Бармен весьма оперативно исполняет её прихоть, и девушка залпом осушает стакан — от увиденного даже у бармена глаза на лоб полезли: нечасто увидишь девушку, которая будет такими темпами хлестать крепкие напитки.

— Что, всё настолько плохо? — спрашиваю, с интересом разглядывая незнакомку.

Если не зацикливаться на этих разводах на её щеках, то можно увидеть, что девушка очень красивая, хотя штукатурки на ней всё равно многовато.

— Что, прицепиться больше не к кому? — таким же тоном возвращает она.

Я хмыкаю.

Колючая.

Не люблю таких.

Но для разнообразия можно было бы и такую.

Девушка тяжело вздыхает и поворачивается ко мне лицом.

— Вот у тебя было так, чтоб в один день всё к чертям полетело? — печально спрашивает.

Фыркаю: в последнее время у меня практически каждый день конец света, хаос и кризисы — особенно после того, как мы буквально с того света вытащили Лёху и, чем могли, помогли семье Макса. Он вон до сих пор ходит опущенный ниже плинтуса; а временами злится так, что хоть вообще к нему не подходи — кусаться начинает.

— А то как же, — улыбаюсь девушке. Голова ещё вроде ясная, так что я вполне могу выслушать рассказ про чьё-нибудь несчастье. — Не хочу показаться сволочью, но когда кому-то так же хреново, как и тебе, становиться как-то легче.

Девушка улыбается уголками губ и просит бармена повторить её заказ.

— Так что же всё-таки случилось? — спрашиваю.

Незнакомка дожидается свой коктейль и выпивает половину прежде чем продолжить.

— У меня в семье проблемы, — хмурится. — И… с парнем немного.

Из груди вырывается обречённый вздох: чёрт, девочка уже занята, а я у меня табу на секс с такими.

— Изменяет?

Девушка болезненно морщится, и я понимаю, что своим предположением попал в самую цель.

— А ты почему пьёшь в одиночестве?

— У друзей в жизни полная задница, — отвечаю со смешком.

Вряд ли это слово может в полной мере дать оценку тому, что на самом деле твориться в жизни Макса и Лёхи.

Особенно Лёхи.

Примерно час мы проговорили ни о чём — никто из нас не хотел делиться деталями того дерьма, что творилось в наших жизнях, да и в душу против воли лезть никому не хотелось. Я сам не заметил, как за словами последовала выпивка, и вот я выпадаю из реальности настолько, что уже нихрена не соображаю, а потом и вовсе отключаюсь.

В себя прихожу уже дома — с жутким похмельем, под дикий крик матери. Головная боль раскалывала мой череп надвое, и скула подозрительно скулила и просила приложить к ней лёд. Подхожу к зеркалу и охреневаю от размера гематомы, которая багровеет на левой щеке.

Интересные, блять, новости. Хорошо вчера погулял, ничего не скажешь.

Краем сознания я пытался понять, в чём причина истерии матери, и почему получателем этой истерики был я. Уже после, примерно через час, когда после пачки аспирина я прихожу в себя, родители обрушивают на мою многострадальную задницу реальность: в клубе я изнасиловал девушку, которая накатала на меня заяву. Свидетелей в мою пользу найти не удавалось: бармен ничего не видел, мои друзья — тем более.

В общем, засада полная.

В отделение полиции я еду вместе с родителями — это несмотря на то, что мне уже есть восемнадцать. Следователь допытывается до каждой мелочи, и я выкладываю ему всё, как есть, потому что ненавижу, когда мне врут, а потому никогда не вру сам. Да там и рассказывать особо нечего: в интересующий его момент времени я уже был в полном астрале и нихрена не помнил.

Как итог — пять лет лишения и двести тысяч компенсации за моральный ущерб. Никак, захотела из меня денег вытянут, дрянь…

До суда меня отпускают под залог; первое, что я вижу, выйдя из кабинета — лицо этой самой дряни, которая прижималась к парню.

Очевидно, тому, который ей изменял.

Фыркаю и устремляюсь прямо к ней. Девушка меня замечает, и взгляд её становится каким-то затравленным. Если она таким способом пытается надавить на мою жалость, то ничего не выйдет.

