разучился решать проблемы словами и тёмной магией? Общение с гриффиндорцем плохо на тебе сказывается».

Я сам пытался понять, что меня так разозлило. Мираж и раньше говорил глупости всякого рода, и мне было легко игнорировать их. Однако в тот момент любая другая реакция казалась недостаточной.

«Когда ты уже оставишь меня в покое?» — только и смог я прошипеть перед тем, как распахнуть глаза, лежа на скомканных беспокойным сном простынях.

За окном еле пробивался рассвет, но снова уснуть я решил и не пытаться.

Впоследствии весь мой долгий день прошёл в попытках не думать об этом разговоре — как и о предшествовавшем ему, которые проваливались раз за разом, когда я мысленно начинал гипотетическую дискуссию с миражом, стремясь повести её в другом направлении.

«Какое тебе дело?»

«Мне не так много лет, я разберусь, у меня на это вся жизнь».

«Мне нужно время, чтобы прийти в чувство и привыкнуть к происходящему, как ты не понимаешь?»

«Я с ним, потому что теперь ничто не может нам помешать».

«Когда я с ним, это помогает мне помнить, откуда я пришёл».

«Я с ним, потому что он олицетворяет того, кем я даже не смел мечтать стать».

«Я с ним, потому что люблю его».

Или всё-таки:

«Я с ним, потому что это позволяет мне плыть по течению без особо самокопания. Это почти как моя подростковая грёза наяву, в которой от меня ничего не зависит. Обязанности нивелированы, а мечта воплотилась, и это же хорошо? Да?..».

Мираж пугает меня тем, что заставляет меня заглядывать внутрь себя до самых тёмных и непредсказуемых глубин.

30 ноября 1999 года

На днях я спросил у Поттера, знает ли он, где похоронены мои родители. Что-то из сказанного миражом, то самое пресловутое «кто ты теперь», не могло получить ответа до тех пор, пока бы я не столкнулся лицом к лицу с фактом того, что Люциус и Нарцисса Малфой действительно мертвы. Мне, ни разу не видевшему их могилы, было легко представлять, что они уехали в наше поместье на юге Франции или попросту отреклись от меня.