«Но ты же сказал…»

«На внешность это не распространяется», — ледяным тоном перебили меня. — «Твой сон, ты и отвечаешь за картинку».

Да, так и есть. Я ведь почти от начала и до конца воспринимал его как Поттера, но свою, идеальную его версию, подходящую только мне и имеющую, как выяснилось, мало общего с оригиналом. Потому, что я не думал, что он реальный, мне и в голову не приходило, что он может выглядеть иначе. А он терпеливо сносил это, всё прекрасно понимая и наверняка думая, что даже моё признание — не ему, а лишь результат моего заблуждения. Он ведь так и сказал: «Ты всё путаешь». Я же так и не успел ему сказать, что с Поттером у меня ничего не могло получиться, потому что…

Стало невыносимо больно, защемило где-то в районе сердца и ныло, не отпуская. Это не было метафорой того, что я переживал изнутри: мне было физически плохо, и я начал медленно оседать на пол.

Рыжий подбежал и склонился надо мной, водя палочкой, бережно поддерживая меня за шею рукой. Он ещё и не успел произнести никакого диагностирующего заклинания, когда мне неожиданно стало легко-легко, как будто я парил в воздухе без единой заботы на земле. Уизли тоже вдруг остановился и потрясенно уставился на меня расширившимися глазами.

…Я не сразу понял, что это моя магия раскрылась навстречу его, обволакивая, дразня, и, наконец, сдаваясь. Его магия в ответ вобрала меня всего, но её было так много и она была так нестабильна — и агрессивна, и нерешительна, и заботлива, — что я, не имея своего магического поля-щита, попросту не смог с ней совладать и потерял сознание.

Очнулся я только на следующий день в своей собственной кровати, чувствуя себя абсолютно опустошенным. По пробуждении я долгое время не мог понять, в каком временном пространстве вообще нахожусь: в голове была невообразимая каша.

Урывками приходили воспоминания-вспышки. Рыжий затаскивает меня в пустой класс. Я требую рассказать всё что он, докторишка, знает о beatitudo in mortе. Оказывается, что неизвестный (или так я думаю) мне человек бросился, можно сказать, вперёд головой в пропасть, лишь бы я вернулся к своей жизни, а потом не пожелал увидеть меня хотя бы раз после снятия проклятия.

Потому что я — грёбаный кусок дерьма, и считал его фикцией, кусочком моего сознания, да чем угодно, не воспринимая его при этом как человека из плоти и крови. Я думал, что полюбил мираж, а он наверняка думал, что я полюбил его за то, что он, хотя бы отдаленно, но напоминал мне Поттера.

А потом произошло что-то, чему я не могу найти объяснения. Рон Уизли. Его магия, моя магия — они как будто были связаны.

Но это невозможно! Такое случается довольно редко, и только если между волшебниками уже существует особая, сильная эмоциональная и/или психологическая связь (самые подходящие примеры — мать и её ребёнок, близнецы). Мы с рыжим не относились ни к первой, ни ко второй категории.

8 ноября 2000 года (продолжение)

Днём ко мне заглянул Снейп. Я думал, что он потерял меня, но оказалось, что Уизли предупредил его о моём «состоянии». Он спросил у меня, как так вышло, что я свалился в обморок, и я, к своему удивлению, рассказал — пусть и не без стыда — о небольшом эпизоде между мной и рыжим.

Я ожидал насмешек, но профессор неожиданно воспринял сказанное мной очень серьёзно и заявил, что мне нужно вновь «протестировать эффект», который наши магические поля оказывают друг на друга, и, пожелав мне скорейшего выздоровления, стремительно меня покинул.

Вот уж спасибо.

8 ноября 2000 года (продолжение)

К ужину я всё же решился выйти из своей скромной обители, но, не обнаружив в Большом Зале гриффиндорца, продолжил его поиски, заключив, что я был не очень-то и голоден. Он мог, конечно, уже и уехать обратно в магический Лондон, ведь мы в сущности уже всё обсудили, однако что-то мне подсказывало, что рыжий не стал этого делать, пусть даже и только из любопытства.