Я взглядом обещаю ей «сладкую жизнь», потому что даже в неадеквате я ни за что не тронул бы девушку без ей согласия. А уж если я при этом ещё и на ногах не стоял, то ни о каком половом контакте не могло идти и речи. По крайней мере, с моей стороны; а если смотреть на ситуацию под таким углом, то возникал вопрос, кто именно из нас жертва насилия.

Выхожу под палящее солнце и попадаю прямо в «кольцо»: у входа меня стерегут парни, причём полным составом. На Лёху смотреть было жалко: не парень — бледная тень от прежнего Шастинского. Но сейчас он хотя бы твёрдо стоял на ногах.

Мы все вместе едем ко мне — думать, как исправить ситуацию; в то, что я не виноват, поверили и родители, когда научились слушать. На моё счастье решение проблемы пришло быстро: мы поехали в этот злосчастный клуб и направились прямиком к его владельцу. Предоставлять видео с камер наблюдения тот «вежливо» отказался, но отец пообещал ему годовой абонемент на бесплатное обслуживание тачки, если тот согласится.

И тот не подвёл, да и вообще оказался мужиком что надо.

Спускаемся в кабинет к начальнику охраны, и тот прокручивает нам плёнку до того момента, где незнакомка — а имён друг другу мы так и не назвали — подхватывает меня за руку, и мы, пошатываясь, шагаем куда-то в сторону туалетов. Того, что было дальше, никто никогда не узнает, но это и не было суть важно: того, что девчонка пошла добровольно, вполне хватит для очистки моей совести и доброго имени.

Я уже собирался было отвернуться, когда на экране показалось ещё одно знакомое действующее лицо: сметая всё и всех на своём пути, в сторону туалетов устремляется тот самый парень, к которому в участке прижималась девушка.

Рука инстинктивно потянулась к гематоме на скуле: ах ты сукин сын, вот откуда она взялась!

Ещё примерно через пару минут он вновь появляется на камерах, в этот раз волоча девушку за руку за собой; ещё через полчаса на камерах появляюсь и я — ушатанный в прямом смысле этого слова. Вот ко мне подходят мои парни, которые пили гораздо меньше, чем увлёкшийся этим делом я; Макс закидывает мою руку на своё плечо и тащит меня на выход на буксире.

Занавес.

Тихо охреневая от увиденного, получаю на руки копию видеозаписи, и мы расходимся по домам, договорившись встретиться завтра.

Наша следующая встреча с клубной незнакомкой состоялась на следующий же день: я приехал в отделение, заявив, что у меня есть доказательства моей непричастности, и попросил вызвать эту стерву сюда. Она приехала через сорок минут — в компании всё того же героя, подпортившего мой фасад.

— Иди-ка сюда, — подзываю её к себе, и девчонка бледнеет. — Надо поговорить.

Её верный Цербер порывается пойти следом, но по выражению моего лица девушка понимает, что третьему лицу в нашем разговоре не место, и просит его подождать её снаружи.

Чертовски верное решение, детка.

Недобро зыркнув в мою сторону на прощание, парень удаляется; девушка настороженно подходит ко мне.

С довольной рожей машу перед её носом коробочкой с диском.

— Знаешь, что это?

— Что? — неуверенно спрашивает она.

— Это видео из клуба, на котором отчётливо видно, что ты сама потянула меня в сторону туалета, — с улыбкой отвечаю. — Вздумала с моей помощью отомстить своему парню? Или срочно деньги на шмотки потребовались?

Девушка утыкается лицом в ладони.

— Ты не понимаешь…

— А ты права, — грубо прерываю её. — Я действительно нихера не понимаю таких, как ты. Мы же нормально разговаривали, даже понимали друг друга. Или тебе показалось, что сломать кому-нибудь жизнь — это охренительно весело?

А вот теперь шутки кончились — меня затопила ярость, стоило мне только осознать, что без этого видео я действительно мог загреметь за решётку.

А там с насильниками разговор короткий.

— Что ты собираешься делать с диском? — нервно интересуется.

Окидываю её чересчур внимательным взглядом.

— Отработать не хочешь? — с издёвкой спрашиваю я. Девушка напрягается, и я фыркаю — так и знал. — Есть у меня к тебе предложение. Тебя как, кстати, зовут?