Его так же не оказалось в комнате, выделенной ему директрисой. Я нелогично разозлился: где его носит, столь обязательного колдомедика? Появилась ещё менее вразумительная идея попытаться разыскать Уизела на Астрономической башне, но с чего бы ему быть там, правда же? Это было бы по меньшей мере странно, в конце концов.

И естественно, в этой ситуации я поступил как любой уважающий себя слизеринец: фыркнул в ответ на свои мысли, наплевал на рыжего и отправился в свою обитель, отлёживаться.

…ага, как же. Побежал бы со всех ног, если бы не мерлинова слабость во всём теле. А вдруг? Только вот додумать, что такое за «вдруг», не получалось — а возможно, я просто не хотел придавать своим догадкам логическую завершенность.

Однако когда я, весь раскрасневшийся от быстрого шага, оказался на балконе башни, там никого не оказалось. Естественно. Моё сознание в очередной раз меня подвело, и я стоял, задрав голову к звездам, и чувствовал себя ужасным дураком. Ведь, окажись Уизли именно здесь, из всех мест в Хогвартсе, это оказалось бы слишком невозможным совпадением — и слишком пугающим.

И тут вдали, в направлении поля для квиддича, я заметил некую движущуюся точку. Траектория полёта была явно неровной, метла (если это была она) то и дело вихляла. В любой другой ситуации я бы позволил летающему пережить свой позор в одиночестве, но сейчас я был не уверен, что это не какой-нибудь ученик, практиковавшийся в полётах в одиночестве, способный попросту не вписаться в поворот или свалиться с метлы.

Пришлось мне призвать свою отполированную красавицу и полетел навстречу «точке» в горизонте.

У меня перехватило дыхание, когда оказалось, что это Уизел, самостоятельно поместивший себя в травмоопасную ситуацию — то ли от удивления, то ли от невозможности наблюдать, какой он неуклюжий на метле: её вело в сторону, и ему с трудом удавалось удерживать себя на ней, судорожно вцепившись в черенок.

Когда я окликнул его, подлетев почти вплотную, рыжий чуть не перевернулся в воздухе, потешно выпячивая свои и без того большие круглые глаза.

«Малфой! Ты нормальный вообще? Ты чего встал, тебе лежать надо!».

«Это действительно первое, что пришло тебе в голову в ситуации, когда ты вот-вот свалишься с такого расстояния?» — я иронично заломил бровь.

«С чего бы мне падать, а, Малфой?» — Уизли даже приподнялся на метле, приосаниваясь, но, впрочем, не отпуская рук от рукоятки.

«Действительно», — Мерлин, как далеко нужно закатить глаза, чтобы он понял, насколько мне плевать на его хорохоривание? — «Вот скажи, ты что, в школе в квиддич совсем не играл? Хотя бы на седьмом курсе?».

«Некогда было», — буркнул гриффиндорец.

«Некогда? С чего бы? А ведь был такой простор для действий: против меня, между прочим, одного из лучших игроков Хогвартса, играть было не нужно, а на радостях, что ты помог победить Воландеморта люди бы, авось, и не заметили, что ты еле на метле держишься».

«Я, вообще-то, готовился стать колдомедиком».

«Да, Уизел, кстати об этом: что вообще заставило тебя пойти в колдомедицину? Выбор для тебя, мягко говоря, нетипичный».

Рыжий странно покраснел и бросил на меня сердитый взгляд исподлобья.

«Не твоё дело, Малфой!».

«Что же, прости. Мне попросту любопытно, почему вечный придаток Героя магического мира неожиданно выпал из виду всего общества и переквалифицировался в нечто, ему, казалось бы, совсем не подходящее».

Оказывается, синева в его глазах может быть огненной: совсем как тогда, когда я обратился к нему с этой фразой. Мне хотелось бросить ему вызов, сделать так, чтобы он стал чуть более понятным — но в чём, спрашивается, и зачем?

Самое удивительное, что ему удалось подавить свой гнев и спросить довольно ровным тоном:

«Придаток? Это его характеристика или твоя?».

«Скорее, моя. Он про тебя не упоминал ни разу».

«А с чего бы Гарри вообще с тобой разговаривать о своих друзьях, бывших или настоящих, а, хорёк?».